сад, где гуляли "тихие" больные.
Тихие - это были те, которые не протестовали против заключения, не
доказывали врачам, что они совершенно здоровы, не грозили разоблачениями
и не делали попыток к бегству. Во всей лечебнице было не больше десятка
процентов действительно душевнобольных, да и тех свели с ума уже в
больнице. Для этой цели у Равино была выработана сложная система "психи-
ческого отравления".
"ТРУДНЫЙ СЛУЧАЙ В ПРАКТИКЕ"
Для доктора Равино Мари Лоран была "трудным случаем в практике".
Правда, за время ее работы у Керна нервная система Лоран была сильно ис-
тощена, но воля не поколеблена. За это дело и взялся Равино.
Пока он не принимался за "обработку психики" Лоран вплотную, а только
издали внимательно изучал ее. Профессор Керн еще не дал доктору Равино
определенных директив относительно Лоран: отправить ее преждевременно в
могилу или свести с ума. Последнего, во всяком случае, в большей или
меньшей степени требовала сама система психиатрической "лечебницы" Рави-
но.
Лоран в волнении ожидала того момента, когда ее судьба окончательно
будет решена. Смерть или сумасшествие - другого пути здесь для нее, как
и для других, не было. И она собирала все душевные силы, чтобы противо-
борствовать по крайней мере сумасшествию. Она была очень кротка, послуш-
на и даже внешне спокойна. Но этим трудно было обмануть доктора Равино,
обладавшего большим опытом и недюжинными способностями психиатра. Эта
покорность Лоран возбуждала в нем лишь еще большее беспокойство и подоз-
рительность.
"Трудный случай", - думал он, разговаривая с Лоран во время обычного
утреннего обхода.
- Как вы себя чувствуете? - спрашивал он.
- Благодарю вас, хорошо, - отвечала Лоран.
- Мы делаем все возможное для наших пациентов, но все же непривычная
обстановка и относительное лишение свободы действуют на некоторых
больных угнетающе. Чувство одиночества, тоска.
- Я привыкла к одиночеству.
"Ее не так-то легко вызвать на откровенность", - подумал Равино и
продолжал:
- У вас, в сущности говоря, все в полном порядке. Нервы немного рас-
шатаны, и только. Профессор Керн говорил мне, что вам приходилось прини-
мать участие в научных опытах, которые должны производить довольно тяже-
лое впечатление на свежего человека. Вы так юны. Переутомление и не-
большая неврастения... И профессор Керн, который очень ценит вас, решил
предоставить вам отдых...
- Я очень благодарна профессору Керну.
"Скрытная натура, - злился Равино. - Надо свести ее с другими больны-
ми. Тогда она, может быть, больше раскроет себя, и таким образом можно
будет скорее изучить ее характер".
- Вы засиделись, - сказал он. - Почему бы вам не пройти в сад? У нас
чудесный сад, даже не сад, а настоящий парк в десяток гектаров.
- Мне не разрешили гулять.
- Неужели? - удивленно воскликнул Равино. - Это недосмотр моего ас-
систента. Вы не из тех больных, которым прогулки могут принести вред.
Пожалуйста, гуляйте. Познакомьтесь с нашими больными, среди них есть ин-
тересные люди.
- Благодарю вас, я воспользуюсь вашим разрешением.
И когда Равино ушел, Лоран вышла из своей комнаты и направилась по
длинному коридору, окрашенному в мрачный серый тон с черной каймой, к
выходу. Из-за запертых дверей комнат доносились безумные завывания, кри-
ки, истерический смех, бормотание...
- О... о... о... - слышалось слева.
- У-у-у... Ха-ха-ха-ха, - откликались справа.
"Будто в зверинце", - думала Лоран, стараясь не поддаваться этой гне-
тущей обстановке. Но она несколько ускорила шаги и поспешила выйти из
дома. Перед нею расстилалась ровная дорожка, ведущая в глубь сада, и Ло-
ран пошла по ней.
"Система" доктора Равино чувствовалась даже здесь. На всем лежал
мрачный оттенок. Деревья только хвойные, с темной зеленью. Деревянные
скамьи без спинок окрашены в темно-серый цвет. Но особенно поразили Ло-
ран цветники. Клумбы были сделаны наподобие могил, а среди цветов преоб-
ладали темно-синие, почти черные, анютины глазки, окаймленные по краям,
как белой траурной лентой, ромашками. Темные туи дополняли картину.
"Настоящее кладбище. Здесь невольно должны рождаться мысли о смерти.
Но меня не проведете, господин Равино, я отгадала ваши секреты, и ваши
"эффекты" не застанут меня врасплох", - подбадривала себя Лоран и, быст-
ро миновав "кладбищенский цветник", вошла в сосновую аллею. Высокие
стволы, как колонны храма, тянулись вверх, прикрытые темно-зелеными ку-
полами. Вершины сосен шумели ровным, однообразным сухим шумом.
В разных местах парка виднелись серые халаты больных. "Кто из них су-
масшедший и кто нормальный?" Это довольно безошибочно можно было опреде-
лить, даже недолго наблюдая за ними. Те, кто еще не был безнадежен, с
интересом смотрели на "новенькую" - Лоран. Больные же с померкнувшим
сознанием были углублены в себя, отрезаны от внешнего мира, на который
смотрели невидящими глазами.
К Лоран приближался высокий сухой старик с длинной седой бородой.
Старик высоко поднял свои пушистые брови, увидал Лоран и сказал, как бы
продолжая говорить вслух сам с собой:
- Одиннадцать лет я считал, потом счет потерял. Здесь нет календарей,
и время стало. И я не знаю, сколько пробродил я по этой аллее. Может
быть, двадцать, а может быть, тысячу лет. Перед лицом бога день один -
как тысяча лет. Трудно определить время. И вы, вы тоже будете ходить
здесь тысячу лет туда, до каменной стены, и тысячу лет обратно. Отсюда
нет выхода. Оставь всякую надежду входящий сюда, как сказал господин
Данте. Ха-ха-ха! Не ожидали? Вы думаете, я сумасшедший? Я хитер. Здесь
только сумасшедшие имеют право жить. Но вы не выйдете отсюда, как и я.
Мы с вами... - И, увидев приближающегося санитара, на обязанности кото-
рого было подслушивать разговоры больных, старик, не изменяя тона, про-
должал, хитро подмигнув глазом: - Я Наполеон Бонапарт, и мои сто дней
еще не наступили. Вы меня поняли? - спросил он, когда санитар прошел
дальше.
"Несчастный, - подумала Лорана - неужели он притворяется сумасшедшим,
чтобы избегнуть смертного приговора? Не я одна, оказывается, принуждена
прибегать к спасительной маскировке".
Еще один больной подошел к Лоран, молодой человек с черной козлиной
бородкой, и начал лепетать какую-то несуразицу об извлечении квадратного
корня из квадратуры круга. Но на этот раз санитар не приближался к Ло-
ран, - очевидно, молодой человек был вне подозрения у администрации. Он
подходил к Лоран и говорил все быстрее и настойчивее, брызгая слюной:
- Круг - это бесконечность. Квадратура круга - квадратура бесконеч-
ности. Слушайте внимательно. Извлечь квадратный корень из квадратуры
круга - значит извлечь квадратный корень из бесконечности. Это будет
часть бесконечности, возведенная в энную степень, таким образом можно
будет определить и квадратуру... Но вы не слушаете меня, - вдруг разоз-
лился молодой человек и схватил Лоран за руку. Она вырвалась и почти по-
бежала по направлению к корпусу, в котором жила. Недалеко от двери она
встретила доктора Равино. Он сдерживал довольную улыбку.
Едва Лоран вбежала к себе в комнату, как в дверь постучали. Она охот-
но закрылась бы на ключ, но внутренних запоров у двери не было. Она ре-
шила не отвечать. Однако дверь открылась, и на пороге показался доктор
Равино.
Его голова по обыкновению была откинута назад, выпуклые глаза, нес-
колько расширенные, круглые и внимательные, смотрели сквозь стекла пенс-
не, черные усы и эспаньолка шевелились вместе с губами.
- Простите, что вошел без разрешения. Мои врачебные обязанности дают
некоторые права...
Доктор Равино нашел, что наступил удобный момент начать "разрушение
моральных ценностей" Лоран. В его арсенале имелись самые разнообразные
средства воздействия - от подкупающей искренности, вежливости и обая-
тельной внимательности до грубости и циничной откровенности. Он решил во
что бы то ни стало вывести Лоран из равновесия и потому взял вдруг тон
бесцеремонный и насмешливый.
- Почему же вы не говорите: "Войдите, пожалуйста, простите, что я не
пригласила вас. Я задумалась и не слыхала вашего стука..." - или что-ни-
будь в этом роде?
- Нет, я слыхала ваш стук, но не отвечала потому, что мне хотелось
остаться одной.
- Правдиво, как всегда! - иронически сказал он.
- Правдивость - плохой объект для иронии, - с некоторым раздражением
заметила Лоран.
"Клюет", - весело подумал Равино. Он бесцеремонно уселся против Лоран
и уставил на нее свои рачьи немигающие глаза. Лоран старалась выдержать
этот взгляд, в конце концов ей стало неприятно, она опустила веки, слег-
ка покраснев от досады на себя.
- Вы полагаете, - произнес Равино тем же ироническим тоном, - что
правдивость плохой объект для иронии. А я думаю, что самый подходящий.
Если бы вы были такой правдивой, вы бы выгнали меня вон, потому что вы
ненавидите меня, а между тем стараетесь сохранить любезную улыбку гос-
теприимной хозяйки.
- Это... только вежливость, привитая воспитанием, - сухо ответила Ло-
ран.
- А если бы не вежливость, то выгнали бы? - И Равино вдруг засмеялся
неожиданно высоким, лающим смехом. - Отлично! Очень хорошо! Вежливость
не в ладу с правдивостью. Из вежливости, стало быть, можно поступаться
правдивостью. Это раз. - И он загнул один палец. - Сегодня я спросил
вас, как вы себя чувствуете, и получил ответ "прекрасно", хотя по вашим
глазам видел, что вам впору удавиться. Следовательно, вы и тогда солга-
ли. Из вежливости?
Лоран не знала, что сказать. Она должна была или еще раз солгать, или
же сознаться в том, что решила скрывать свои чувства. И она молчала.
- Я помогу вам, мадемуазель Лоран, - продолжал Равино. - Это была,
если так можно выразиться, маскировка самосохранения. Да или нет?
- Да, - вызывающе ответила Лоран.
- Итак, вы лжете во имя приличия - раз, вы лжете во имя самосохране-
ния - два. Если продолжать этот разговор, боюсь, что у меня не хватит
пальцев. Вы лжете еще из жалости. Разве вы не писали успокоительные
письма матери?
Лоран была поражена. Неужели Равино известно все? Да, ему действи-
тельно было все известно. Это также входило в его систему. Он требовал
от своих клиентов, поставляющих ему мнимых больных, полных сведений как
о причинах их помещения в его больницу, так и обо всем, что касалось са-
мих пациентов. Клиенты знали, что это необходимо в их же интересах, и не
скрывали от Равино самых ужасных тайн.
- Вы лгали профессору Керну во имя поруганной справедливости и желая
наказать порок. Вы лгали во имя правды. Горький парадокс! И если подсчи-
тать, то окажется, что ваша правда все время питалась ложью.
Равино метко бил в цель. Лоран была подавлена. Ей самой как-то не
приходило в голову, что ложь играла такую огромную роль в ее жизни.
- Вот и подумайте, моя праведница, на досуге о том, сколько вы нагре-
шили. И чего вы добились своей правдой? Я скажу вам: вы добились вот
этого самого пожизненного заключения. И никакие силы не выведут вас от-
сюда - ни земные, ни небесные. А ложь? Если уважаемого профессора Керна
считать исчадием ада и отцом лжи, то он ведь продолжает прекрасно су-
ществовать.
Равино, не спускающий глаз с Лоран, внезапно замолчал. "На первый раз
довольно, заряд дан хороший", - с удовлетворением подумал он и, не про-
щаясь, вышел.
Лоран даже не заметила его ухода. Она сидела, закрыв лицо руками.
С этого вечера Равино каждый вечер являлся к ней, чтобы продолжать
свои иезуитские беседы. Расшатать моральные устои, а вместе с тем и пси-
хику Лоран сделалось для Равино вопросом профессионального самолюбия.
Лоран страдала искренне и глубоко. На четвертый день она не выдержа-
ла, поднявшись с пылающим лицом, крикнула:
- Уходите отсюда! Вы не человек, вы демон!
