телевизор не умолкает ни на минуту, и подумал, что надо бы проверить,
совпадает ли с программой то, что он нам демонстрирует. Как раз в этот
момент диктор объявил следующую передачу.
- Слушай, Вовка! - сказал я.
Вовка обернулся.
- Где-то у меня тут, в газете, была программа... - начал я и вдруг
застыл, глядя на экран. Голос диктора продолжал литься из динамика, но
изображение затуманилось и исчезло. И вдруг из этого тумана выдвинулось
огромное, во весь экран, лицо, заросшее щетиной, и пристально уставилось
на Вовку. Я хотел что-то крикнуть, но не мог выдавить из себя ни звука.
Вовка в этот момент смотрел на меня и не видел происходящего на экране.
Однако мои глаза говорили достаточно красноречиво, и он резко повернулся к
телевизору. Диктор мило улыбнулся, заканчивая свою речь, и началась
очередная передача.
- Что там было? - спросил Вовка. Он был гораздо бледнее, чем пять
минут назад, Я рассказал.
- И он смотрел прямо на меня?
- Да, и еще... Он был... выпуклый, такой... стереоскопический.
Несколько минут мы не отрываясь смотрели на экран, потом пошли пить
кофе. Вовка все время молчал.
- Мм-да, - наконец произнес он. - Я думал, что больше этих фокусов не
будет. По-моему, они за мной следят.
- Следят?! - я уставился на Вовку.
Стоп! Следят! Кто ж так следит? Эту слежку за версту видно. Не следят
они, а нервы на кулак мотают, заставляют чувствовать за собой слежку!
- Слушай, ну-ка еще раз расскажи, что эта мадам тебе говорила в
подвале.
- В подвале? - удивился Вовка. - Ну, как... Я ж рассказывал...
"Привычка, - спрашивает, - у вас такая выслеживать или..." Постой, ты на
что намекаешь? Что это из-за меня?
- В том-то и дело! Не слежка это, Вовик. Показуха это одна, чтобы
тебя напугать. Ты за ней следил?
Так вот тебе - получай. Тем же концом по тому же месту. Понял?
- Понял-то я понял, да что же мне теперь делать?
- А ничего. Игнорируй. Или даже нет. Увидишь того мужика очкастого
или еще кого-нибудь, кто будет за тобой следить, - подойди к нему, задай
вопрос какойнибудь. Если только они смогут говорить.
- То есть как это - если смогут?
- А так. С чего ты взял, что это люди? Может быть, их единственным
назначением является показать тебе, что за тобой следят. Кот твой, тот
тоже запросто с этим справился.
- Ясно. На пушку, значит, берут.
- Вот именно, только я думаю, никакая опасность тебе не грозит.
- Хм! А они как думают?
- Понимаешь, если бы они хотели что-нибудь сделать с тобой, то с их
возможностями давно сделали бы.
- А может, они хотят меня в сумасшедший дом засадить?
- Так вот я и говорю - игнорируй. Да и потом - вряд ли у них такая
цель. Не из-за этого они затеяли весь сыр-бор.
- А из-за чего?
- Вот это и нужно понять. Нельзя сидеть сложа руки, необходимо
действовать.
Через десять минут мы выходили из квартиры. Телевизор объявил нам
вслед технический перерыв и, изобразив на экране замысловатую картинку,
затих. План был такой: Вовка обежит, кого сможет, из тех, кто был вчера на
вечере, а я еду к Черняеву и мобилизую всю нашу команду. Необходимо
выяснить, кто еще общался с этими милыми девушками и какие последствия это
имело. ("Контакты будем выявлять", - хмыкнул Вовка.) На улице мы пожелали
друг другу ни пуха ни пера и разошлись в разные стороны.
Алик Черняев жил на другом конце города, телефона у него не было, и
единственным средством связи с ним был автобус. На остановке бурлила
толпа. Судя по тому, как оживленно подпрыгивали отдельные граждане, можно
было понять, что автобуса нет уже давно.
В загончике, неподалеку, стояла, правда, одна девятка - как раз то,
что нужно, но шофер, развалившись в кабине на моторе, казалось, не
собирался никуда ехать в ближайшие две недели. Какая-то бабка, видимо, уже
ходила к нему ругаться, и теперь громогласно докладывала на всю остановку:
- Лежит себе, песни поет. "Чтоб вином наполнялся стакан..." Только об
одном и думают. Тоже мне Кикабидзе...
Все шло как обычно. Никто из этих людей и не подозревал, что город,
возможно, уже наполнился невероятными событиями, что завтра, может быть,
они не узнают своего города и самих себя. Судя по тому, что уже произошло,
теперь с каждым может случиться все, что угодно...
Шофер наконец зашевелился. Он сел на свое место, не торопясь закурил,
долго скрипел, как положено, ручным тормозом и только после этого подъехал
к остановке. Я попал в удачную струю, меня внесли в автобус, поставили в
уголок и размазали по стеклу. Шофер предложил своевременно "оплатить за
проезд", и автобус тронулся.
Первую половину пути вся публика в салоне представляла один сплошной
монолит, потом стало немного свободнее. На одной из остановок в переднюю
дверь вполз изрядно поддавший парень и в изнеможении остановился на нижней
ступеньке. Я узнал его. Это был Антоха Таращук из нашего дома. В детстве
мы даже дружили, но потом что-то случилось. Антоха слетел с нарезки, то
кидался куда-то на заработки, то неделями торчал во дворе, в основном
возле нашего гастронома, пару раз пробовал жениться, но жены его скоро
бросали. Сейчас исчерпывающей характеристикой на Антоху могла служить
надпись на стене дома возле его подъезда: "Антоха-выпивоха".
Он стоял прислонившись к двери и мутным взглядом окидывал публику.
Публика, как всегда, возмущенно отводила глаза и с вызовом отходила в
сторонку.
- Х-хоть бы одна зараза место уступила, - выдавил Антоха. - Видят же,
что человек мается.
На передней площадке спиной ко мне стояла девушка в белой шубке и
пушистой шапке. Она обернулась и с удивлением посмотрела на Антоху. У меня
перехватило дыхание. Это была Лена!
Если бы наш автобус неожиданно взлетел и стал набирать высоту, я не
был бы так поражен. Уж Лену-то я совершенно не ожидал встретить здесь!
Антоха заметил ее взгляд и снова заговорил:
- Ну, чего уставилась, лупоглазая? Познакомиться хочешь? Так это мы
враз...
Он стал карабкаться на следующую ступеньку, а я уже проталкивался
через толпу на переднюю площадку.
Неслыханная удача! В этот момент я был почти благодарен Антохе, ведь
Лена могла так и не обернуться и вышла бы где-нибудь, а я об этом и не
узнал бы. То ли дело теперь! Я поставлю на место распоясавшегося хулигана,
предложу даме свои услуги... Ну и так далее, по известному сценарию.
Однако ничего этого не произошло. И вообще ничего не произошло.
Автобус остановился, открылись двери, и Лена, пройдя по тому самому месту,
где только что стоял Антоха, спокойно вышла и скрылась в толпе на
остановке. Антохи не было. Могло показаться, что какой-то ловкий фокусник
просто спрятал его в своем рукаве. Никто ничего не заметил.
Двери закрылись, и мы поехали дальше. Я стоял, уставившись в одну
точку, и, кажется, ни о чем не думал. Может быть, померещилось? Может
быть, не было никакого Антохи, и Лены не было, и, вообще, все это мне
просто приснилось?
Только когда шофер объявил конечную остановку, я пришел в себя и
вспомнил, что еду, собственно, к Черняеву, чтобы рассказать ему о
вчерашних и сегодняшних событиях, к которым только что прибавилось еще
одно.
Открыл мне сам Алик. Он ужасно обрадовался, втащил меня в квартиру и
весело накинулся:
- Ты где бродишь? Я уже два раза бегал тебе звонить! - Он был
какой-то возбужденный, взлохмаченный, ему не терпелось что-то мне
рассказать.
- Что-нибудь случилось? - спросил я.
- Случилось, - ответил Алик. - Я слегка тронулся. В остальном - все
нормально.
Я наконец разделся, и мы прошли в комнату.
- Представляешь, - начал Алик, - я вдруг сдуру вообразил себя гением.
С утра сегодня сочинил уже две вещички и задумал третью. Мне теперь очень
нужно, чтобы кто-нибудь все это выслушал и сказал бы мне, наконец, что это
- гадость, иначе я не знаю что будет.
Сам я этого почему-то не чувствую и кропаю одну за другой. И знаешь,
мне кажется, что все это - так, игрушки, в голове уже зреет что-то
глобальное, такое, что самому страшно.
Я хотел бы что-то спросить, но Алик не дал мне раскрыть рта.
- Садись! - скомандовал он, пихнул меня на диван и взял гитару.
Сначала я просто удивлялся, как хорошо удается Черняеву довольно
сложное вступление, затем он запел.
Я сидел и смотрел на него широко раскрытыми глазами. Православные!
Что же это делается? Неужели это тот самый Алик Черняев, с которым мы
вчера играли на вечере? Когда он научился так играть? Кто сочинил ему эти
слова и эту музыку? Никогда я не испытывал черной зависти, но когда Алик
кончил петь, признаюсь, мне было завидно.
- Это ты сам? - осторожно спросил я.
- Нет, сантехника вызывал, - ответил Алик, - ну как, потянет?
Во дает! Он еще раздумывает, потянет или не потянет! Да с этим можно
золотые диски штамповать и в Ливерпуль на гастроли ездить! Однако что-то
здесь не так. Я готов поклясться, что вчера вечером Черняев такого еще не
умел. Не мог он вчера сделать такую вещь, не хватило бы ему ни техники, ни
школы. Он же самоучка, музыкальное образование получает дома да на
репетициях, как я, как Витька-басист, только Полина у нас - профессионал.
Правда, Алику говорили, что талант у него есть. Серьезные люди говорили,
вроде бы даже приглашали его куда-то, но ведь и самому расталантливому
таланту нужно долго учиться - все приходит постепенно.
Ох, чувствую я, кто здесь постарался! Как только он мне заявил, что
умом тронулся, так я сразу и почувствовал, а теперь... Ох, девицы!
- Это здорово, - сказал я Алику серьезно. - Ты сам, может быть, этого
не чувствуешь, но ты уж мне поверь. Хотя тебе все равно не понять, до чего
это здорово.
Алик был доволен.
- Теперь слушай вторую, - сказал он.
- Погоди минутку. Скажи-ка мне, ты вчера не обратил внимание на
новеньких?
- Намекаешь на тех девиц, про которых вы с Вовкой шептались? Обратил.
- А не познакомился, случайно?
- Ну как тебе сказать, Чебурашка?.. Танцевал с одной. Но ничего
особенного. Какая-то она была напуганная, будто впервые на людях. Ни слова
не могла из себя выдавить. В общем, так себе, один внешний блеск. До нашей
Польки ей далеко, да и все они, я думаю, не лучше.
Вот оно что. Значит, ничего и не заметил, бедняга. Но результат
налицо, теперь я уверен, что это их работа, Надо...
Тут мои размышления прервались, Алик начал следующую песню. Через
минуту я катался по дивану, задыхаясь от хохота. Этот тип написал куплеты!
Никогда я не слыхал ничего подобного, каждая следующая строчка была лучше
предыдущей, и все вместе было смешно до посинения. Он уже кончил петь, а я
все еще заходился, согнувшись пополам и вытирая слезы. Черняев явно
наслаждался моим состоянием.
- Ничего штучка, правда? - скромно спросил он.
Впрочем, по мне и так было видно, что штучка - ничего. Несмотря на
странные события, преследовавшие меня с утра, я хохотал от души и
чувствовал, как освобождаюсь постепенно от накопившегося за день
утомления. Голова прояснилась, появилось настроение снова принимать
участие в умопомрачительных приключениях, искать их, идти им навстречу.
Алик был очень доволен произведенным эффектом. Он, наконец, убедился, что
создаваемое им нравится не только ему, что это в самом деле неплохо. Он
предложил записать на пробу хотя бы одну песенку, чтобы прикинуть основные
партии и послушать со стороны, что получается. Я не мог не согласиться, и
мы стали разворачивать кое-какую аппаратуру.
Пора было рассказать ему обо всем. Я уже открыл рот, но меня поразила
