буфетчиком.
- Эй, любезнейший! - кричит Блюев и чувствует, что кричать-то он кричит,
только слова совсем не те получаются. Что-то вроде "бисм-илла иль-рахман
ар-рахим, кильды-бульды сыкозик".
Крикнул снова - все хуже и невразумительнее вышло. И тут Блюева осенило
- А ведь здесь нет сидра-то! А что есть - неизвестно.
"Я ведь сам мечтал о таком вот мире, где нет сидра и быдло вокруг не
видно", - думает так Блюев, и снова рот разинул от удивления.
"Вот оно - все иначе, и я, вроде, другой уже стал, здесь как-то
непривычно, так и хочется буфетчику в репу и не объяснять ему ничего."
Думает так себе Блюев, а сам идет к стойке, и вдруг все смешалось у него
в глазах, и он ощущает себя совершенно голым, и к тому же не мужчиной, и
даже не девушкой, а толстой женщиной. "Ай!" - думает Блюев, и тут
выпрыгивает откуда-то из кустов поручик Слонов, накидывается на него и
начинает как любезницу насиловать. Что говорить, даже неприятно стало
Блюеву. Придумал он кричать и кусаться, и вот - неожиданно оказывается, что
нет никакого Слонова, а он Блюев сам кого-то насилует (кажется, государя
Императора). И насилует до последней степени, так, что во сне рычит и
просыпается обсдавшись...
6.
- Хорошо бы стать генералом, - мечтал Блюев, привалившись спиной к стене
окопа.
У юнкера Блюева уже был один знакомый генерал. Блюев видел его однажды
во время проведения смотра солдатской пляски. Фамилия у генерала была
Мюллер и был он весь расшит лампасами и галунами, в общем, смотрелся
неотразимо.
- Сначала я стану полковником, - думал Блюев, решив, что генерал - это
все же слишком. - Полковником стать легко... Надо совершить какой нибудь
подвиг. Спасти в бою, к примеру, государя Императора...
Был полдень. Между тем, какая-то нахальная птица, пролетая мимо,
обгадила мундир Блюева. Юнкер отряхнулся, стараясь не отпускать столь
радостные сердцу мысли.
- Чтобы выбиться в полковники, - думал он, - надо просто оставаться в
живых после каждой битвы, а остальные чтобы помирали налево и направо.
Тогда тебя будут поднимать по служебной лестнице. Оставаться в живых в этом
пекле, может только хороший солдат, а для этого главное - быть примерным
юнкером.
- Если я буду хорошим юнкером, - внушал себе Блюев, - быть мне в
скорости неплохим полковником. Или даже прапорщиком...
Что почетнее - полковник или прапорщик, Блюев, да и никто из его
товарищей, не знали. Эти данные хранились в канцелярии корпуса в строжащей
тайне от юнкеров.
В редутах Слонова, по благородному решению начальства, находился только
один взвод, куда входили сам Блюев и его приятель - Адамсон. Имена
остальных юнкеров, не ставших нашими знакомыми, теперь позабыты, а вскоре и
вообще станут маловажны.
Старшекурсники Шестого пехотного под предводительством капитана
Малокайфова разбрелись по городу с названием Же в поисках сидра и женщин, а
два других взвода юнкеров первого курса, в том числе старательный юнкер
Хабибулин, были переданы под командование уверенного обер-лейтенанта Каца и
направлены для постройки загородного домика и Шлагбаума для майора Секера.
В милях двух прямо напротив одинокого взвода поручика Слонова и,
собственно говоря, окопа юнкера Блюева, размещалась передовая линия
обороны, сплошь укопанная старыми равелинами, батальона юнкеров столичного
Пехотного корпуса графа Менструраннего. Там, по всей видимости, готовилась
атака на редуты Слонова, и потому изредка взвизгивала нерешительная труба,
стучал барабан и доносилось ржание лошадей.
Ко всему прочему, было заметно, что к вражеским юнкерам прибыла
имперская кухня. Блюев с тоской подумал о том, что завтрака им не видать,
да и обеда с консервами, пожалуй, тоже. Поручик Слонов то и дело хотел
приблизить Учения как можно ближе к боевым, чтобы нерасходованные продукты
утаить и обменять в штабе на сидр. Сам он пил где- то неподалеку в лесу со
спивающимся ветеринаром Мерзивляном. Пили они, впрочем, вовсе не сидр, а
спирт медицинский, отчего не получали должного удовольствия.
Вскоре Блюев оставил мысли о карьере и теперь с нарастающим страхом стал
думать о предстоящей атаке противника. С минуты на минуту ему предстояло
держать себя в руках и не обложиться под возможным обстрелом аркебузы. По
правде говоря, о том, что так бывает, юнкер знал только со слов денщика
Палыча, который иногда умел и приврать.
Волнение Блюева неуклонно нарастало и принял решение, что лучше справить
свои дела сейчас, до атаки противника. Юнкер деловито вылез из окопа и
устроился на пригорке, дабы иметь обзор и не пропустить решительного
момента атаки. Момент, однако же, подступил как раз с другой стороны.
Чаща леса, на опушке которого были вырыты окопы юнкеров, внезапно
раздалась, пропустив санитарную повозку. На ней ехал пожилой офицер с
изможденным похмельем лицом. Это был ротмистр Николай Яйцев, офицер Ставки,
на которого была возложена роль посредника при Маневрах. Яйцев был занят
тем, что развозил по батальонам вводные и приказы командования. Положенную
ему по штату лошадь отдали на пропитание юнкерам, строившим домик майору
Секеру, и похмельный офицер ездил с санитарами, чего очень стыдился.
- Господа! - прокричал в жестяной рупор посредник. - Объявляется атака
противника, предваряемая артподготовкой. Внимание! Прячься кто как может!
Тут взор ротмистра Яйцева упал на впавшего в размышления юнкера Блюева.
- Эй, юнкер, там, на пригорке! - злорадостно возопил ротмистр. - Я подам
на вас рапорт! Вас накрыло артподготовкой!
При последних словах посредника из повозки выскочили дюжие санитары.
Блюев, вращая от натуги глазами, тоже услышал столь странные слова, и
повернул голову. В тот же миг санитары подхватили Блюева под руки и
поволокли к повозке.
- Да отпустите, черти! Куда вы меня тащите? У меня задание! - настаивал
возмущенный Блюев.
- Молчите, вашебродь! - сурово прохрипел левый санитар, очевидно,
пьяный. - Вам нельзя волноваться - вы потеряли много крови.
- Вас следует в полевой госпиталь, на перевязку, вашбродь, - заметил
доброжелательный санитар справа.
- Да, на подтирку ему надо! - снова уточнил левый санитар.
- Эй, юнкер! Ваша фамилия! - перебивая их, нетерпеливо вопросил суровый
ротмистр Яйцев.
- Блюев, господин посредник, - доложил Блюев, поддерживаемый за руки и
пытающийся удержать спадающие штаны.
- С артобстрелом, дружок, не шутят! На войне вам живо бы снесло голову!
Марш в госпиталь, нерадивый солдат! - продолжал возмущаться Яйцев, входя во
вкус своей роли посредника.
Упирающегося Блюева потащили к повозке, а он кричал уже не переставая:
- Не хочу в госпиталь! Хочу в атаку! Хочу грудь положить за государя
Императора!
От повозки, куда погрузили Блюева, стало неприлично смердить.
- Прекратите препираться по незначительным вопросам, господин юнкер! Тем
более, что вы обосфались! - теряя терпение, прокричал ротмистр Яйцев.
Приняв начальственный гнев за указание, левый санитар, которого к тому
же во время схватки слегка обсдало, размахнулся и съездил Блюеву по уху.
- Что это?! - жалобно воскликнул юнкер.
- Контузия, вашебродь, гранатой, - ехидно отозвался правый санитар,
отвешивая здоровенную затрещину по другому уху. Слова посредника начинали
казаться Блюеву весьма недалекими от истины.
В итоге от оплеухи по затылку Юлюев повалился в сено повозки, почти
бездыханный, но с радостной и злорадной мыслью в левом полушарии: "Хрен, я
вам крикну - За империю!", потому что в сене он наткнулся на припрятанную
бутыль сидра.
Посредник, к тому времени изрядно утомившись с Блюевым, стал приказывать
пьяному Слонову поднимать взвод в атаку, что удалось сделать только с
четвертой попытки, поскольку выяснилось, что поручик невменяем. Измученный
посредник начал как можно грубее разъяснять ему боевую задачу: "В атаку,
понимаешь, козье рыло!"
Наконец Слонов густо рыгнул, что обычно означало у него "так точно" или
"слушаюсь" и двинулся вдоль окопов.
- Взвод! В атаку! - сумел прохрипеть он, наклоняясь к юнкерам, причем,
на втором окопе от тошноты его передернуло и прямо на дембельскую фуражку
Адамсона.
- За Импера-а-а!.. - завизжал, не помнящий себя, выведенный из
равновесия и серьезно обгаженный Адамсон.
Стремглав выскочив из окопа, Адамсон неохотно зашагал прямо в поле. За
ним понеслись с деревянными ружьями наперевес все остальные.
7.
Начальник авиадесантных частей армии Швецкого Союзника барон фон Хоррис
де Секс-Мерин летать не умел.
Однако, в день описываемых событий он все же не удержался и поднялся в
воздух. Поводом для того было настоятельное приказание из Ставки фельдегеря
авиации и главы Ставки адмирала Нахимовича.
Увешанный вымпелами и бомбами, как бы для парада, командирский дирижабль
Хорриса величаво парил над крышами города с названием Же. На подернутых
дымкой заливных лугах, простиравшихся еще немного и на восток, громозко
разворачивались Маневры. Барону, впрочем, было не до маневров. Он сидел,
судорожно вцепившись в поручни, и пытался вывинтить ближайший иллюминатор.
Ощущение от попадания аппарата в воздушные ямы напоминало ему случайную
встречу в одном из приморских ресторанов с поручиком Слоновым.
- Прикажете повернуть поближе, вашбродь? - спросил барона опытный пилот,
и к тому же гомосексуалист, Румбель.
- В степь, - кротко бросил барон.
Несколько лет назад барон отказался от своих обширных поместий в пользу
своей любовницы, и потому со временем стал забывать свои хорошие манеры.
Несколько позднее он уже держал в руках томик Горацио-Когана, погружаясь
в сладостное звучание семитских умиротворяющих строк.
Пилот Румбель, продолжая попытки угодить барону и справиться с
дирижаблем посредством приводных ремней и веревок, разворачивал воздушный
корабль прочь от города Же.
На южных окраинах города, где проходили маневры двух юнкерских корпусов,
учения достигали небывалого размаха, чуть ли не своего апогея. Две колонны
юнкеров, голов в триста с обеих сторон, неслись по степи навстречу друг
другу, сверкая саблями и оглашая просторы Империи разноплановыми (подчас
неблагородными) выкриками.
Дирижабль барона Хорриса повис над предполагаемым центром столкновения,
как бы курируя кульминационный момент сражения. Однако, спокойно повисеть
над Маневрами дирижаблю не удалось: на горизонте появился Аэроплан
Союзника, блистая на солнце ярко окрашенными фанерными крыльями. Вылетев
стремительно и неожиданно, он дребезжал ржавыми подвешенными снарядами.
Это кавалерист Стремов, управляющий только что полученной машиной, хотел
похвастать перед бароном Хоррисом своей выучкой (недавно Стремов закончил
фельдшерские курсы). Поэтому-то он и выруливал как только мог прямо перед
глазами своего начальника барона Хорриса и пилота Румбеля.
Над Маневрами повисло гнетущее ожидание больших неприятностей.
Не справившись с управлением, аэроплан, работающий на керогазе, гулко
ударился о корпус дирижабля, на что притихший было барон Хоррис смачно
икнул и вывалился из кресла. Пенсне барона сверкнуло обрадованными
осколками.
- Эскьюз ми, - только и успел пробормотать кавалерист Стремов, вылетая
(в свою очередь) из кабины в окружающее аэроплан пространство. Аппарат юзом
устремился к земле, уже не урча иноземными швецкими моторами. Синие кресты
минорно переливались в лучах света...
Вместе с аэропланом к поверхности падали различные конструкции и обшивка
дирижабля. Барон фон Хоррис так же неожиданно обнаружил себя летящим в
ярком керогазном дыме прямо на позиции. Сверху было особенно хорошо видно,
как в гуще юнкеров рвались бомбы, снаряды и запасные кислородные баллоны от
дирижабля. Только у самой земли, когда сквозь завесу дыма перестали
различаться многие детали, Хоррис отвлекся и к счастью вспомнил, что пора
бы раскрывать парашют.
Спасительный парашют не раскрывался, но когда барон уже влетал в
