Артур Доуэль был несколько молчалив и холоден. Он любил порядок, умел
усидчиво и систематически заниматься. Ему оставался всего один год до
окончания университета, и его уже оставляли в университете при кафедре
биологии.
Ларе, как истый француз-южанин, был чрезвычайно увлекающейся натурой,
сумбурный, взбалмошный. Он забрасывал кисти и краски на целые недели,
чтобы потом вновь приняться за работу запоем, и тогда никакие силы не
могли оторвать его от мольберта.
Только в одном друзья были похожи друг на друга: оба они были талант-
ливы и умели добиваться раз поставленной цели, хотя и шли к этой цели
разными путями: один - большими скачками, другой - размеренным шагом.
Биологические работы Артура Доуэля привлекали внимание крупнейших
специалистов, и ему сулили блестящую научную карьеру. А картины Ларе вы-
зывали много толков на выставках, и некоторые из них уже были приобрете-
ны известнейшими музеями разных стран.
Артур Доуэль бросил на песок газету, прислонился головой к спинке
кресла, прикрыл глаза и сказал:
- Тело Анжелики Гай так и не найдено.
Ларе безутешно тряхнул головой и тяжко вздохнул.
- Ты до сих пор не можешь забыть о ней? - спросил Доуэль.
Ларе повернулся с такой быстротой к Артуру, что тот невольно улыбнул-
ся. Перед ним был уже не пылкий художник, а рыцарь, вооруженный щи-
том-палитрой, с копьем-муштабелем в левой руке и мечом-кистью в правой,
- оскорбленный рыцарь, готовый уничтожить того, кто нанес ему смер-
тельное оскорбление.
- Забыть Анжелику!.. - закричал Ларе, потрясая своим оружием. - За-
быть ту, которая...
Внезапно подкравшаяся волна, шипя, окатила его ноги почти до колен, и
он меланхолически закончил:
- Разве можно забыть Анжелику? Мир стал скучнее с тех пор, как за-
молкли ее песни...
Впервые Ларе узнал о гибели, вернее, о бесследном исчезновении Анже-
лики Гай в Лондоне, куда он приехал, чтобы писать "симфонию лондонского
тумана". Ларе был не только поклонником таланта певицы, но и ее другом,
ее рыцарем. Недаром он родился в Южном Провансе, среди развалин средне-
вековых замков.
Узнав о случившемся с Гай несчастье, он был так потрясен, что
единственный раз в жизни прервал свой "живописный запой" в самом разгаре
творчества.
Артур, приехавший в Лондон из Кембриджа, желая отвлечь своего друга
от мрачных мыслей, придумал это путешествие на побережье Средиземного
моря.
Но и здесь Ларе не находил себе места. Вернувшись с пляжа в отель, он
переоделся и, сев на поезд, отправился в самое людное место - игорный
дом Монте-Карло. Ему хотелось забыться.
Несмотря на сравнительно ранний час, возле приземистого здания уже
толпилась публика. Ларе вошел в первый зал. Публики было мало.
- Делайте вашу игру, - приглашал крупье, вооруженный лопаточкой для
загребания денег.
Ларе, не останавливаясь, прошел в следующий зал, стены которого были
расписаны картинами, изображающими полуобнаженных женщин, занимающихся
охотой, скачками, фехтованием, - словом, всем тем, что возбуждает азарт.
От картин веяло напряжением страстной борьбы, азарта, алчности, но еще
больше и резче эти чувства были написаны на лицах живых людей, собрав-
шихся вокруг игорного стола.
Вот толстый коммерсант с бледным лицом протягивает деньги трясущимися
пухлыми веснушчатыми руками, покрытыми рыжеватым пушком. Он дышит тяже-
ло, как астматик. Глаза его напряженно следят за вертящимся шариком. Ла-
ре безошибочно определяет, что толстяк уже крупно проигрался и теперь
ставит последние деньги в надежде отыграться. А если нет - этот рыхлый
человек, быть может, отправится в аллею самоубийц, и там произойдет пос-
ледний расчет с жизнью...
За толстяком стоит плохо одетый бритый старик с всклокоченными седыми
волосами и маниакальными глазами. В руках его записная книжка и каран-
даш. Он записывает выигрыш и выходящие номера, делает какие-то подсче-
ты... Он давно уже проиграл все свое состояние и сделался рабом рулетки.
Администрация игорного дома выдает ему небольшое ежемесячное пособие -
на жизнь и игру: своеобразная реклама. Теперь он строит свою "теорию ве-
роятностей", изучает капризный характер фортуны. Когда он ошибается в
своих предположениях, то сердито бьет карандашом по записной книжке,
подскакивает на одной ноге, что-то бормочет и вновь углубляется в подс-
четы. Если же его предположения оправдываются, лицо его сияет, и он по-
ворачивает голову к соседям, как бы желая сказать: вот видите, нако-
нец-то мне удалось открыть законы случая.
Два лакея вводят под руки и усаживают в кресло у стола старуху в чер-
ном шелковом платье, с бриллиантовым ожерельем на морщинистой шее. Лицо
ее набелено так, что уже не может побледнеть. При виде таинственного ша-
рика, распределяющего горе и радость, ее ввалившиеся глаза загораются
огнем алчности и тонкие пальцы, унизанные кольцами, начинают дрожать.
Молодая, красивая, стройная женщина, одетая в изящный темно-зеленый
костюм, проходя мимо стола, бросает небрежным жестом тысячефранковый би-
лет, проигрывает, беспечно усмехается и проходит в следующую комнату.
Ларе поставил на красное сто франков и выиграл.
"Я сегодня должен выиграть", - подумал он, ставя тысячу, - и проиг-
рал. Но его не покидала уверенность, что в конце концов он выиграет. Его
уже охватил азарт.
К столу рулетки подошли трое: мужчина, высокий и статный, с очень
бледным лицом, и две женщины, одна рыжеволосая, а другая в сером костю-
ме... Мельком взглянув на нее. Ларе почувствовал какую-то тревогу. Еще
не понимая, что его волнует, художник начал следить за женщиной в сером
и был поражен одним жестом правой руки, который сделала она. "Что-то
знакомое! О, такой жест делала Анжелика Гай!" Эта мысль так поразила
его, что он уже не мог играть. А когда трое неизвестных, смеясь, отошли,
наконец, от стола. Ларе, забыв взять со стола выигранные деньги, пошел
следом за ними.
В четыре часа утра кто-то сильно постучал в дверь Артура Доуэля. Сер-
дито накинув на себя халат, Доуэль открыл.
В комнату шатающейся походкой вошел Ларе и, устало опустившись в
кресло, сказал:
- Я, кажется, схожу с ума.
- В чем дело, старина? - воскликнул Доуэль.
- Дело в том, что... я не знаю, как вам и сказать... Я играл со вче-
рашнего дня до двух часов ночи. Выигрыш сменялся проигрышем. И вдруг я
увидел женщину, и один жест ее поразил меня до того, что я бросил игру и
последовал за ней в ресторан. Я сел за столик и спросил чашку крепкого
черного кофе. Кофе мне всегда помогает, когда нервы слишком расшалят-
ся... Незнакомка сидела за соседним столиком. С нею были молодой чело-
век, прилично одетый, но не внушающий особого доверия, и довольно
вульгарная рыжеволосая женщина. Мои соседи пили вино и весело болтали.
Незнакомка в сером начала напевать шансонетку. У нее оказался пискливый
голосок довольно неприятного тембра. Но неожиданно она взяла несколько
низких грудных нот... - Ларе сжал свою голову. - Доуэль! Это был голос
Анжелики Гай. Я из тысячи голосов узнал бы его.
"Несчастный! До чего он дошел", - подумал Доуэль и, ласково положив
руку на плечо Ларе, сказал:
- Вам померещилось. Ларе. Возьмите себя в руки. Случайное сходство...
- Нет, нет! Уверяю вас, - горячо возразил Ларе. - Я начал внимательно
присматриваться к певице. Она довольно красива, четкий профиль и милые
лукавые глаза. Но ее фигура, ее тело! Доуэль, пусть черти растерзают ме-
ня зубами, если фигура певицы не похожа как две капли воды на фигуру Ан-
желики Гай.
- Вот что. Ларе, выпейте брому, примите холодный душ и ложитесь
спать. Завтра, вернее сегодня, когда вы проснетесь...
Ларе укоризненно посмотрел на Доуэля:
- Вы думаете, что я с ума сошел?.. Не торопитесь делать окончательное
заключение. Выслушайте меня до конца. Это еще не все. Когда певичка спе-
ла свою песенку, она сделала кистью руки вот такой жест. Это любимый
жест Анжелики, жест совершенно индивидуальный, неповторимый.
- Но что же вы хотите сказать? Не думаете же вы, что неизвестная пе-
вица обладает телом Анжелики?
Ларе потер лоб:
- Не знаю... от этого действительно с ума сойти можно... Но слушайте
дальше. На шее певица носит замысловатое колье, вернее даже не колье, а
целый приставной воротничок, украшенный мелким жемчугом, шириной по
крайней мере в четыре сантиметра. А на ее груди довольно широкий вырез.
Вырез открывает на плече родинку-родинку Анжелики Гай. Колье выглядит
как бинт. Выше колье - неизвестная мне голова женщины, ниже - знакомое,
изученное мною до мельчайших деталей, линий и форм тело Анжелики Гай. Не
забывайте, ведь я художник, Доуэль. Я умею запоминать неповторимые линии
и индивидуальные особенности человеческого тела... Я делал столько наб-
росков и эскизов с Анжелики, столько написал ее портретов, что не могу
ошибиться.
- Нет, это невозможно! - воскликнул Доуэль. - Ведь Анжелика по...
- Погибла? В том-то и дело, что это никому не известно. Она сама или
ее труп бесследно исчез. И вот теперь...
- Вы встречаете оживший труп Анжелики?
- О-о!.. - Ларе простонал. - Я думал именно об этом.
Доуэль поднялся и заходил по комнате. Очевидно, сегодня уже не удаст-
ся лечь спать.
- Будем рассуждать хладнокровно, - сказал он. - Вы говорите, что ваша
неизвестная певичка имеет как бы два голоса: один свой, более чем пос-
редственный, и другой - Анжелики Гай?
- Низкий регистр - ее неповторимое контральто, - ответил Ларе, утвер-
дительно кивнув головой.
- Но ведь это же физиологически невозможно. Не предполагаете же вы,
что человек высокие ноты извлекает из своего горла верхними концами свя-
зок, а нижние - нижними? Высота звука зависит от большего или меньшего
напряжения голосовых связок на всем протяжении. Ведь это как на струне:
при большем натяжении вибрирующая струна дает больше колебаний и более
высокий звук, и обратно. Притом если бы проделать такую операцию, то го-
лосовые связки были бы укорочены, значит, голос стал бы очень высоким.
Да и едва ли человек мог бы петь после такой операции: рубцы должны были
бы мешать правильной вибрации связок, и голос в лучшем случае был бы
очень хриплым... Нет, это решительно невозможно. Наконец, чтобы "ожи-
вить" тело Анжелики, надо бы иметь голову, чью-то голову без тела.
Доуэль неожиданно замолк, так как вспомнил о том, что в известной
степени подкрепляло предположение Ларе.
Артур сам присутствовал при некоторых опытах своего отца. Профессор
Доуэль вливал в сосуды погибшей собаки нагретую до тридцати семи граду-
сов Цельсия питательную жидкость с адреналином-веществом, раздражающим и
заставляющим их сокращаться. Когда эта жидкость под некоторым давлением
попадала в сердце, она восстанавливала его деятельность, и сердце начи-
нало прогонять кровь по сосудам. Мало-помалу восстанавливалось кровооб-
ращение, и животное оживало.
"Самой важной причиной гибели организма, - сказал тогда отец Артура,
- является прекращение снабжения органов кровью и содержащимся в ней
кислородом".
"Значит, так можно оживить и человека?" - спросил Артур.
"Да, - весело ответил его отец, - я берусь совершить воскрешение и
когда-нибудь произведу это "чудо". К этому я и веду свои опыты".
Оживление трупа, следовательно, возможно. Но возможно ли оживить
труп, в котором тело принадлежало одному человеку, а голова - другому?
Возможна ли такая операция? В этом Артур сомневался. Правда, он видел,
как отец его делал необычайно смелые и удачные операции пересадки тканей
и костей. Но все это было не так сложно, и это делал его отец.
"Если бы мой отец был жив, я, пожалуй, поверил бы, что догадка Ларе о
чужой голове на теле Анжелики Гай правдоподобна. Только отец мог осме-
литься совершить такую сложную и необычайную операцию. Может быть, эти
