бросает тень на наш Дом отдыха. Неудобно как-то перед историей, ведь здесь
раньше было имение графини Чимбарелло.
Не найдя больше слов для освещения своей печали, директор сел на стул,
на который потом уже не садились. К микрофону стремительно вылетела
Норкина, работник столовой.
- Я не буду останавливаться на себе. Уже обнародовано, что неделю назад
секс-маньяк по окончанию моей смены привлек меня к своей впалой груди,
совершив нападение из кустов благоухающей черемухи, надругался надо мной
словом и делом, и бросил почти бездыханную на сырую землю. Мог бы и убить.
Были же прецеденты.
Совсем недавно мы похоронили двух подруг из своей смены. И вот сегодня
опять, новое злодеяние - теперь наша Наденька.
Наденьку Зырькину Антон помнил: глаза у нее были влажные, магнетические.
Такие не живут долго. По своей природе каждый человек уязвим, но только на
некоторых недотрогах явственно обозначены мишени. Норкина поплакала.
- Надо что-то делать, - резюмировала она, широко разводя руками, готовая
всех охватить своим предложением. - Если в зале есть этот пресловутый
маньяк, пусть он встанет и покается. Ведь уже надоело, товарищи!
В зале зашевелились, оглядывая друг друга. Только сейчас многие поняли,
что маньяк может находиться здесь же. Норкина затихла, что-то пристально
высматривая в отдыхающих. Неужели она действительно питала надежду, что
встанет детина с впалой грудью и официозно представится: "Ну я - маньяк!
Дальше что?" Да, она так действительно считала.
В зале повесили минуту молчания. Было слышно как на стене размножаются
мухи.
- Раз так, тогда пощады ему не будет. Он не пошел навстречу своему
народу. Значит, народ его линчует, - твердо сказала Норкина. - Случай с
нашей Наденькой источил наше терпение. И дурацкие шлепанцы товарища
Тюлькина, вон того лысого экстремиста, здесь совершенно не при чем. Именно
Наденька - последняя наша капля, переполнившая чашу. Так и знайте, товарищ
Тюлькин!
Зал единогласно был согласен с Норкиной. Она продолжала:
- И куда вообще смотрят наши легавые? Где же их труд, положенный на
благо нашего спокойствия? Где шлялась сегодня ночью спецбригада? Мы все,
как один человек и женщина, требуем официального ответа.
Спецбригада переглянулась.
- Иди, В. Иванов, побеседуй с народом, - бросил капитан, поскольку Т.
Иванов уже намотал на палец нитку и удил на крючок с кусочком жевательной
резинки золотых рыбок из своего графина.
Норкина все еще стояла перед микрофоном.
- У меня есть еще два предложения. Предлагаю в столовой объявить
трехдневный траур и подавать на завтрак, обед и ужин только черствый хлеб и
ржавую воду. И второе, я требую вывести из состава президиума тов. Тюлькина
и этого гомосексуалиста в кепке, представляющих здесь пострадавших. То же
мне - пострадавшие!
Посрамленные Симеоныч и мужик с дырявыми штанами, тут же сошли в зал,
обнимаясь, как старые и много повидавшие знакомые. Первое предложение
Норкиной освистали и она обиженно уселась в президиуме.
Перед народом стал выступать оперуполномоченный В. Иванов. Он долго
распинался о трудностях и лишениях своей работы, и вообще был не совсем в
форме (В. Иванов снова был в одной фуражке).
Сегодня ночью Ивановы засели в засаде. И только утром могло бы
выясниться, что В. Иванов тоже подвергся нападению и чуть было не был
зверски изнасилован. Но он этот факт скрыл, потому что очень боялся статьи
о мужеложстве и преследований на служебной лестнице. А П. Иванов и Т.
Иванов познакомились с двумя блондинками и занимались с ними в кустах
полюбовно.
Это все осталось, конечно, за кадром. В. Иванов развивал более
абстрактные темы. В детстве он хотел быть конферансье, поэтому
завоевал-таки внимание зала. Наконец он объявил, что в Дом отдыха прибыл У.
Иванов, главный по маньякам, к которому и следует обращаться с претензиями,
после того как он осмотрится.
В это время директор Сморчков опасливо бросал в Норкину смотровыми
взглядами, а потом жарко зашептал в ухо капитана П. Иванова.
- Вы не особенно-то веруйте в показания Норкиной. Ее настоящая фамилия -
Розенфельд. Это муж попросил ее сменить фамилию после того как купил ей
норковую шубу. А шуба-то (это мы все знаем) из обычного северного песца.
П. Иванов что-то охотно чирикнул в свою записную книжку. К сказанному
стоит добавить, что у мужа Норкиной фамилия тоже была Розенфельд, но он
сменил ее на "Волгин", после покупки
"Запорожца". Ходили слухи и о его единоутробном брате, но братец и вовсе
не имел отношения к событиям в Тудаке, да и фамилии своей (Капитанов) не
менял.
Наговорившись с народом, В. Иванов показал начищенный "парабеллум" и
заявил, что сегодня вечером он лично пристрелит маньяка, как бродячего
музыканта, если только тот попадется ему на прицел парабеллума.
За ним к микрофону подошла одна бабка, которая всегда любила выйти на
сцену и сказать в микрофон какую-нибудь глупость. На этот раз она сказала:
- Бесполезно убивать людей, когда вокруг столько на все согласных баб, с
которыми можно полюбовно. Я уже стара, но если маньяк зайдет ко мне на
чашку чая, он может испытать незабываемое чувство любви к своему
ближнему!..
После этого маразма никто не захотел что-либо говорить и все разошлись.
ЧЕРНЫЙ КОФЕ
Отсидев на собрании, Антон и Катя решили развлечься и пошли в город -
выпить кофе.
"Я люблю кофе, - думал Антон по дороге, - люблю запах жаренного,
молотого и только что налитого кофе. Люблю его пить. Он придает тонус моим
поступкам - от него я глупею.
В кофейни я люблю ходить не один, а с друзьями.
Я ходил пить кофе, когда он стоил 22 копейки, 30, 48, 1-20, 2-60 и 6-40.
Здесь я пью кофе даже по 7-50. Но если дороже - тогда запросто отказываю
себе в удовольствии."
Антон размешал два кусочка сахара и сделал маленький глоток.
- Тебе еще здесь не надоело?
- Пока нет, а что? - ответил Антон.
- Ты пьешь так много кофе. Он здесь такой дорогой.
- А сколько у нас денег?
Катя, используя свои умственные способности, выдала сумму.
Денег после свадьбы оставалось до обидного мало.
- Что-то ты мало зарабатываешь, - сказала Катя. - И что это я вышла
замуж за Саянова, а не за какого-нибудь там М. Иванова?
- Исторический день. Сегодня ты сказала это в первый раз. Но в
классическом варианте - пересчитав деньги.
- А разве не так?
- Самые оптимальные отношения у меня будут с моей последней женой. Ей-то
и достанутся все мои авторские права на собрание сочинений.
- А я и так могу быть твоей последней женой.
Антон доброжелательно улыбнулся и понюхал подаренные им нарциссы.
- Что ты так разволновалась? Милая, да ты скоро будешь ходить у меня в
фирме. На тебе будут фирменные горнолыжные ботинки.
Для многих желание выбиться в люди - развлечение на всю жизнь. Но я-то
собираю просто слова, составляя из них реплики и предложения... А деньги
что - мусор.
Деньги ничто, когда они есть, - афористично бросил Антон и продолжил. -
Помнишь, как хвастался богатенький Буратино: "У меня есть пять золотых!"
Деревянный придурок так ничего и не узнал об инфляции... На востоке проще.
Там при инфляции из гарема начинают продавать наиболее старых и сварливых
жен, - так дрейфовал по волне строк Саянов.
- Это тебе не грозит. Я молодая, красивая, умная и сговорчивая. Иначе ты
бы на мне не женился.
Антон согласился и вспомнил, как его спросили:
"Почему же ты все-таки женился на Катеньке?" и он ответил: "Но ведь
должен был кто-то на ней жениться." Пошутил, наверное.
- Слушай, - сказала Катя. - Я бы хотела обсудить с тобой одну покупку,
но у нас всего один час свободного времени.
- Тогда отложим до выходных. Я вообще, Катерина, кажется, болен.
- Я так и думала. Здоровый человек столько пирожных за раз не сожрет!
- Ладно, ладно, я уже здоров. Бери чашку кофе и приобщайся к торжеству
моей жизни, - сказал Поэт и расслабился.
Уходя, они забыли подаренные Кате нарциссы. Цветы были возложены к
памятнику двух кофейных чашек.
Нагрузившись кофе и поглупев, Антон пошел звонить Паше Ассу, нашел возле
одного из домов (с табличкой "Во дворе злая собака, рыжая кошка и петух")
телефон и на удивление быстро дозвонился.
Но тот только сердито буркнул:
- Чего это ты мне звонишь?
- Да просто так, - признался Антон и бросил трубкой.
Антон считал считал Пашу Асса своим другом, потому что отчетливо помнил,
как Асс дал ему однажды взаймы денег, а он их до сих пор не отдал. Паша был
официальным соавтором Антона, вместе они создали один очень глупый роман,
на котором уже обогатилось 23 издательства (данные на апрель 1992 года).
Паша Асс был также вторым человеком в журнале "Пан Бэ".
Этот альманах Венечка Консенсус называл не иначе как "Рассвет-рассвет".
Два раза "Рассвет" очевидно для того, чтобы до тупого Антона дошло.
Но вообще-то, при всех своих плюсах, Асс мало что соображал в хорошей
литературе и в пост-модерне, особенно. Скажем больше, попади ему на
очкастые глаз даже эти удивительные по своей первозданности строки, он и
здесь бы сказал, что это все дерьмо. Руку даю на отсечение. (Если угадал -
целуй руку!)
Кроме упомянутых Паши и Венечки, в Москве остался еще Федя Секер (тоже
герой "Теории волны"). Федя совсем опустился и ничего уже не пописывал.
Антон подозревал, что к старости Секер будет похож на пожилого вежливого
еврея, и будет носиться с писаной торбой бегемотовских сочинений, желая
обратить их в живые деньги.
Эта мысль согревала Антона, и он забывал, что для этого должны пройти
годы...
А сейчас молодожены вернулись в номер и здесь следует отступление о том,
какая чистая любовь все же возможна еще в наши бесчувственные времена.
Потом Катя стала рисовать картину "Стремительный взлет чайки, два часа
неподвижно сидевшей на песке", а Антон что-то собачил на пишущей машинке.
- Опять фигней занимаешься? - поинтересовалась Катя.
- Да нет, - отозвался Антон. - Просто жду ужин...
На лоджии стал тревожно завывать ветер. Еще утром над горами висели
пепельные облака, намертво повторявшие форму гор. Теперь они налились
свинцом и набухали прямо на глазах. Почернев до цвета сажи, тучи двинулись
в сторону моря. Над Домом отдыха пролил шумный ливень.
Над нами - свинцовые тучи,
вокруг нас - черные горы.
Гроза пришла и ушла.
Под ногами - грязные лужи, -
отреагировала на эти события Катя, которая никогда раньше не
разговаривала такими хорошими стихами.
ПЕРЕД БУРЕЙ
На обед они не пошли. И хотя ветер подвывал и брызги летели в стекло, в
номере было тихо и тепло.
"Это затишье перед бурей, - подумал Антон. - Вечером что- то стрясется".
Он встал и пошел относить Симеонычу подшивку газет. Так он познакомился
с женой Тюлькина. Вернее, заметил, что она сидит спиной к двери в
всклокоченном рыжем парике, молча и без движений.
Симеоныч сослался на ее плохое самочувствие и закрыл дверь перед носом
Антона.
"Может он уже свою жену пришил? - неожиданно подумал Антон. И вечерами
занят некрофилизмом?" (В этой стране не мудрено было запасть на
некрофилизм. Все от идеологии. Одна фраза "Я люблю Ленина!" чего стоит!)
Повернувшись Антон обнаружил на своей двери свежую табличку: "Полковник
У. Иванов. Эксперт по маньякам." Поэт хмыкнул, вошел в номер и вызвал по
рации бригаду Ивановых на генеральное совещание без генерала.
Катя между тем снова крутила обруч.
- Ты только и занят, что своими маньяками, Симеонычем и Ивановыми.
- Нет. Я еще тебя люблю.
- А в чем это заключается?
- Я помню как тебя зовут, какое тебе нравится варенье и день, когда я
тебя впервые поцеловал два раза... Я хорошо тебя знаю, милая. Я знаю,
например, что у тебя под штанами... Постой, да и вообще - я здесь, отдыхаю
с тобой. Что у тебя за глупые вопросы вместо обеда?
- Не такие уж они и глупые.
- Как скажешь, - пожал плечами Антон. Потом здравый смысл все же взыграл
