Вопреки ожиданиям охотников за ифритами, выпущенный из сумки нюшок
направился не на север, а на запад. Едва потянув носом воздух, он
рванулся к подножию упомянутого уже обелиска, выстроенного в виде
ракеты, выбрасывающей струю отработанного титана. За обелиском
начиналась тропа, которая через скверик вывела экипаж "Флеша Гордона"
прямо на широкую и шумную улицу Академика Королева. Нюшок припустил
было вдоль по улице, но был остановлен Христофором.
- Вот еще, ноги бить! - сказал Гонзо. - Москвичи так не делают.
Они ездят в общественном транспорте.
Охотники живо запрыгнули в подкативший троллейбус с рекламой
полиноидов на боку и расположились на задней площадке, чтобы не
ввязываться в конфликт с водителем из-за нюшка и не платить за проезд.
Троллейбус быстро покатил по улице Академика Королева в направлении
имения графа Шереметева. Нюшку никак не сиделось на месте. Он
натягивал поводок и рвался вперед по проходу, будто хотел купить
абонементных талонов.
- Это хорошо, - заметил Гонзо. - Значит, мы движемся в нужную
сторону.
- По-моему, он стал беспокойнее, - сказала Ольга.
- Еще бы! - согласился Христофор. - Я и сам стал беспокойнее! Мы
явно приближаемся к нашим бутылкам. Только вот где они могут
оказаться?...
- А что там впереди? - спросила княжна.
- Налево - Останкинская телевизионная башня. И там, кстати, есть
ресторан "Седьмое небо"...
- Это хорошо, - сейчас же отозвался граф.
- Как сказать... - Гонзо покачал головой. - Попасть туда не так
просто... И если наши бутылки окажутся там...
- То что? - тихо спросила Ольга.
- То я все равно что-нибудь придумаю! - улыбнулся Христофор. - Все
же я бы предпочел, чтобы они попали направо - в театр к Николаю
Петровичу.
- Кто это - Николай Петрович?
- Граф Шереметев, - небрежно бросил Христофор, - между прочим, мой
хороший знакомый. У него прекрасный крепостной театр - вон, видите, за
прудом? А какой там буфет! Так вот, с буфетчиком этого театра мы,
можно сказать, старые приятели. Если бутылки попали к нему, считайте,
что нам крупно повезло...
Но счастье не захотело улыбнуться охотникам на этот раз.
Троллейбус остановился как раз между шереметьевским имением и уходящей
в облака башней. Раскрылись двери, но нюшок даже не сделал попытки
выйти из салона. Его не интересовали достопримечательности ни справа,
ни слева, он по-прежнему рвался вперед. Зато на следующей остановке
поведение его резко изменилось.
Голос в динамике пробурчал нечто невнятное, но еще до этого нюшок
оказался у дверей. Не успели створки раздвинуться до конца, как он уже
спрыгнул на тротуар и выдернул следом за собой Христофора. Тот едва
устоял на ногах, и сейчас же должен был перейти на бег, потому что
нюшок с места развил бешенную скорость. Пугая выходящих из большого,
сплошь остекленного здания, он ворвался в ограду, в три прыжка достиг
главного входа, зазевавшуюся девицу заставил с визгом отскочить в
сторону и, наконец, с ходу ввинтился во вращающуюся дверь. Христофора,
мчавшегося следом, чуть не убило тяжелыми лопастями.
В фойе стеклянного здания поневоле пришлось притормозить, так как
вооруженная автоматами милиция была нерасположена пускать дальше кого
бы то ни было без оформленного соответствующим образом пропуска.
Христофор ухватился за перила парадной лестницы и оглянулся в ожидании
подмоги. К счастью, бешено вращающаяся дверь уже втолкнула в фойе
графа и Ольгу. Они поспешили на помощь Гонзо и все вместе оттащили
упирающегося нюшка в сторону - к газетному киоску.
- Ну вот, - мрачно пыхтел Христофор, - именно этого я и боялся
больше всего!
- Почему? - спросила Ольга. - Куда он рвется? Что это за здание?
Христофор вытер пот со лба, искоса поглядел на милиционеров,
проверяющих пропуска, и, наконец, сказал:
- Это Телецентр. То самое знаменитое "Останкино", куда все так
мечтают попасть, чтобы оказаться в телевизоре... Именно поэтому сюда
мало кого пускают.
Глава 17
У девушки в фирменном кокошнике с надписью "Царевъ кабакъ"
охотники за ифритами получили по порции расстегаев в пластмассовой
тарелочке и по стакану кваса со льдом и соломинкой. После этого они
уселись на лавке за длинным столом, сколоченным из потемневших дубовых
досок, и в молчании принялись утолять голод. Поодаль, за тем же
столом, сидело еще немало людей, но в теплом полумраке царева кабака
видны были лишь смутные очертания голов да кланяющиеся тарелкам
бороды. На все помещение светило лишь одно яркое пятно - подвешенный
над стойкой целовальника телевизор. Зато шуму и разговоров было хоть
отбавляй. Произносились здравицы и тосты, оловянные чашки ударялись в
пластмассовые стаканчики, по временам раздавались взрывы хохота или
чья-то заплетающаяся речь. Почтенные горожане величали друг друга по
батюшке, непочтенные - по матушке.
Среди общего гомона особенно выделялся резкий раздраженный голос,
показавшийся Христофору знакомым. Представительный мужчина в
поблескивающей золотом епанче, заросший бородой до самых глаз, так и
подсигивал на месте, бросая гневные слова. При этом мегафон, висевший
у него на боку рядом с саблей, ударялся о лавку, издавая кастрюльный
звон.
- Хрена он основал, а не Москву! - горячился бородач. - Шпана
суздальская! На готовенькое пришел. За то его и Долгоруким прозвали.
Как увидит у соседей что пригожее, сейчас ручонки свои и протя-ягиват!
Бородач показал, как протягивают ручонки, при этом ловко подцепил
с дальнего конца стола головку маринованного чеснока.
- Да бог с ним! - отозвался на это дьячково-сладкий тенорок. -
Плюнь, Степан Иванович, не кручинься. Мы ему ночью на памятнике слово
соблазнительное напишем. Выпей лучше Кремлевской...
- Де-люкс? - уточнил Степан Иванович.
- А де ж еще, - заверил тенорок. - Аккурат, де люкс! Здрав буди,
боярин!
Бородач, отставив мизинец со сверкающим лалом, выплеснул в рот
лафитный стакан водки и захрустел чесноком.
- У меня терема были, каких потом до Ивана Калиты не было, понял?
- за чесночным хрустом голос Степана Ивановича потерял
членораздельность, но собеседник, видимо, уже не раз слышал эту
историю и кивал в нужных местах.
- А что изоб, клетей да мелкой постройки, - продолжал боярин, - то
и не сосчитать!
- О чем говорить! - поддакнул тенорок.
- Ты понимаешь? - Степан Иванович ухватил его за рукав и подтянул
поближе к себе. - Москва эта ваша... то ж все моя вотчина! Все шесть
сел, - он выпустил рукав и принялся загибать пальцы. - Кудрино...
Сушево... Симоново... Высоцкое... и Воробьево. Шесть! - боярин показал
собеседнику кулак, потом разжал пальцы, подумал и добавил:
- А! Еще Кулишки! Правильно, шесть. По всей Яузе - челны да ладьи.
На Москве-реке, каб не разливы да не топи, у меня бы пристаней больше
было, чем на Волге!.. Ну и ка-анешно! Слетелись вороны. Пожаловал
князюшка, как снег на голову, да еще дружков привез, Славку северского
со товарищи!
- Не горячись, Степан Иванович, - уговаривал тенорок, подавляя
зевоту, - побереги пыл для Думы...
- Нет, погоди! - боярин Кучко, которого теперь уже узнали все
посетители царева кабака, отпихнул собеседника локтем и заговорил так,
чтобы его было слышно на дальнем конце стола. - Поначалу-то соловьем
разливался князюшка: уж так-то лепо, говорит, у тебя, боярин! Терема
твои красны, челны с ладьями быстробежны, лужники твои сочны, орань
всхожлива, стада тучны. А краше всего... - тут Кучко повысил голос до
крайней степени драматизма, - жена твоя, боярин!...
- Да знаю я все! - не выдержал приятель Степана Ивановича. -
Рассказывал уж не раз! Чего опять раскипятился?
- Не мешай! - отмахнулся от него боярин. - Я репетирую. Завтра ж у
меня дебаты в телевизере... не забыть еще саблю наточить...
- Ты брось это, Степан Иванович, - не одобрил приятель. - Для
дебатов тебе текст пишется, утром разучишь. А это нытье оставь для
комиссии по этике.
- Да? - Кучко озадаченно почесал в затылке. - А по-моему ничего.
Выразительно, эмоционально...
- Эмоционально!... - передразнил тенорок. - Вот станешь депутатом,
тогда крой хоть матом. А пока чины да деньги тятины - не пори
отсебятины... Понял? У телевидения свои законы.
Услыхав слово "телевидение", Христофор Гонзо внимательно посмотрел
на говорившего и потихоньку стал придвигаться к нему по лавке. Как раз
в эту минуту боярин Кучко вышел в сени стрельнуть сигаретку. Христофор
подсел к его собеседнику - сухощавому человечку с козлиной бороденкой
на постном лице, в черных очках поверх быстрых понятливых глаз. Кивнув
вслед Степану Ивановичу, Гонзо доверительно произнес:
- Надежа наша! Такой человек не в Думе - в Кремле должен сидеть!
Как вы считаете? Есть шансы?
- Стараемся... - пожал плечами человечек, подняв на Гонзо круглые
стеклышки очков. - Но в конечном счете все зависит от избирателей...
- Мы не подведем, - заверил Христофор. - Народ знает Степана
Ивановича и уже успел полюбить.
- За что? - с неподдельным интересом спросил человечек.
- За муки, - быстро ответил Гонзо. - Судя по лицу, ему близки и
понятны народные бедствия. Пьянство, например. В связи с этим у меня
возник небольшой избирательский наказик, сейчас его принесут... А вот
и наш кандидат! Представьте меня пожалуйста!
И не дожидаясь представления, Христофор поднялся навстречу
вернувшемуся Кучке.
- Салют, Степан Иванович! - крикнул он боярину, как своему старому
знакомому. - Вы уж извините, что мы без вас тут ведем штабные
разговоры, но это у нас профессиональное - во время кампании не
расслабляться ни на минуту! Отдыхать будем после победы.
Он схватил руку Степана Ивановича и потряс ее энергично.
- Гонзо Христофор. Помните? Горячий ваш сторонник и, между прочим,
профессиональный имиджмейкер.
Кучко недоуменно покосился на своего приятеля.
- Симеон, это из твоих, что ли?
Человек в очках покачал головой, неприятно блеснув стеклами на
Христофора.
- Нет. У товарища наказ...
- А! Наказ... - заметно погас боярин. - Так это вам надо на прием
ко мне... там все запишем, зафиксируем и непременно...
- А вот и наказ! - прервал его Христофор.
Все та же девушка в кокошнике с надписью "Царевъ кабакъ" принесла
и поставила на стол перед Гонзо большую пузатую бутылку коньяку, три
бокала к ней и три порции закуски под слоем свежей зелени. Боярин
крякнул.
- Ты, брат, боек! - сказал он и, быстро присев на лавку, сразу
налил себе полный бокал коньяку. - Ну, говори, чего хочешь...
- Батюшка боярин! - Христофор истово отмахнул Степану Ивановичу
поклон мало не в пояс, - возьми меня в свою команду! Я тебе пригожусь!
- Ишь ты! Пригожусь... - Кучко поглядел сквозь бокал на свет
телевизора. - Да что ты за птица-то? Как говоришь? Профессиональный -
кто?
- Имиджмейкер, - сказал Гонзо, без дальнейших церемоний усаживаясь
напротив боярина.
- И что оно за хреновина? - спросил тот.
- Хреновина! - покачал головой Христофор. - Нельзя так, Степан
Иванович! Как же вы: в Думу собираетесь, а элементарных вещей не
знаете! Имиджмейкер - это специалист по народным избранникам. Тот, кто
из самого распоследнего кандидата может сделать приличного человека.
- А-а! Так на это у меня, вон, Симеон есть! - Кучко кивнул на
приятеля. - Речи пишет, советами замучил совсем... Сполняет, одним
словом, обязанность. Куда ж его прикажешь?
- А гони ты его, батюшка, в шею! - вдруг бухнул Христофор. - Он
ведь зря только деньги твои проедает, а толку от него никакого!
