Хорриса, можно было допустить, что ротмистр воспользовался подходящим
Аэропланом.
Ротмистр прибыл на Фронты ненадолго, но уже успел как следует отведать
сидра, и теперь стоял перед переодетым бароном, расставив ноги на ширину
плеч.
- Ну наконец-то, Бегемотов! А мы-то вас заждались. Некому стало умирать
за Императора и его Империю! - ротмистр изучающе осмотрел "Бегемотова" и
икнул.
- Немедленно берите в казармах две роты гвардейцев и нанесите
молниеносный удар по противнику. Используйте для этого правый фланг его
позиций, - посоветовал ротмистр и сочно щелкнул подтяжками.
- Есть! - вылетело у Хорриса. Он с отменной выправкой повернулся вокруг
брошенного окурка и побежал к сараям, которые Яйцев считал казармами.
- Рота! В ружье! Вперед! - раздались вопли проснувшихся дневальных.
Солдаты действительно выскочили из казарм, но тут же окопались и
залегли. Барон на всякий случай тоже прилег на землю и стал сползать в
сторону ближайшей рытвины. Ротмистр Яйцев, бесстрашный как никогда, метался
между ротами при обнаженном оружии и громко оглашал какое- то непотребное
сообщение.
- Вашу, твою, чтоб!..
Время от времени он также злобно испепелял барона взором, заставляя
поднять с земли личный состав. Хоррис, наконец, собрался с силами и, встав
на четвереньки, с криком "За мной!" зашагал к Фронтам. Солдаты тоже,
местами даже обогняя барона, скрылись в зарослях гаоляна.
Все еще ползком барон добрался до одинокой сосны, торчащей штырем над
кустарниками, на которую взобрался. Уцепив ногами сучья дерева, Хоррис
достал бегемотовскую трофейную биноклю и начал сквозь нее озирать позиции:
передний край был окутан дымом, в котором едва угадывались контуры
неприятельских окопов и пушек, а в ближних зарослях еле заметно две роты
гвардейцев и пять рот самурайцев вели самое кровавое побоище, какое
когда-либо видел барон.
Хоррис понял, что самурайцы тоже нанести фланговый удар, и даже не один,
показав этим незаурядную тактическую подготовку.
- Вперед! Вперед! - завопил с дерева расстроенный барон, размахивая
биноклею. При этом он врезал ею по сосне и зачем-то разбил.
Очевидно, звон линз и возня барона привлекла внимание самурайцев, - в
сторону сосны стали прилетать пули и ядра. От одного из попаданий в дерево
Хоррис свалился головою вниз и довольно сильно ударил ее о занозистый пень.
"О, дьявол! - простонал барон. - Что-то мне не слишком повезло!"
Пальба, между тем, постепенно затихла и остатки двух рот, ранее ведомых
бароном Хоррисом, стали отходить к дивизиону. Навоевавшегося барона
подхватили за ноги и поволокли к медсанбату. Герой грязно ругался и плевал
в спины тащивших его солдат до тех пор, пока они не промокли, а он не
потерял сознание.
Солдаты свалили его возле штабной палатки ротмистра Николая Яйцева и
разбрелись, переутомившиеся в бою, по сараям. Ротмистр не сразу вышел из
палатки с бутылью японского сидра и соленым огурцом.
- Ого-го, поручик! Поздравляю вас с ярчайшим боем! Пойдемте, выпьем за
нашу безоговорочную победу!
В ответ Хоррис смог только простонать.
- Да вы никак ранены?! Отлично! Это повод, чтобы вас отметить! Вы будете
представлены к награде! - Яйцев скрылся за медалью и стал хлебать сидр в
палатке, а барон так и остался лежать под открытым небом, в тиши "полевого"
медсанбата. Внезапно он понял, что прекрасно приспособлен к военной службе,
к тому же, часа через три пришли санитары и понесли Хорриса в полковой
госпиталь.
Еще через два часа ветеринар Мерзивлян, главный консультант полковых
докторов и к тому же самурайский еврей, сделал диагноз:
- Ну что же, стул нормальный... Пахнет хорошо. Но жить не будет. Снесите
его в шестнадцатую палату, ту, что за мертвецкой.
- Вот тебе, матушка, и Варфаламеева ночь, - простонал барон Хоррис и в
очередной раз сознание изменило ему с забытьем.
28.
Солнце блистало сквозь прозрачные окна, как медный задник, а в госпитале
царил зловонный смрад, к которому привыкли даже молоденькие медсестры,
почти все уже бывшие на седьмом месяце беременности. Человек двести
контуженных и обезображенных осколками солдат сидело у стены на параше.
Оправление своих нужд превозносилось в Рядах за церемониал, но от
постоянного недоедания почти всех героев мучил запор.
Вокруг койки спящего Хорриса столпились все остальные, те, кто не
осаждал парашу.
- Гляди-ка, какой у него шишак на голове, небось буйствовать будет, -
заметил седой капрал без подштанников. Время от времени он нюхал
жевательный табак из спичечного коробка и пронзительно чихал. Любой из
чихов капрала напоминал сигнал к боевой тревоге.
- Лишь бы он не храпел по ночам, - заявил некто важный в тельняшке. -
Будет храпеть - удавлю, как кенгуру!
Корнет Блюев, уже зарастивший свои раны, засунул руки в карманы и молча
смотрел на барона. Во время проведения Контрудара Блюеву изрядно досталось,
но расположения духа он не терял. Изучив раненого и не признав в нем
поручика Бегемотова, корнет Блюев сплюнул и рассудительно сказал:
- Зачем же сразу - давить?
Он склонился над бароном и зажал его нос своими волосатыми пальцами.
Барон начал задыхаться, взбрыкнул, стал нервно хватать воздух. Одобрительно
хмыкнув, корнет дернул барона за ус. Ус отвалился, барон от испуга пришел в
себя, вскочил на кровати и утратил весь свой грим.
- Смотрите - шпион! - возопил безымянный капрал.
- Ба! Да это же Хоррис! - вскричал Блюев.
- Ба! Да это же Блюев! - вскричал Хоррис. - Какими судьбами, дружок?!
Они разговорились. Как выяснилось для окружающих, Хоррис и Блюев прошли
не одни Маневры, лично пили в Ставке Главнокомандующего, и чуть ли не
оканчивали один юнкерский корпус. Хоррис, правда, в Швеции и раньше.
- Я здесь из-за самострела, - вздохнул Блюев. - Как- то, помню, надоело
мне резать самурайцев, я и пальнул себе в ногу... Промахнулся, попал,
понимаешь, выше.
- И что?!
- Мерзивлян уверяет, что еще не оба потеряны.
- Подумаешь! - вскричал неожиданно парень в тельнике, видимо, моряк. - Я
тут знавал одного, так у него не только обеих не хватало, так и ног не
было, а потом он к тому же помер...
- Заткнись, пожалуйста, - вежливо попросил Блюев, поморщившись от
грубости. - И не смей, засранец, открывать рта, пока дворяне светскую
беседу ведут!
А Хоррис, не разобравшись в интонациях Блюева, еще и влепил парню в
тельняшке по шее.
Тут, само собой, началась драка, в которой больше всех старался старый
пехотинец с перебитой и потому загипсованной ногой. Одним ударом он сшиб
барона с койки и стал добивать его костылями. Хоррис взревел подобно
раненному бегемоту.
Словно бы на его зов, но в порядке профилактики, в палату вбежали дюжие
санитары с дубинками и кастетами наперевес...
В тот же вечер Хоррис, вдоль и поперек залепленный пластырем, был
выписан. Вместе с ним в Ставку Главнокомандующего возвращался и корнет
Блюев, так и не получивший повышения. Когда-то Блюев был уже поручиком, но
повел себя недипломатично, вследствии чего был безжалостно разжалован.
Приятели умудрились протащить в отходящий поезд четыре ящика
самурайского сидра, споили весь вагон, вышибли в купе проводника стекла и
соблазнили на верхней полке спящую медсестру. В общем, прилично провели
время.
Через три дня, когда эшелон остановился на перроне города Отсосовск,
Блюев с бароном выставили свои опухшие лица на свежий воздух.
- Похоже, что Отсосовск, - предположил барон. - Узнаю нашу водокачку.
- Сумасшедших везут... в "Белые Столбы"... - в тоже время зашептали
стоящие возле вагона старушки.
Хоррис напомнил им кое-что по матери и пару раз плюнул, стараясь попасть
в самую толстую. Из-за азарта он вывалился через окно на перрон, а вслед за
ним (по ошибке и очень невежливо) выбросили из того же окна корнета Блюева.
29.
Через пять дней мучительных размышлений, вызванных раздвоением личности
барона Хорриса, частного пристава Хрюкова посетила идея. В это время он как
раз сидел в деревенском сортире, и благодаря ей на радостях провалился в
известное отверстие. Вызванная пожарная команда сумела вытащить пристава из
выгребной ямы и минут двадцать отмачивала водой из шланга. Сменив мундир,
Хрюков пришел в себя и, схватив бутыль своего можжевелевого самогона,
понесся, словно ведомый самим Аполлоном, к жилищу Израиль Алексеевича
Блина, как мы уже упоминали, столичного афериста и интригана.
"Значит, так, - размышлял он на бегу. - Блина надо задобрить, он,
видать, важная шишка. Хорриса же я арестую к чертовой матери! Но их же
два!.. Да! А что делать со вторым-то!
Хрюков резко остановился, так что бежавшая за ним и пытавшаяся его
укусить собачка проскочила еще метров десять и только потом обернулась на
пристава и стала весьма неблагонадежно брехать.
- Ну и черт с ним, со вторым, - решил Хрюков. - Не иначе как убьют его
самурайцы, нечего его и в голову брать.
Решив таким образом, пристав продолжил свой весенний бег.
Израиль Алексеевич сидел на завалинке и, как ни странно, вспоминал
пьяное побоище в ресторане "Либидо". Может быть, читателю это покажется
менее странным, если он узнает, что после этого эпизода Блин увез Машеньку
к себе домой и, несмотря на неоднократные стенания девушки, несколько раз
терпеливо поизнасиловал. С тех пор родственники Марии-Терезы, князь и жена
его - княгиня, буквально преследовали Блина по пятам, отчасти уговаривали,
а отчасти угрожали, требуя, чтобы он, как честный человек, на ней женился.
"Да, здесь тебе не Столица, здесь зловонная провинциальная дыра!" - в
который раз возмутился на себя Блин. Тут его благочестивые мысли расстроил
некий подозрительный шорох.
- Разрешите доложить, ваша светлость, - послышался вслед за шорохом
твердый официальный голос. - Пристав Хрюков, собственной персоной. Прибыл
засвидетельствовать Вашему превосходительству свое глубочайшее и
неизгладимое почтение, - пристав приблизился к печальному Блину.
- Апхчи! - чихнул Блин, доставая платок.
- Прошу извинить, Ваше сиятельство. Сие вызвано тем, что нахожусь при
исполнении! Льщу себя надеждою на протекцию Вашего преосвященства! -
зачастил Хрюков.
- Оставьте меня, я в печали! - простонал Блин, зажимая руками голову.
- Слушаюсь, Ваше преподобие! Приношу заверения в беспредельной
преданности! Рад стараться, ваш-выс-бродь! Не извольте беспокоиться, Ваше
первостепенство! - пристав, казалось, не уставал.
Не выдержав такой настойчивости, Блин откланялся и ретировался в
кабинет.
- Письмо пошел составлять... высочайшим особам... - прошептал пристав
Хрюков и, загоревшись служебным рвением, помчался к дому Хорриса. В память
о своем посещении он оставил на крылечке Блина бутыль можжевелевого
самогона.
Через час по главной улице Отсосовска проследовал в одних подштаниках и
при двух унтерах загримированный под барона поручик Бегемотов. За ними с
саблей наголо вышагивал пристав Хрюков. Сдав вольнодумного "барона" в
жандармерию, что стояла на берегу речки Течки, пристав забежал домой за
парадным мундиром и, нигде более не задерживаясь, в тот же день выехал в
Столицу. Час спустя город Отсосовск покинул и Бегемотов. Но этот - пешком,
под конвоем и в сторону острова Св. Елены.
А на следующий день в своем доме был найден отравившийся хрюковским
самогоном мертвый И. А. Блин, весь скрюченный и уже прохладный.
Родственники Марии-Терезы и сама честная девушка два дня были безутешны.
30.
Когда барон проснулся, было утро, но не пиво. Не было в доме так же и
жратвы, чтобы хоть как-то начать новый день. Поэтому Хоррис вышел за
околицу и отправился в "Либидо", где он решил по своему обыкновению как
следует закусить, а потом напиться с кем-нибудь, но на халяву.
Однако, когда он уже подходил к дверям, то сильно подскользнулся посреди
грязной лужи и припечатал мостовую своим благородным лицом. Лязгнули
выставные челюсти барона, заболело тело, ко всему прочему, со второго этажа
