накажет. Два наряд вне очередь!.. Ать-два!.. Ать-два!..
3.
Утро окружало весь пехотный корпус ароматом кирзача, потом старательного
юнкера Хабибулина, перегаром взводного и вестями со столовой.
Пока юнкера вышагивали на плацу, выполняя указания Слонова, юнкер Блюев,
примостившись на курительной лавочке, устроил на коленях планшет. В
качестве раздумий он слюнявил карандаш.
На бумаге уже отразилось его героическое настроение, проистекавшее от
того, что Блюев не маршировал с остальными. Пока это была исключительно
ритмика будущих строк, позднее Блюев намеревался подобрать хорошие и по
делу слова.
"Пуля дура - штык молодец,
Всем самураям настанет гнездец!
Полковник с трибуны крикнул - "Ура!"
И с перепугу себя обосфал!
Третие сутки идет наш парад,
Сидра достал я - и этому рад.
Смело мы ринемся в бой на врагов,
Еду в обозе. Вперед! Бей жидов!"
Неспешно обходя с наветренной стороны строй юнкеров, к Блюеву
приблизился майор Секер. Юнкер, осеняемый вдохновением, записывал в этот
момент следующее вечное двустишие:
"Ринемся в бой мы с призывом "Ура!"
Тот, кто не с нами, тот - самурай!"
Блюев упоенно взмахнул рукой и жирная капля чернил влепилась прямо в
парадный китель майора.
- Поберегите силы для битв, господин юнкер, - мягко заметил Секер, по
обыкновению не злобясь.
Блюев в ужасе обмер и вскочил на вытяжку, рассыпая листки по земле.
Поднимая их по одному, майор с явным и аристократическим любопытством стал
изучать вирши воспитанника.
- Ну что же, господин юнкер, - сказал он, возвращая листы Блюеву. -
Похвально, что вы отозвались на мою просьбу. И это достойно всяческого
одобрения. Вот только в поэме вашей чувствуется присутствие... э... слов
неблагородных. Вы же, кажется, дворянин?.. Постойте, вы что же, и с
женщинами так общаетесь?
- Никак нет, господин майор, - смешался Блюев, - то есть, так точно... Я
хотел сказать, что я с ними не общаюсь...
Юнкер кротко понурил голову, исподлобья осматривая майора.
- И весьма напрасно, батенька... Женщины это - статус кво, скажем так,
же ву зем... Да, вы и сами догадываетесь... А что касается ведомостей, то
так писать рифмы не годится, господин юнкер! - посуровел Секер. - Офицер
должен отдавать себе отчет - офицер он или быдло. Придется мне все-таки
заняться вашим воспитанием... Вольно, юнкер!
Задумавшись, Секер отчего-то пожал Блюеву руку и заторопился, ибо
принесло ветер с плаца, где дышал пьяный по случаю Слонов, продолжая любить
своих воспитанников.
Блюев же отметил, что Секер все же бывает не в себе, хотя и
аристократичен до мозга костей.
4.
На вечерней поверке поручик Слонов долго расхаживал перед строем, блестя
сапогами, начищенными юнкером Хабибулиным, а потом приказал явиться на
культурное мероприятие, организованное майором Секером.
- Господа! Говорят, вы совершенно не умеете обращаться с женщинами!
Господин майор лично поведет вас в дворянское собрание, - сказал поручик,
щурясь от пьянки.
Юнкерам было дано десять минут, чтобы переодеться в парадное платье и
вообще привести себя в пристойный аристократичный вид. Весь взвод сломя
голову бросился в казарму.
Блюев и Адамсон столкнулись возле своих коек.
- Блюев, простите радушно... Вы, кстати, не гомосексуалист? - осторожно
спросил Адамсон.
- Нет, - удивился, извиняющийся Блюев.
- Дайте честное слово, - попросил Адамсон.
- Честное слово будущего офицера и потомственного дворянина, - сказал
гробовым голосом Блюев.
- Не верю, - буркнул про себя Адамсон, но с чувством пожал Блюеву руку.
Тотчас после этого, Адамсон быстренько скинул рейтузы и облачился в
такие же, но заметно более чистые.
Наконец строй юнкеров вывалил за ворота. Впереди, сверкая орденами, с
обнаженной саблей, мерно выступал майор Секер. Взводного Слонова во
избежании паники среди населения, везли в майорской двуколке. Слонов вовсю
развалился на заднем сидении и смотрел благодушно, но все равно походил на
арестанта.
Столица уже сверкала вечерними огнями. Повсюду шумело беззаботное людное
гуляние. На тротуарах продавались дымящиеся пирожки, вызывая своим запахом
аппетитную икоту. А по мостовым проносились раззолоченные экипажи.
Майор Секер уже второй час водил строй юнкеров по Столице, чтобы "дать
пообвыкнуться к гражданской жизни" (или хоть что- нибудь о ней вспомнить).
В действительности, он запамятовал где находится гнездо дворян - "Клуб
Столичных Аристократов" и теперь был в поисках затерявшихся, одному ему
ведомых, примет.
- Кажется, это здесь, - наконец обрадовался он, останавливаясь у
большого двухэтажного особняка с колоннами. Газовые фонари у подъезда ярко
освещали подъезжавшие и отъезжавшие экипажи с наглухо зашторенными окнами.
- Господа юнкера! Правое плечо вперед, левый рукав назад, шагом марш! -
негромко скомандовал Секер и приоткрыл дверь.
Чеканя шаг и не решаясь нарушить строй, первая шеренга юнкеров вперлась
в гнездо дворян. Блюев был отброшен в сторону и намертво зацепился ножнами
сабли за дверную ручку. На крыльце образовалась свалка, из которой сразу же
почему-то явственно запахло самыми чистыми рейтузами Адамсона. Майор Секер,
вошедший в дворянское собрание первым, с отчаянием вознес взор к потолку,
где и обнаружил непристойную фреску. Майор в смущении отвел глаза и потому
успел заметить и отскочить в зал от втолкнутого под напором толпы Блюева.
- Господа, это какое-то дерьмо! - представился присутствующим юнкер,
врезаясь головой в мраморную колонну.
- Господа юнкера! Нам не здесь надо! - косноязычно подтвердил майор
Секер, пытаясь пробиться обратно на улицу, однако, хорошо ему знакомая
Мадам Снасилкина-Шестью уже спускалась к юнкерам со второго этажа.
- Чего желают благородные господа-с? - игриво спросила она, наслаждаясь
дымом своей длинной черной сигареты.
Из безликой толпы юнкеров сразу же выскочил легко опознаваемый в своем
волнении поручик Слонов.
- Все-ех! - захрипел он и, опрокидывая толпу, минуя Мадам Снасилкину,
бросился на второй этаж.
Майор Секер, предвидя в силу своей образованности дальнейшее, спешно
ретировался, оставляя своих воспитанников в стане врага. С верхнего этажа с
содомовскими криками посыпались девицы.
- Юнкер! Какая милашка! Этот - мне! - визжали они, обвешивая собою
молодых дворян и желая с ними попрелюбодействовать.
Блюеву не досталась смуглая красавица - куртизанка, раздетого вида,
впившись губами в его рот, повлекла его в комнату и только там дала
вдохнуть воздуха. Правда, не надолго.
Юнкер Блюев, стушевавшийся и робкий, сразу же отодвинулся от куртизанки
и подошел к зеркалу. Блюев признал, что выглядит он блестяще, вот только
сабля вызывала у него некоторое беспокойство.
"Надо бы почистить саблю. Блестит плохо", - сосредоточенно подумал он.
Куртизанка тем временем уже открыла бутылку "Салюта" и наполнила себе
бокал, в то время как Блюев наконец почувствовал близкое присутствие
женщины и ее неуловимые глазу очертания. Он припомнил, что в пору мужания
уже любил одну барышню с соседской улицы. Без интима, но все же тайно.
Блюев приосанился и, вместе с тем, почему-то представил сцену еженедельной
выдачи портянок.
- А ты красивый, мальчик, - подыгрывала ему корыстная куртизанка. - Иди
ко мне, что ли...
Блюев отчего-то засомневался и теперь тупо смотрел как девица
раздевается, обнажая любвиобильные места и обвислые груди.
"Неужели придется фрахтаться?" - с ужасом от неизвестности спрашивал он
себя. Девица искусительно подпрыгнула на диване и сказала:
- Деньги вперед.
Видимо, это должно было возбудить Блюева. Может быть, даже более. Это
его возбудило.
- Какие деньги?
- Сто рублей, конечно... И ванну из сидра...
- Ты что, девка, с дуба рухнула? - изумился Блюев.
Лесбиянка обиделась:
- Обслуживай вас тут, вшивых.
- А тебе что, бесплатно - жалко, да? Тебе значит, офицеру не угодить?
От мысли, что он когда-нибудь будет поручиком, а с женщинами за
бесплатно до сих пор сложности, Блюев пришел в раздражение.
Выхватив парадную саблю наголо, он стал гонять наглую самолюбивую девицу
по комнате, пока не выставил ее кончиком сабли в коридор. Здесь он заметил,
что оказался не одинок - в пансионате Мадам Снасилкиной-шестью стоял гам от
женских взвизгиваний и рокота бескомпромиссных юнкеров, воспитанных
Слоновым.
Охота на лесбиянок продолжалась с переменным успехом до прихода толстого
жандарма, который арестовал одну невыдержанную девицу, успевшую дать пяти
юнкерам, и сумевшую, впрочем, не получить при этом никакого удовольствия.
Дождавшись третьего свистка жандарма, все разбежались. Оставшись в
одиночестве с куртизанкой, полицейский углубился в изучение возбуждающих
картинок, нарисованных на стенах. В этот критический момент наверху
открылась еще одна дверь и с криком - "А ты, гнедик, сюда больше не
приходи!" - были выброшены два сапога, начищенных накануне юнкером
Хабибулиным. Вслед за ними вылетел сам поручик Слонов. Так и не получивший
желаемого, он, не разобрав, накинулся на жандарма.
Тот именем закона, ударяя при этом по голове дубинкой, успокоил
возбудившегося Слонова и отправил его вместе с девицей- лесбиянкой ночевать
в участок. В участке уже расположились почти все юнкера его взвода и ряд
городских девиц, задержанных за самоволку имперским патрулем.
5.
Конечно же, больше всех о знакомстве своих воспитанников с девицами из
"дворянского собрания", переживал сам майор Секер. Особенно он
разволновался, когда получил анонимное донесение Слонова о том, что
некоторые из юнкеров заразились в "гнезде дворян" и тяжело перенесли СПИД.
Секер поручил ветеринару Мерзивляну старательно осмотреть срамные места
воспитанников и выявить заболевших, на что Мерзивлян решительно отказался.
Дело вовсе не в том, что он опасался заразиться, хотя и это, само по себе,
немаловажно, просто никаких лекарств у Мерзивляна сроду не было. Вместо
того, чтобы выполнить указ майора, ветеринар подкупил адьютанта Секера,
Палыча, двумя литрами чистого, как слеза младенцы, сидра и попросил его
отправить всех юнкеров на Маневры. Уже после выпитого литра Палыч согласно
закивал головой, обещая обо всем договориться с Секером, и Мерзивлян вконец
ему доверился и успокоился.
А Блюеву накануне выхода на Маневры снился эротический сон.
Идет Блюев в штатском по городу, и удивляется всему, чего бы не
встретил. Причем, встречает он вещи престранные: плакат прибитый к стене -
"Размножение на улице запрещено", другой плакат - "Гадить и плеваться на
улицах - запрещено", третий плакат - "Кто гадит в лифтах - тот ублюдок", но
мало этого, и еще один - "Называть городового быдлом - Сибирь."
И представьте себе, ни одной липкой путанки, ни одного брошенного
пьяного или окурка. На Блюеве скотноподобное штатское платье, в котором
чувствуешь себя иностранцем. Люди вокруг - тоже какие-то вроде не родные,
не русские, а трезвые, на вид милые и опрятные.
Ткнулся было к одному из них Блюев с претензией - "Мужик, курить не
будет?", так тот отвечает изумленно - "Здесь, сударь любезнейший, не курят,
сам вообще не курю - и вам не советую."
Блюев с досады от сказанного чуть было не впялил мужику, но растерялся.
"Куда же я попал? - задумался он. - На Же не похоже, да и на Отсосовк,
поди, тоже...
Идет дальше и щипает себя за зад, чувствует будто все со вчерашнего
перепоя ему мерещится. Похмелиться надо бы, а тут напротив вывеска во всю
стену - "Купец Членпродамсвоев. Закусочная. Охраняется Гильдией Купцов."
Удивился Блюев: такие заведения с детства за три версты нюхом чуял, а
тут не заметил. "Может, во сне сидр чем другим пахнет?" - думает он,
открывая тяжелую дверь.
За дверью явилась юнкеру длинная зала, ковром застланная, посередине -
стол, заставленный явствами, а у дальней стены - стойка с бородатым
