поколение и приобретали оттенки некой межнациональной неприязни.
Между тем, вся окрестность города Же экологически бедствовала, была
выжжена многочисленными схватками дотла, за исключением юго-западного
направления, в котором до сих пор продолжалась перманентная забастовка
сражающихся и по которому теперь двигались два лазутчика.
- Совсем адмирал Нахимович ониспедел, - молвил наконец обер-лейтенант
Кац, растегнув китель и поправляя волосы на груди специальной гребенкой,
которую достал из рейтузов.
Палыч мрачно покосился на гребенку, осмотрел Каца с ног до головы и
вздохнул.
- Вы как все же намереваетесь предположить действовать в связи с
выполнением? - спросил он.
Обер-лейтенанта ажник передернуло.
- Я, тля, как думаю? Пора бы уже и к девкам в какую- нето деревню
направиться. Отсидеться там, а потом и к этому адмиралу на подкорм
заявиться... В Ставку...
- Чего? - не совсем понял Палыч.
Неожиданно они оказались на опушке у лесоповала. За порубанными
деревьями виднелась заросшая травой железнодорожная вешка. Вдалеке задымила
труба и послышался характерный шум приближающихся колес.
- Паровоз или тепловоз? - схоластично недоумевал адьютант.
- Паровоз, поди... Тепловозы еще только по Швециям ходят, - уже
спешившись, пояснил Кац. - Похоже, сюда едет...
Из-за сосняка показался профиль имперского локомотива. Паровоз пыхтел,
чихал, но было видно что замедляет ход. В воздух и прямо на опушку с шумом
низвергались клубы тормозного пара.
На Палыча смотрело мужицкое лицо машиниста.
- Только посфать - и сразу назад, - крикнул он вываливающимся из второго
вагона офицерам. - Посфать и назад!
На траву выпал, судя по замазанным глиной погонам, поручик.
- Убийца ты, а не машинист! - процедил он сквозь зубы.
Машинист злобливо сплюнул, чуть было не поразив поручика. Последний,
которого все знали по первым главам, как Адамсона, заговорнически обратился
к контр-обер-лейтенанту Кацу.
- Этот машинист ставленник жидо-массонов. Кстати, если я здесь буду
мочиться, это ничего? - спросил он у пожилого адьютанта.
- Писайте, поручик, - зевнул Палыч.
Из вагона вывалились также ротмистр Яйцев в сменных рейтузах, поручик
Блюев и непосредственно подпоручик Бегемотов.
Вагон дышал солдатским смрадом. Это объяснялось тем, что солдаты не
выгуливались и справляли потребности прямо в вагонах.
От четверых офицеров разило спиртным, но более всего сидром.
- Блин, м-м, - не выдержал обер-лейтенант Кац, принюхиваясь. - Господа,
вы, кажется, урюхались сидром?
На что офицеры углубились в лес, где справили свои нужды и как-то
незаметно для себя стали спорить о политическом положении Империи.
Ротмистр Яйцев постоянно ссылался на пресловутую Швецию, всуе используя
это слово, как ругательство.
Палыч высокомерно поджимал губы и докладывал, что Швеция, мол, это
фуйня, а полный занабись, - это, братцы, Союзники, особливо барон фон
Хоррис, которого лично он, Палыч, лицезрел у своего майора.
Машинист, замотавшись гудеть в трубу, пустил состав дальше, к боевым
позициям, хотя в действительности, дальше находился тупик - все рельсы и
шпалы верст на двадцать были разобраны для постройки Шлагбаума.
Когда в лесу стало ощутимо темнеть, обер-лейтенант Кац окончательно
достался тупостью аргументов ротмистра и Палыча, и решил бросить
экспедиционеров в лесу, с целью чего и отправился, нещадно объедаемый злыми
комарами, назад, к своей лошади.
Между тем, четверо офицеров и адьютант Палыч несколько протрезвев от
принятой накануне сидровой клизмы, а также порядком оголодав, стали скулить
о петербуржской жизни, вынимая фотографии знакомых барышень и просто
неосторожных натурщиц.
Помаявшись на опушке, они поместили весь запас папирос в чемодан
ротмистра Яйцева, который понес Блюев. Потом их увлекла тропинка,
тянувшаяся вдоль ручья в сторону бескрайних отсосовских полей и огородов. В
эту пору колосилась рожь и силуэты офицеров едва виднелись выше пояса,
бросая косую закатную тень на налитые, колыхающиеся на ветру, колосья.
Миновав несколько полубатрацких хуторов, господа вышли к лежащему
недалеко от Отсосовки селу Клозетово. Возле первого же колодца офицеры
помылись и с настроением победителей вступили в село. Поручик Адамсон
крепко держал уже заряженный и сальный от нетерпения мушкет.
В крайнюю хату господа решили не заходить, так как там, у поленницы, с
невинными, правда, намерениями подло нагадил поручик Блюев. Зато в соседний
дом, самый большой в Клозетове, офицеры заходили с мыслями ни за что до
рассвета не выходить.
В хлеву мычал скот, пахло парным часовым молоком и из горницы несло
сметаной, в которую, по-видимому, опускали галушки и кормили ими гончих
кобелей.
- Нам сюда, - возвал в горнице подпоручик Бегемотов, угрожая молодой
хозяйке базановской шашкой. Пугая клинком, он нечаянно ее порезал, да так
неудачно, что чуть не убил.
- Здесь галушки на закусь, - констатировал, вошедший в избу Николай
Яйцев. Ударом сапога он сразил самого наглого кобеля, а хозяйку прижал к
стене и залапал ее, начиная с грудей и кончая полными ногами выше колен.
На шум из соседней горницы вышли остальные обитатели дома, в числе
восьми малолетних детей и хромоногого деда.
- А что, болезный, где тут какие Фронты? - обратился к деду поручик
Адамсон. - Мы тут как раз собираемся в наступление идти, значит, вот решили
напоследок разведку сделать.
Яйцев, набивая рот отнятыми у кобелей галушками, промычал в знак
согласия с товарищем.
Дед приосанился, поправил на голове ветхий картуз, из которого при этом
что-то посыпалось, и рассказал господам офицерам, что ближайшие Фронты
располагаются совсем недалеко, как раз за оврагом.
- Только то плохие Хронты, - доверительно продолжал дед. - Тама у их
кони уси лядащие та бесхвостые. Ежли вашей милости угодно будет, можем
зараз доставить вас до хороших Хронтов, тильки туды дне ночи скакать надо.
Адамсон вежливо, но непреклонно поблагодарил деда, обещая справить ему
какой-нибудь простенький орденок.
- А воевать там можно? - все-таки переспросил подпоручик Бегемотов,
выпячивая грудь.
- Да поди по утрам воюют... Мушкет-то, хлопцы, у вас есть? Стрелять что
бы.
- Ха-ха, - ухмыльнулся Адамсон, высокомерно поглядывая на спрятанный под
столом, ствол. Дед не понял его и махнул в сторону ближних Фронтов:
- Да там и без мушкета можно.
- Хорошо знать регонсцинировку, да перебежки ползти, одолеем самурайцев!
- как ни странно, поддержал его строгий штабс-ротмистр Яйцев.
В это время поручик Блюев отдыхал уже на печи и мечтательно глядел в
открытое окно горницы:
- Приеду в Же - накуплю презервативов.
Шашкой он ковырял дубовые бревна избы. Видя это, к нему подошла молодая
хозяйка и стала заботливо снимать с него хромовый сапог.
- Накуплю сначала в планшет, а потом, если мало будет, вернусь в
цирюльню и прикуплю еще...
Хозяйка принялась за второй сапог, когда, сидящий за столом и вдоволь
наговорившись про рекогнасцировку, Яйцев скомандовал "взять в ружье" и
маршировать к Фронтам.
Все вскочили и бросились за единственным мушкетом.
Особенно порадовала шутка подпоручика Бегемотова, который глядя за
возней с печи, вскоре уснул.
17.
В уже знакомой нам горнице большого Клозетовского дома с натопленной
печкой вторые сутки писалась могучая пуля. За длинным занозным столом
сидели: поручик Блюев, подпоручик Бегемотов и ротмистр Яйцев, у которого
опять, весьма сильно, разболелся пах. Геройски превозмогая боль, Яйцев вел
записи. При особо сильных приступах он писал себе за страдания в пулю.
Здесь хотелось бы вспомнить, что Николай Яйцев - штабс-ротмистр
интендантского ведомства, являлся ПО-СУЩЕСТВУ родным братом юнкера и ныне
поручика Блюева. Однако, они имели все же совершенно разных родителей и
может быть поэтому внутренняя сила не сближала и не влекла их друг к другу.
Впрочем, тайну их родства никто в Армии не знал, кроме самых высших
офицеров Ставки и судьи Узкозадова, имеющего бронь из-за неширокого таза, и
находящегося в Отсосовске, глубоко в тылу.
Адьютант Палыч, с рождения не любивший азартных игр, да и все, что
требовало волнений, сидел на печке, свесив ноги, и, сдружившись, доедал с
кобелями подгоревшую овсянку из закопченного чугунка.
Штаб-ротмистр Яйцев предложил остальным офицерам вступить в созданный
Яйцевым 17 Ударный корпус. Все согласились вступить, но только если Яйцев
заплатит за выпитый сидр и незамедлительно поведет корпус к театру боевых
действий. Ротмистр Яйцев, соглашаясь, величаво кивнул плешивой головой.
- Командующим похода На Фронты, я назначаю доблестного поручика
Адамсона. Господа, нам надо держаться Адамсона - у него есть мушкет...
После ночной оргии офицеры вышли на Марш, и сгоряча решили подпалить
деревню со всех сторон, в ознаменование своего решительного и
торжественного выступления.
Спас дело староста, посланный ленивыми мужиками и бабами, который стал
просить штаб-ротмистра не палить избы, иначе жить им будет совсем негде.
- Скажи еще спасибо, - высокомерно процедил Яйцев, - что мы вас самих не
порешили, да бабу с мельницы не попортили...
- А вот за это, господин офицер, наше большое мужицкое спасибо.
Яйцев задумался и в самый последний момент приказал наступать на Марши,
а деревню бросить на произвол неприятеля, добиваясь того, чтобы ничего не
досталось врагу.
На Марше впереди с мушкетом наперевес вышагивал Адамсон, за ним,
построившись в каре, Блюев с чемоданом Яйцева, сам штаб- ротмистр,
подпоручик Бегемотов с шашкой и сидром, и адьютант Палыч, оторванный от
своего офицера и от этого заметно страдавший.
К счастью, под палящими лучами солнца сидр стал нагреваться и его было
приказано выпить. Подпоручик Бегемотов, освобожденный от поклажи и успевший
выпить большую часть сидра, теперь весело свистел через прокуренные зубы,
подражая самурайским маршам.
- Ты мне не подражай, - оборвал его штаб-ротмистр, в молодости тоже
любивший свистеть.
Широко шагая, они миновали ближние "плохие" Фронты, пристально наблюдая
за явно не привлекательным их театром и захиревшими позициями. Судя по
почти не тронутым кустарникам и валежнику, здесь почти не делали перебежек,
а тем более - рекогнасцировку.
Адамсон весело помахивал мушкетом под завистливыми взглядами
марширующих. Позади, насколько хватало сил смотреть, шел сформированный
Яйцевым корпус, к которому постоянно примыкали бестолковые окрестные
жители, отставные и просто приблудившие солдаты. Среди них добрая половина
была из санитарных повозок, но более всего преобладали плененные Адамсоном
самурайцы.
Все ждали сидра и блистали на солнце медными касками.
Солнце уже клонилось к закату со стороны дальних Фронтов, когда к
марширующим вышел находящийся в дозоре подпоручик Бегемотов с плененным им
обер-лейтенантом Кацем, а также с тремя бывшими самурайцами, взятыми в
плен, в свою очередь, Кацем.
- Ну, что сударь, в плен попали, - ехидно спросил у него поручик
Адамсон. Обращаясь к Бегемотову, он приказал развязать обер- лейтенанту
руки. - Вы что, милейший, это же имперский офицер!
- Да по мне хоть папа Швейцарский, - отмахнулся подпоручик, что-то
высматривая на рукаве мундира.
- Какими судьбами, Епифан? - обнял Каца поручик. - Как там на дальних
Фронтах, воевать можно?
- Да я тут с обозом! Отбил вот у самурайцев. Палками отбил... И руки...
- Обоз - это хорошо, - воскликнул протиснувшийся вперед довольный
поручик Блюев. - Где обоз-то?
- Погоди, - отстранил его в сторону штаб-ротмистр, - Вы посмотрели что в
повозках, обер-лейтенант? Может быть там сидр? Вот, к примеру, есть ли в
обозе какие-нибудь бочки или самурайские бурдюки?
- Да сидр там, сидр! - не выдержал и прокричал наклонившийся к его уху,
чтобы не слышали остальные, Кац.
По строю прокатились, словно волны, душераздирающие крики: "СИДР!",
