команды Новосибирска.
- Да мы уж видели! - разулыбалась женщина. - Очень смешно! И барин
такой похожий...
- Вам, правда, нравится? - Христофор стеснительно колупнул обивку
кресла.
- Ой, я вообще вашу команду люблю! - Вахрамеевна взмахнула вышитым
рукавом, показав Христофору свою полную белую руку. - И этого, в
длинных ботинках, и этого, который стихи на барабане исполняет... И
шутки ваши мне шибко нравятся! "Партия, дай порулить". Как раз, помню,
младшенький мой родился после этой шутки... У Орды что? Одни пляски
половецкие! Сердито, но дешево. Так, что я думаю, победу вам присудят.
Правда, говорят, Москва еще дань за прошлый год не уплатила... Зато
как у вас девки поют! Против ваших девок никакое жюри не устоит!
- Да, - охотно согласился Христофор. - Девки, они могут... Только
вот проблема у нас. Свадебное платье никак не можем достать. Салон-то
на ремонте!... А у вас в Останкино нету платьев?
- В Останкино? У нас? - женщина подбоченилась гордо и наставила на
Христофора локоток. - Так ведь получали вы! Рясу одну, форму
эсэсовскую, два комплекта, костюм зайчика...
- Получали, - смиренно подтвердил Христофор. - Спасибо вам
большое. А теперь нужно платье подвенечное, сорок четвертый, третий
рост.
- А платья теперь нету! Я вчера еще вашим объяснила: сразу надо
было заказывать!
- Но ведь мы же оплатим! - внушал Христофор. - Только скажите,
сколько кому... а сколько - вам.
- Вообще-то, платья подвенечного мало оставалось...
- Так нам всего одно и нужно!
- Ишь, ты! Одно! - видно было, что Вахрамеевна готова сдаться, но
не сразу, а постепенно, бастион за бастионом. - Надолго-то мы и одного
не даем...
- На денек ведь только...
- И за денек можно устряпать... Взяли моду - как победят, так
давай шампанское пить. А на костюме - пятна!
- Да, может, мы еще проиграем!
- Тогда и вовсе беспробудно. Бывает, реквизитом закусывают...
Христофор бросился на решительный штурм:
- Я л и ч н о отвечаю за сохранность, - сказал он интимным
голосом.
- Ох! Ну хорошо... - в окошке последнего бастиона показался белый,
вышитый петухами, флаг, - завтра приезжай в Останкино с утра...
Но Гонзо не знал жалости к побежденным.
- Почему же завтра?! - протрубил он. - Давайте - сегодня!
- Вьюноша! - простонала Вахрамеевна, - я не могу сегодня! Я с е г
о д н я еще не обедала!
- Нон проблем, мадам! - Христофор навалился на ее теплое плечо. -
Я же вас и пообедаю!
- Вот змей-мальчишка! - Вахрамеевна легонько оттаскала Гонзо за
чуб, но улыбнулась снисходительно. - А, ладно! Поехали...
В коридоре к Христофору подошел его первый и пока единственный
знакомый КВН-щик - тот самый шафер.
- Еду за платьем, - на ходу бросил Гонзо, опережая его вопрос.
- Благодетель! - возликовал шафер. - Сколько?
- Потом, потом! - Гонзо опасливо покосился на Вахрамеевну, но она
была занята разговором с кем-то из служителей МДМ.
- Кстати, чуть не забыл!... - спохватился вдруг Христофор. - Часов
в пять - в шесть сюда приедут разные кандидаты в депутаты разводить
свои дебаты...
- Да знаю я! - поморщился КВН-щик. - Посадили нам на шею...
- В каком смысле - на шею?
- В прямом! Накладка у них там вышла. По техническим причинам
дебаты отложили - начало не в шесть, а в восемь.
- Ай-яй-яй! В восемь!... Ну и что?
- А то, что ровно в семь на дежурство по городу заступает новое
правительство Москвы! То самое, которое действует всегда одинаково:
поджигает Белый Дом и запрещает политические митинги. Вы что, не в
курсе?
- Правда! Правда! Как я мог забыть! Так дебаты отменят, что ли?
Шафер посмотрел на Гонзо с изумлением.
- Кто же их отменит? Они стоят в программе. Сегодня в полночь
эфир...
Христофор потряс головой.
- Что-то я замотался совсем, никак не соображу. Что кандидатам-то
делать?
- Вот эту самую проблему и сгрузили на нашу команду, прикинь! -
расхохотался КВН-щик. - Говорят, генеральный звонил главному, а
главный - барину... Мы так решили: раз политические митинги запрещены,
устроим митинг п о э т и ч е с к и й. Пускай эти кандидаты стишки
читают, кто какие может. Кто лучше прочитает, тот больше избирателей у
других и сманит. А победителя определим по числу звонков. Справедливо?
- Справедливость - это самое главное! - поддержал Христофор. -
Поэтому давайте так: я вам достаю платье, а вы кандидату Кучке пишете
такое стихотворение, чтобы у него телефон от звонков раскалился. И
никакой политики! Идет?
Шафер задумался на минуту, потом хмыкнул.
- Идет! Что ему сказать?
- Скажите так: "Батюшка боярин! Это стихотворение передает вам
Христофор Гонзо и просит милость вашу не кочевряжиться, а прочитать
его, как следует!"
Глава 19
Самым тихим и уютным местом в Останкино является пресс-бар. Все
остальное напоминает сумасшедший дом во время генеральной уборки. В
коридорах, длинных, как жизнь героя телесериала, происходит
перманентный ремонт. Постоянно приходится идти в обход, соседним
коридором, что на полтора километра длиннее. На лестничных площадках
толпятся нервно курящие женщины, и среди них обязательно попадется
одна, с ног до головы увешанная самыми неожиданными предметами: баян
на одном плече, санитарная сумка с крестом - на другом, в руке ведро,
наполненное химической посудой, на шее - боксерские перчатки,
подмышкой - винтовка. Если попытаться хоть немного разгрузить такую
даму, она завизжит, станет отбиваться ногами и кричать, что вы лишаете
ее законного заработка. Это реквизитор. Она давно уже опаздывает на
съемку в студию номер N, и от этого сигарета мелко дрожит в ее
исколотых реквизитом пальцах. Есть и другие. Они ничего не несут на
плечах и не курят на площадках. С высокомерным видом они входят в лифт
и поднимаются в верхние этажи власти. Там они входят в высокие
кабинеты, густо заплетенные тенистыми интригами и, дойдя до высших
начальников, входят к ним с предложениями по кадровым перестановкам.
Остальные обитатели Останкино просто толкутся у окошек коммерческих
киосков, покупая пиво, сигареты, модные журналы и развесной фарш.
И только в пресс-баре никакой толкучки нет. Здесь, в обстановке
почти семейной, вы можете дешево и вкусно пообедать, выпить
фирменного, особым способом сваренного пива и спокойно поговорить о
делах, а то и попросту поболтать с приятелем. Где еще во всей Москве
цена блюда н е з а в и с и т от величины порции? Вы сами, вооружившись
тарелкой побольше и ухватистым половником, раскрываете, один за
другим, блестящие саркофажки, и трудитесь, словно архитектор,
обкладывая пирамиду дымящегося мяса разнообразными гарнирами,
соленьями и маринадами, обильно поливаете все это соусами, горчицами,
хреном - мягким или острым, сливочным или... уж не знаю, какого еще
вам нужно. А потом, лицемерно поджав губки, расплачиваетесь за это
богатство, как за "биточки с капустой". Заметьте, я до сих пор ничего
не сказал о так называемом дежурном блюде, которое в пресс-баре
отпускается вообще бесплатно. Вкушать все это вы будете в окружении
лиц хорошо вам знакомых, точнее сказать, знакомых каждому - сюда,
нисколько не чинясь, заходят самые блестящие звезды телевидения
(некоторые как раз для того, чтобы починиться). Да ведь один только
бесхитростный рассказ об обеде в окружении всех этих знаменитостей
способен завоевать вам любовь сослуживцев, популярность у дам и
репутацию бессовестного вруна у друзей!
Впрочем, Христофор Гонзо сейчас мало думал о чьей бы то ни было
популярности. На скамье рядом с ним лежал пакет с подвенечным платьем,
а в кармане находился декадный пропуск, позволявший ему в течение
ближайших десяти дней свободно разгуливать по Телецентру в любое время
суток. Задача минимум была выполнена, теперь можно было слегка
перевести дух и расслабиться.
Пригласив Вахрамеевну в пресс-бар, Гонзо поначалу выполнял лишь
долг благодарности, но очень скоро беседа с этой доброй и немало
умудренной женщиной по-настоящему увлекла его. Отдавая должное
изощренным салатам и филе, угощаясь шампанским, а после и водочкой,
они как-то очень быстро подружились. Вахрамеевна рассказала, как,
будучи еще крепостной хористкой в соседнем театре графа Шереметева,
она без памяти влюбилась в диктора Кириллова и бежала от барской
неволи. Но до милого так и не добралась. Два месяца графские холопы
гонялись за ней по всему Телецентру, пускали по следу собак и уборщиц,
но изловить не смогли. Так она и прижилась в костюмерной и с годами
стала виднейшим в Останкино специалистом по народному костюму. За
советом к ней не раз обращались самые известные режиссеры и даже один
заграничный кутюрье. А диктор Кириллов так ничего и не узнал...
- Вот она, любовь-то... - вздохнула Вахрамеевна.
- М-да, - загрустил и Христофор. - Собственно, у меня почти та же
история...
И сам не зная почему, он вдруг принялся рассказывать ей об Ольге.
В подробности своей одиссеи с княжной и графом он, разумеется, не
вдавался, но о чувствах говорил много и, как ему казалось, Вахрамеевна
его понимала.
- Ведь вот я сейчас бегаю, ношусь в МДМ, в Останкино... а они в
гостинице, вдвоем!...
- Ревнуешь ее?
- Не знаю...
- Как так не знаешь? Любишь, значит, должен ревновать! А он-то из
себя видный?
- Видный, - уныло подтвердил Гонзо. - Только я одно знаю: не для
него эта девушка! Она умница, и глаза у нее... эх! Наверное, нужно
много страдать, чтобы точно знать, что такое счастье. И она знает, я
же чувствую! В ней твердость есть. Она идет - не оглядывается.
Никогда. И такая девушка выбирает себе в женихи... робота! Бычка
племенного...
- Ой, дуры мы, дуры... - пошептала, качая головой Вахрамеевна.
Гонзо криво улыбался.
- Нет, спрашивается, чего я-то землю рою? Ради чего убиваюсь с
платьями этими, с выборами этими дурацкими? Ведь мне все это не нужно,
верно?
- Выходит, ради нее... - Вахрамеевна сидела, подперев щеку, и
краешком цветастого платка промокала уголок глаза.
- А для чего это нужно ей, - Христофор пожал плечами, - я и не
знаю толком...
- Я тебе так скажу, - Вахрамеевна взяла Христофора за руку. - Все
ты делаешь правильно. Ты в ней благодарность разбудишь, а в
благодарности женщина, знаешь...
Гонзо покачал головой.
- Во-первых, я никакой такой любви "в благодарность" не хочу. А
во-вторых, откуда ей знать о моей... о чувствах моих? Я ведь ничего
такого ей не говорил.
- А ты скажи!
- Скажи... - совсем закручинился Христофор. - А если я ей не
нравлюсь совсем? И вообще, может быть, противен...
- Она тебе это говорила?
- Нет, не говорила... пока.
Вахрамеевна всплеснула руками.
- Так чего ж ты, чудак, сам себе на голову напраслину льешь? Эх,
мужики! Ничего-то вы в сердце девичьем не читаете! Если думаешь, что
бабы вас только за рост да за буйны кудри любят, ошибаешься! Как бог
свят, ошибаешься! Вон смотри, видишь, слепец сидит?
Вахрамеевна указала на дальний столик, за которым только что
расположились двое мужчин. Один из них, державшийся как-то по-особому
уверенно и даже начальственно, был, несмотря на царивший полумрак, в
плотных солнцезащитных очках.
- Вижу, - сказал Христофор, - а кто это?
- Это слепец Иоанн, по прозванию Обозный Кормщик... Как-то призвал
Иоанна-кормщика пред свои ясные очи Грозный царь и спросил: "Можешь ли
сделать мне в утеху телепередачу, какой до сих пор на Москве не
видели?" И воскликнул Иоанн: "Могу! Прикажи, государь!" И сделал ту
