чаще всего это напоминает альбом для рисования очень маленького
ребенка. Не так давно с деловым визитом в столицу Германии из
Америки прибыл крупнейший специалист по абстрактной живописи
Стивен Голдблюм, остановился у одного из подобных рисунков и
остолбенел. Рисунок оказался шедевром, самым настоящим
шедевром! Потом с помощью все того же Голдблюма было выявлено
еще несколько таких работ. В основном, в переходах метро. Их
тщательно сделанные репродукции украсили страницы престижных
журналов по живописи. Однако сами картины невозможно было
соскоблить со стен и унести. Да и вообще, кто автор?! Подробное
исследование, проведенное с помощью последних достижений науки
и техники, позволило Голдблюму сделать вывод, что речь идет о
совершенно неизвестном художнике, однако ни о возрасте, ни даже
о половой принадлежности автора абсолютно ничего нельзя было
сказать. И вот начались истеричные поиски. В них приняли
участие все крупнейшие галерейщики Берлина плюс Голдблюм.
Каждый стремился первым обнаружить загадочную личность, обретя
тем самым дополнительную известность, популярность, но главное
- контракт с правом представлять интересы гения на рынке
живописи. Газеты пестрели предложениями одно заманчивее
другого. За помощь в обнаружении художника были обещаны
шестизначные цифры. Можно даже сказать, что на какое-то время
столица живописи перекочевала из Парижа в Берлин. Но гений
словно в воду канул. Некоторые из участвовавших в этом
захватывающем художественном дерби галерейщиков обратились к
услугам частных детективов. Решил последовать их примеру и
Голдблюм. Будучи в прошлом нашим соотечественником, он
обратился к Лили, с которой познакомился недавно на одном из
светских приемов, устраиваемом яппи - клубом миллионеров.
- Итак, нам предстоит обнаружить загадочного гения, -
закончил я свой рассказ.
- Но ведь это совершенно не криминальная история, -
разочарованно протянул Тролль.
- Ты жаждешь крови? - уточнил я. - Ты ее получишь.
Барсик принесла на подносе два бокала пива и мой обед.
- Что ты имеешь в виду? - поинтересовалась Малышка.
- Когда мы придем домой, я окачу его водой из нашей
напольной вазы. - Тролль ужасно боялся воды.
- Мокрушник! - тут же завопил он.
- Такое замечательное дело ему не нравится! - не
успокаивался я. - Ему подавай кодлу гангстеров, сутенеров и
убийц.
Тролль на время приуныл, поскольку ожидал чего-то другого.
Но потом лицо его оживилось. Он зачадил трубкой со все
нарастающим энтузиазмом.
- А если ты выполнишь задание, сколько ты за это получишь?
- поинтересовался он.
- Наконец-то, дошло! - воскликнул я. - Мы станем богатыми
людьми!
- Миша, мы ведь не люди, - укоризненно проговорила
Малышка.
- Неважно, - отмахнулся от нее Тролль, - ну так станешь
богатым призраком. Какая разница? Главное, что мы, наконец,
сможем поехать в Индию.
Попутешествовать по Индии было его заветной мечтой. Уж не
знаю, почему.
- Да, мы разбогатеем, - повторил я, - и у нас всего будет
вдоволь. И в Индию, конечно, мы сможем поехать в любой
момент... Можно, я допью ваше пиво?
Со Стивеном Голдблюмом я познакомился в конторе
берлинского представительства "Гвидона", у Горбанюка. Прошел
всего месяц с того момента, как я покинул Берлин, и нельзя было
утверждать, что за это время мы с Горбанюком очень сильно друг
по другу соскучились. Он с кислым видом протянул мне руку,
предвкушая, видимо, лавину требований, с которыми я готов на
него обрушиться. Пистолеты, автоматы, гранаты, автомобили,
бронетранспортеры... Однако, я рассыпался в заверениях, что на
сей раз вполне удовлетворюсь газовым револьвером - и то на
случай столкновения на улице с хулиганами в ночное время, - а
Голдблюм сообщил, что уже снял для меня на прокат симпатичный
"Судзуки-Свифт". Горбанюк заметно расслабился и даже
присовокупил к обойме патронов со слезоточивым газом два
нервно-паралитических - мало ли что.
Голдблюм оказался крупным дядькой, с гладко выбритыми
щеками и веселым взглядом. В своем необъятном светлосером
костюме он напоминал бегемота. В общении примечателен был в
первую очередь тем, что в процессе разговора частенько включал
диктофон, который держал в руке, чтобы наговорить на него
внезапно пришедшую в голову мысль. Меня он сразу же прозвал
"мой мальчик".
Из предложенных напитков Голдблюм выбрал "Перцовку", я -
ликер "Кюрасао", сам же Горбанюк пил исключительно кока-колу.
- Было бы совершенно несправедливо, если бы гения отыскал
кто-то другой, - говорил Голдблюм. - Ведь это мое открытие, моя
Троя, мой психоанализ, моя теория относительности. Быть может,
это - моя лебединая песня. Конечно, нужно было до поры, до
времени держать язык за зубами. Так нет же: а-ля-ля... - Он
постучал костяшками пальцев себе по черепу. - Но мы еще
поскрипим, не так ли, мой мальчик? Звезда Голдблюма еще ярко
засияет на небосводе. - Он тут же включил диктофон и
продекламировал: - Назвать новую галерею в Миннесоте "Звездой
Голдблюма".
- Но почему вы не обратились в одно из местных детективных
бюро? - поинтересовался я. - Они ведь значительно лучше
ориентируются на местности. К тому же язык...
- Нужно знать немчуру, мой мальчик! Нужно знать немчуру!
Немчура - народ скучный. Они все делают строго по предписанию.
Если на курсах детективов их учили, что надо делать то-то и
то-то, они всегда, независимо от ситуации, будут делать то-то и
то-то, а не то, что нужно. Никакой импровизации. Тоска! Они не
в состоянии абстрагироваться. А этот гений - абстракционист,
мой мальчик. И он находится в беде, я чувствую это по его
картинам. И найти его сможет только тот, кто сам в состоянии
абстрагироваться. Ты разбираешься в живописи?
- Нет, - сказал я.
- Дай, я тебя поглажу. Запомни, в этом мире в живописи по
настоящему разбираются лишь два-три десятка специалистов, и
среди них - твой старый Голдблюм. Поэтому я говорю тебе то,
чего не знают остальные, участвующие в поиске: он находится в
беде.
- Быть может, вам удалось понять еще что-нибудь такое,
чего не знают остальные?
- Увы, все остальное сокрыто покровом его работ. И эту
пелену не в состоянии сорвать никто.
- Что ж, по крайней мере одну важную вещь вы мне все же
сообщили.
- То, что он находится в беде?
- Нет, это я пока использовать не могу.
- Тогда что же?
- Что немчура не в состоянии абстрагироваться. Я, конечно,
понимаю, что в Германии полно собственных
художников-абстракционистов, но после того, что вы мне сказали
- не гениев же. Значит он - не немец.
На минуту Голдблюм замер, потом бросился ко мне с
восторженным ревом:
- Иди сюда, мой мальчик! Я необыкновенно рад, что не
ошибся в тебе.
Он обхватил меня обеими руками и что было силы прижал к
своему животу. При этом диктофон включился на воспроизведение,
и я вновь услышал крылатую фразу: "Назвать новую галерею в
Миннесоте "Звездой Голдблюма".
Остатки смакуемого мной "Кюрасао" оказались у него на
пиджаке. Я попытался было предостеречь его, но из уст моих
вырвался только хрип, что совсем неудивительно для человека,
находящегося в объятиях гиппопотама.
- Браво, мой мальчик! - не унимался тот. - Теперь мы
покажем всяким там брунгильдам, кто достоин представлять
интересы гения. Поверь мне, его полотна станут украшением
крупнейших музеев живописи, крупнейших частных коллекций. И
этого добьется не кто иной, как твой старый Голдблюм.
Я, наконец-то, высвободился из его объятий и поставил
пустую рюмку из-под "Кюрасао" на журнальный столик.
- А кто такая Брунгильда? - поинтересовался я.
- Брунгильда Кнопф, одна из наиболее удачливых и цепких
владельцев берлинских галерей. И детектива-то она наняла
наиболее опытного. - Он включил диктофон и продиктовал: -
Обратиться к Паулю за подробными сведениями о детективе,
нанятом Брунгильдой. - Потом он посмотрел на меня. - Ну вот,
мой мальчик, пробил твой час. Настало время действовать. И не
забудь, что абстракционисты - они и в жизни абстракционисты, и
что многое будет зависеть от твоего умения абстрагироваться.
Мы разошлись, довольные друг другом. Я - с различными
наглядными материалами и информацией, он - с остатками моего
"Кюрасао" на пиджаке.
Прибыв по указанному Голдблюмом адресу, я предъявил
паспорт и получил темно-синий "Судзуки-Свифт". Теперь
предстояло найти "Шератон", в котором он забронировал для меня
номер. Но для начала я решил проехаться по Берлину.
Голдблюм снабдил меня одним из журналов, в который были
помещены репродукции работ таинственного гения. В том месте,
где обычно указывались музей и владелец картины, прямо так и
было написано: "Неизвестный художник. Берлин. Переход метро у
Александрплатц." Или: "Неизвестный художник. Берлин. Переход
метро у Главного вокзала." Я нашел все эти картины и долго
стоял перед каждой, стараясь абстрагироваться. Или, по крайней
мере, - помедитировать. Картины были спрятаны под стекло,
которое держали вмонтированные в стену металлические рамки.
Одна из них была написана вокруг существовавшей уже, видимо,
ранее, сделанной кем-то другим корявой надписи "AuЯlдnder
raus!", в переводе означавшей: "Иностранцы, вон!", что
позволило автору предпосланной репродукциям статьи сделать
предположение о праворадикальных убеждениях художника.
Разумеется, это совершенно не вязалось с моим силогизмом (автор
- иностранец), но картина-то была абстрактной, и что именно
хотел сказать художник, используя эти слова, в конечном итоге
одному Б-гу известно.
Сколько я ни медитировал, по-бараньи уставившись на стену,
а на измалеванном месте ничего нового, ассоциативного не
возникало. Рядом со мной стояли другие люди, также усиленно
пытавшиеся проникнуть в тайну загадочного изображения. Больше
всего это напоминало бесплодную мастурбацию.
Я поехал в аэропорт, забрал из камеры хранения свои вещи и
оттуда направился в "Шератон". Холл гостиницы размерами больше
напоминал дворец спорта. Я заскользил по мраморному полу в
сторону портье и, обогнув по дороге несколько кадок с пальмами,
сунул ему под нос свой помидорный паспорт. "Я достаю из широких
штанин..." Исходя из своего достаточно еще небольшого опыта, я
тем не менее знал, что красный цвет является раздражителем не
только для быков, но и для пограничников, таможенников,
работников туристических бюро и гостиниц во всех цивилизованных
странах мира. Однако, сверх ожиданий, портье посмотрел на меня
с нескрываемым почтением. Уже потом мне стало известно, что
если в этом отеле и останавливаются люди оттуда, то это
наверняка - самые богатые и расточительные клиенты.
Он дал мне ключи от номера и пропуск на автостоянку. Ключу
был придан тяжеленный брелок-наболдашник, которым можно было
при желании пробить чей-нибудь череп, однако носить его в
кармане не было никакой возможности.
Оказавшись в номере, я проникся еще большим уважением к
таинственному художнику, этой буквально демонической личности,
представив себе ту меру таланта, которой нужно было обладать,
чтобы такой мелкий винтик в игре, каким являлся я, оказался
удостоен подобных апартаментов. Вокруг него постепенно
сгущались миллионы долларов, а он даже не подозревал об этом. А
