него нашелся более удобный сосуд. По правде говоря, у меня нет желания
его разыскивать и освобождать - город проживет как-нибудь и без Амира.
Главное, что мне удалось поймать ифрита и посадить его обратно в
бутылку.
- А зачем он вам?
- Это не важно. Он мой. Он был у меня украден. Также, как и
второй...
Ольга в упор посмотрела на Очкарика. Тот понимающе кивнул.
- Значит, теперь пришла моя очередь? Я, значит, ифрит, а здесь, в
бутылке - настоящий Очкарик. Так?
- Да, - просто сказала Ольга. - Вон он сидит. В сжатом,
искривленном пространстве и во времени, замедленном в тысячи раз...
Сидит с того самого момента, как соскоблил печать и выпустил из
бутылки ифрита.
- Постойте! - Очкарик поднялся на ноги. - Так он ничего и не
знает? О том, что было потом...
- Конечно, не знает. Он заморожен во времени.
Лицо Очкарика вдруг просветлело.
- Так он ничего и не делал... - прошептал неудачливый ифрит. -
Значит он... нет, не он, а я! Настоящий Я - никого не убивал! Он, то
есть я - невиновен! А джинн из бутылки... какая разница, что натворил
какой-то там джинн? Он в него и не поверит. Я ведь и сам не верю.
Джинн сделал свое дело, джинн может уходить. Черт, над этим стоит
поразмыслить...
Он задумчиво прошелся туда-сюда по ступеням.
- А вы можете его выпустить?
- Могу. Вы этого хотите?
Очкарик снова уперся спиной в постамент.
- Хочу.
- Но готовы ли вы к такому зрелищу? - с сомнением спросила Ольга.
- Не хватало мне только нервной истерики у ифрита...
- Ничего, - сказал Очкарик. - Истерики не будет. Я тут за
прошедшее время разных зрелищ насмотрелся... - он поставил бутылку на
ступеньку и отступил на шаг. - Начинайте! Должен же я проверить вашу
историю на прочность...
Ольга произнесла короткое заклинание над бутылкой, затем передала
ее графу:
- Ударь кулаком в донышко.
Граф продемонстрировал знакомство с предметом и ударил, как
следует. Вероятно, гвардейцы герцога Нью-йоркского упражнялись в этом
искусстве не реже, чем гусары Александра Первого.
С резким хлопком бутылка испустила клуб белого дыма, и через
мгновение перед публикой предстал второй Очкарик - точная копия
первого, но, разумеется, без каменных шнурков и с гримасой крайнего
изумления на лице. Он едва устоял на ногах и в первую минуту был лишен
дара речи. Огромные глаза, часто мигая, рассматривали окружающих
сквозь стекла очков, пока не остановились на ифрите.
- Ой! - сказал Очкарик-два. - Кто это?
Он подался вперед, навстречу своему двойнику, разглядывающему его
не менее внимательно. Могло показаться, что близорукий человек просто
захотел рассмотреть что-то у себя на лице и подошел к зеркалу.
И тут до него дошло.
- Так ведь это же... - пролепетал Очкарик-два, растерянно
оглянувшись на Ольгу.
Выпуклые глаза его вдруг подернулись туманом и съехались к
переносице. Слабо отмахнувшись рукой, он осел в траву.
- Обморок, - сказала Ольга.
Очкарик-один подошел и склонился над своим прототипом, заслужившим
пока только второй номер.
- Да, - вздохнул он, - слабоват...
Ольга пощупала пульс лежащего.
- Ничего, скоро он придет в себя. Просто перенервничал в бутылке.
Ему надо отдохнуть...
- Тогда не будем терять времени, - сказал Очкарик.
Княжна удивленно подняла голову.
- В каком смысле?
- Вам же нужно вернуть своего ифрита? Он и так достаточно
набедокурил в этом, как вы его называете, пространстве. Правильно? Вот
и приступайте... И не надо изображать изумление! - может быть, первый
раз в жизни Очкарик выглядел рассвирепевшим. - Я же знаю, вы
рассчитывали на то, что я именно так и решу! Но мне наплевать.
Настоящий Очкарик - он. И он никого не убивал! Вы должны будете ему
это подробно объяснить, слышите? А я вернусь в бутылку. Для меня...
нет, для него - это единственный шанс все начать сначала и не стать
тем, кем стал я...
Ольга с трудом поднялась и, подойдя ближе, заглянула ифриту в
лицо.
- Но я должна вас предупредить: вернувшись в бутылку, вы навсегда
перестанете быть Очкариком. Вряд ли у вас сохранятся даже
воспоминания, ведь ифриты - негуманоидные существа, и никто не знает,
о чем они думают. И думают ли вообще...
Очкарик вздохнул, поглядел в рассветное поле, простиравшееся по
одну сторону постамента и в туман над констраквой, лежащей в
противоположной стороне.
- Тем лучше, - решительно сказал он. - Не вспоминать и не думать -
это именно то, что мне нужно. Читайте ваши заклинания! Я готов.
Предание о шестом ифрите
О, Аллах! Среди безграничных милостей, которыми ты осыпаешь
правоверных, главная - это справедливые правители. Сколь счастлив
народ, живущий в нашем благословенном вилояте под десницей премудрого
шаха! Его беспристрастную справедливость и отеческую доброту я испытал
на себе, получив лишь легкое наказание плетьми, тогда как заслуживал,
готов признать, самой суровой кары. Действительно, в своем предыдущем
рассказе я позволил себе недостаточно почтительные высказывания о
правлении великого падишаха Хоросана. Но Аллах свидетель, у меня и в
мыслях не было распространять смысл этих слов на всю шахскую власть в
целом. Кому, как не мне, знать, что завидное благоденствие народа в
нашем вилояте зиждется исключительно на попечении его мудрого
правителя! Вообще, мне кажется, что Высокородный Властелин чересчур
серьезно относится к моим незатейливым рассказам. В конце концов, это
всего лишь байки седой старины, за подлинность которых я, лично, не
дал бы и одного ашрафи. Будь моя воля, я и вовсе не стал бы отягощать
слух Великого Владыки столь жалким вымыслом. Угораздило же меня увлечь
его этим Адилханом!... Но поскольку таково желание Повелителя, я уже
не могу отказаться от исполнения своего долга и, умоляя его о
снисхождении, смиренно продолжаю рассказ о путешествии падишаха
Хоросана.
Путь хоросанского отряда, сильно поредевшего в боях и бедствиях,
лежал теперь на юго-восток, в обход непроходимых горных круч, кольцом
охвативших Город Джиннов. Разумеется, и этот путь был сложен и полон
опасностей, но для Адилхана, с тех пор, как он из дорожного паланкина
пересел в седло, не существовало больше препятствий.
Воины не переставали удивляться перемене, произошедшей с их
повелителем. Перед ними был не прежний Адилхан, надутый спесью Падишах
Вселенной, с которым никто не мог говорить иначе как через визиря.
Теперь он сам вел свой отряд, не особенно даже нуждаясь в советах
Навтана - аренжунского купца, взятого проводником. Здесь, вероятно,
следует пояснить, откуда вообще взялись купцы в Аренжуне - городе,
расположенном под самым носом у свирепых джиннов и скрывающем самое
свое существование. Дело в том, что аренжунцы, укрывая город от глаз
ближайших соседей, в то же время вели оживленную торговлю с соседями
дальними. В числе их компаньонов были не только люди, населяющие
отдаленные страны этой обширной земли, ошибочно принимаемой Адилханом
за остров, но и разбросанные по ней редкие семейства ушедших на покой
дэвов, колдуны-отшельники, а также потомки смешанных браков людей с
джиннами. Все эти пустынные жители при внешне грозном облике и, часто,
несносном характере, обладали одним, несомненно привлекательным для
аренжунских купцов свойством: они нуждались в простых произведениях
рук человеческих - гончарных, кузнечных, ткацких изделиях, и готовы
были отдавать за них плоды своего труда и колдовства. Даже кровожадные
правители Города Джиннов находили некоторое удобство в этой торговле.
Они, вероятно, догадывались, что где-то неподалеку находится людское
поселение, но не стремились уничтожить его во что бы то ни стало,
предпочитая время от времени грабить богатые караваны. Так племя
львов, наводящее страх на округу, мирится с живущими у него под боком
волками и лишь иногда отбирает затравленную ими добычу.
Следуя долиной реки Тур, отделяющей друг от друга два хребта Каука
- Большой и Малый, воины Хоросана продвинулись довольно далеко на
восток. От конечной цели их отделяли теперь лишь покрытые лесами горы
Эль-Бур. Здесь нужно было повернуть на юго-восток и идти вдоль
подножия гор, избегая по возможности лесистых склонов. Этот путь был
указан прежде всего соображениями безопасности. Молодые горы Каука и
Эль-Бур непрестанно сотрясались землетрясениями. Лавины, обвалы,
оползни следовали друг за другом почти ежедневно. Из трещин в скалах
вырывались языки пламени и облака ядовитого дыма. Приходилось
держаться подальше от этих сюрпризов разгневанной природы. Но не
землетрясения были главной опасностью, подстерегавшей отряд. В этих
горных лесах таилась и другая опасность - настолько страшная, что
Адилхан, знавший о ней, решил до поры до времени ничего не
рассказывать солдатам, а Навтану, если тот проболтается, обещал
выпустить кишки.
Несчастный купец напрасно просил отпустить его назад, в Аренжун.
Бедняга был готов в одиночку снова пройти все ущелья и камнепады
Каука, лишь бы не входить в леса Эль-Бура. Но Адилхан был непреклонен.
В ответ на мольбы Навтана он согласился лишь держаться в пути открытых
мест и ночевки устраивать на равнине, подальше от леса.
Все же хоросанцам приходилось время от времени подниматься в горы,
чтобы отыскать под деревьями родник или ручеек, извивающийся среди
корней. Отряд не мог, подобно купеческому каравану, надолго запастись
водой и отправиться далеко в обход Эль-Бура, через соляные пустыни.
Вдобавок, Адилхан, направляясь в Город Джиннов, предпочитал прибыть
туда тайно, прячась в горах. В пустыне же остаться незамеченным было
практически невозможно.
Четыре дня пути на юго-восток вдоль подножия Эль-Бура не принесли
никаких неожиданностей. Если бы не налетавшее порой жаркое дыхание
пустыни и не лихорадочная спешка, с какой Адилхан заставлял двигаться
отряд, путешествие можно было бы назвать приятным. Воды было вдоволь,
леса изобиловали дичью, отроги кое-где поросли фруктовыми деревьями и
виноградником.
На пятый день утром Адилхан проснулся с восходом солнца и впервые
за много недель почувствовал, что от усталости дня прошедшего не
осталось и следа. Не было желания полежать еще немного, по очереди
расправляя затекшие суставы. Едва очнувшись ото сна, он упруго вскочил
на ноги, окинул зорким взглядом горизонт, потянул носом воздух,
несущий лесные запахи, и тогда только вспомнил вдруг, как давно эта
зоркость и чуткость перестали быть для него привычными. Прежде чем
сердце верного Фарруха застучало в его груди, прошло двадцать
мучительных дней, в течение которых падишах постарел на двадцать лет.
За эти дни Ктор подготовил его к тяжелой операции, а выпущенный из
сосуда ифрит отыскал Гору Духов, пробил ее несокрушимую толщу и принес
верховному жрецу волшебную воду, способную приживить чужое сердце. Уже
пятый ифрит был использован Адилханом в стране Шис, но в этот раз
падишах не сокрушался о потере - в конце концов, именно для таких
случаев ифриты и предназначались. Гораздо сильнее горевал он о
погибшем друге, сердце которого теперь наполняло силами его молодеющее
с каждым днем тело...
Маленький лагерь еще спал, когда поднялся падишах, только носатый
черноусый Тофия, заступивший на стражу часа три назад, старательно
таращился, переводя взгляд с гор на пустыню и обратно.
- Никто не появлялся? - спросил Адилхан.
- Ни души, - ответил Тофия, - только шакалы бродят. Да и то по
одиночке...
- А где госпожа? - Адилхан вдруг заметил, что Вайле нет на месте.
