мере, так утверждают. Но мне дела нет до этого союза. Я не
люблю их.
- Оно понятно, - мягко заметил Йенси.
Они ехали дальше на запад.
Спустя небольшой период молчания, Олан внезапно сказал:
- Это было давным-давно.
Не в силах более сдерживаться, Йенси спросил:
- А где ты взял свой револьвер, Олан?
- В оружейной Това Бурки, конечно. Откуда же еще?
- Действительно, откуда еще, - пробормотал расстроенный
Йенси.
Ему предстояло узнать так много вещей хотя бы для того,
чтобы просто выжить в Джундагае, а этот человек, этот Олан
должен был служить ему гидом. Не будь при нем сейчас доброго
товарища, ситуация оказалась бы настолько мрачней, что Йенси
не имел бы в ней особых шансов. Несмотря на солнце, воздух и
отличное физическое состояние, на душе у него было мрачно.
Им встречалось много других путешественников, которые их
приветствовали несколькими различными способами. Раз они
миновали длинную вереницу неуклюжих шестиногих вьючных
животных, шлепающих по пыльной дороге мягкими подушечками
лап. Проходя мимо них, куорны рычали и дышали несколько
тяжелее обычного.
- Ванки, - ответил Олан на вопрос Йенси. -
Неудивительно, что ты их не знаешь - они появились на наших
рынках недавно и никто не знает места их происхождения.
- Они тащат немалый груз.
К следующему вечеру они достигли постоялого двора,
расположившегося среди высоких деревьев и, усталые,
расположились там на ужин и отдых. В полусне Йенси заметил,
что Олан встал и вышел из комнаты. Вспомнив подававшую им на
стол пухленькую девушку в короткой красной юбке с оборками,
он улыбнулся и вновь откинулся на подушки. Его очередь еще
настанет.
Следующее, что он осознал - это что его схватили
безжалостные твердые руки, ударили по голове и небрежно
вытолкнули в окно, в черную тьму под звездами.
VIII
Йенси был поражен, что к нему вообще вернулось сознание.
Последней отчаянной мыслью перед тем, как он полетел вниз
головой навстречу забвению было, что вот и пришел конец его
пути. Теперь, ранним утром, он бултыхался в завязанном мешке,
висящем на боку мерно бегущей ванки и ему казалось, будто при
каждом увесистом ударе о землю одной из шести лап в голове у
него открывается и захлопывается дверца, а вкус во рту
напоминал пепел вчерашней сигары. Йенси застонал. Никто не
обратил ни малейшего внимания.
Некоторое время спустя он апатично осмотрелся вокруг.
Караван ванок шел рысью по пыльной дороге, по сторонам
которой раскинулись поля и рощи. Сияло солнце, это
издевательски дружелюбное солнце Джундагая. На боках у ванок
болтались другие мешки, в которых сидели другие пленники,
мужчины и женщины, и Йенси тотчас же догадался, что с ним
случилось в этом чужом и враждебном измерении.
- Ну, - сказал он сам себе, и какой-то клочок прежнего
Ки Йенси вяло закопошился в нем, пытаясь выйти на свет. -
Надо будет продать себя подороже, только и всего. В полдень
пленников развязали и, под строгой охраной людей с жесткими
лицами, увешанных разнообразным оружием, позволили им
поразмять затекшие мускулы, дали понемногу плохой пищи и воды
и предоставили справить нужду. Затем всех вновь повязали и
подвесили на бока терпеливых ванок. Когда, наконец, скорбная
процессия вступила на мощеные улицы городка, проехав сквозь
мрачные ворота с толстыми створками и бдительными часовыми,
вооруженными алебардами наизготовку, Йенси, несмотря на свое
положение и все его не-удобства, уже почти задремал. Он дал
провезти себя по тенистым улицам, отсутствующе подмечая
безразличные лица, созерцающие караван, дал себя развязать и
столкнуть вниз по каменным ступеням, и таким образом оказался
в камере с дурно пахнущей соломой, где он растянулся во всю
длину и заснул.
Проснулся он от того, что громкий голос кричал:
- Я вам покажу, свора недоделанных паршивцев! Вы не
смеете так со мной поступать!
Опыт Ки Йенси, набранный за время скитаний по
измерениям, слишком ясно подсказывал, что не только смеют, но
и непременно поступят, да чего там - уже поступили. Поэтому
он перекатился на спину, сел, сглотнул, скорчил рожу и
закричал:
- Умолкни, приятель, я спать хочу.
В камере было полутемно, только в одном углу вызывающе
яркий солнечный свет лился сквозь высоко расположенное
зарешеченное окно. Пыль, грязная солома, несколько
разбросанных по полу коричнево-черных костей и позеленевшая
хлебная корка составляли всю обстановку.
Высокий жалобный голос смолк. Потом, с очень большой
осторожностью, произнес:
- Кто ты? Я тебя понимаю. А ты меня понимаешь?
- Конечно, конечно, - ответил Йенси. - Я побит...
- А меня пока не били. Но как... я хочу сказать, все эти
типы треплются на каком-то жаргоне, в который я не врубаюсь.
Йенси вспомнил про обруч-переводчик. Тот плотно
охватывал его голову, зарылся в волосах и, похоже, никакие
побои его не повредили. Мысль об этом странным образом
утешила Йенси. Значит, у него есть одно преимущество. Он
должен им как следует воспользоваться.
- Как видно, я где-то подцепил знание твоего языка, -
ответил он незнакомцу.
- Ну? - человек в соседней камере, должно быть, прижался
к решетке, потому что Йенси слышал лязг каждый раз, когда тот
двигался. - Как это может быть? Место, откуда я родом, очень
далеко отсюда.
- Мое тоже, - кратко ответил Йенси и положил руки на
переводчик. Когда человек вновь заговорил, он приподнял
обруч.
- Я просто интересуюсь, - сказал этот человек. - Мне все
это прямо... Может, ты знаешь, где находится Олд-Кентроуд?
Слова оставались совершенно понятны Йенси даже после
того, как он снял обруч переводчика. Впрочем, он тут же снова
его надел, не желая расстаться с ним по какой-либо
случайности.
- Знаю. Только что теперь в этом проку? Что это за
место? Куда нас везут? И что происходит?
- Придержи лошадок, кореш! Если б я все это знал - я бы
вмиг... стоп! Снова сюда идут эти козлы. Звон подбитых
сталью подошв по камню заставил Йенси подняться. Он скатился
с соломы и приник к решетке. Немного спустя соседняя решетка
загремела, послышался звук возни, посыпались сочные проклятья
и наконец последний удар возвестил о появлении его нового
знакомого - подвешенным вверх ногами, словно туша, за лодыжки
и запястья. Его волосы подметали каменный пол. Стражники,
мрачные, безразличные люди в мешковатых коричневых одеяниях,
схваченных у талии широкими поясами, с которых свисали
длинные ножи, дубины и топоры с короткими рукоятками, тащили
пленника с таким видом, будто он и впрямь был всего лишь
куском говядины. Это был молодой шатен среднего роста, с
довольно длинной прической и резкими, но в целом приятными
чертами. И был он голым, как перст, а коричневые заросли у
него на груди - мокрыми. Один глаз у него был подбит. Так, в
бессознательном состоянии, его и уволокли.
Йенси вновь опустился на солому и погрузился в раздумья.
Стало быть, этот бедолага прибыл с Земли, с той Земли,
которую знал Йенси. Чего же от него хотели? И зачем здесь сам
Йенси? Йенси знал ответ. Он был до боли очевиден, однако
Йенси всячески уклонялся от него, не допуская ответ в
сознание.
В течение всего заключения Йенси неплохо кормили. А он
хорошо ел. Он отлично понимал, зачем его кормят, и твердо
решил поддерживать себя в форме, как и хотели его тюремщики,
а когда настанет время - обратить эту форму против них.
Однажды днем - ибо солнце насмешливо сияло в том единственном
углу камеры, куда проникали его лучи - стражники принесли ему
еду, и с ними явился человек, одетый в кольчугу, с длинным
мечом на поясе и заткнутым за этот пояс револьвером. Йенси с
острым сожалением вспомнил об Олане.
- Умеешь работать мечом, топором, секирой? - отрывисто
осведомился пришедший.
Йенси поглядел на него. Ему ответил твердый взгляд
человека с твердыми линиями лица, тонкогубым ртом и
выражением того, кто привык хорошо делать свое дело.
- Нет, - ответил Ки Йенси.
- Ну, неважно. Тебе дадут то, что надлежит. Ты в
порядке? Не болен?
- Нет. Не болен.
Человек не улыбнулся, но выражение его лица неуловимо
изменилось.
- Все мы должны жить, сынок, и всем приходится умирать
раньше или позже. Тебе дадут отвести душу - последняя ночь:
пища, вино, женщины, песни. Не бойся, мы хорошо заботимся о
своей собственности.
- Да, - согласился Йенси. - Я и не сомневаюсь.
Человек достал блокнот - обычная бумага, в обычной
обложке - и карандаш.
- Как зовут?
- Йенси.
Человек трудолюбиво записал услышанное.
- Завтра, - сообщил он. - А сегодня тебя отведут.
Он протянул руку и пощупал Йенси бицепсы. Йенси
отодвинулся. Человек проследил за его движением взглядом
темных глаз. Он ткнул Йенси в живот, а потом некоторое время
осматривал его ноги и стопы.
- Годишься, - сказал он наконец. - Завтра.
Каждый день Йенси дозволялось пару часов поупражняться в
узеньком дворике, примыкавшем к задней части тюрьмы. Сегодня
он ждал этого часа, предполагая совершить последнюю попытку
прорваться. Теперь слова этого человека развеяли его надежду.
Человек встал и, гремя мечом, покинул камеру. Железная
решетчатая дверь захлопнулась. Йенси сел на солому, чувствуя
тошноту. Он не мог есть принесенную ему пищу. Он знал, что
предстоит завтра. Четыре часа спустя он снова услышал звон
подбитых железом подошв в каменном коридоре. Йенси сел с
упрямым видом, прислонившись спиной к стене. Он помнил того
молодого человека с Земли. Тот пытался сопротивляться и
кончил тем, что его уволокли, словно тушу. Ки Йенси мог
кончить точно так же.
Стражники остановились у двери в его камеру, загремел
замок, решетчатая дверь распахнулась. Йенси выпучил глаза.
Вошел Олан, сияя широчайшей улыбкой, сграбастал Йенси,
стиснул его, приподнял над полом.
- Ах ты раззява эдакий! Клянусь Куанчи! Почему ты раньше
им не сказал, как тебя зовут? Почему меня не позвал?
- Замечательно, - отозвался Йенси, сопя и переводя
дыхание после медвежьих объятий Олана. - Выходит, я в темнице
замка Това Бурки, так, что ли?
- Дурень ты, дурень! Ну конечно. А теперь пошли. Ты
немедленно должен предстать перед Товом Буркой. Я просил об
аудиенции. Скоро он примет тебя в загонщики - вот увидишь!
Выйдя из камеры вместе с другом, обрушившимся на него,
казалось, прямо с неба или откуданибудь из Австралии, Йенси
сказал:
- Ну, Олан - черт возьми, это будет получше, чем сидеть
в камере и ждать того, что мне предстояло завтра. Голова
Йенси казалась пустой и легкой. Они поднимались по
бесконечным пролетам каменных лестниц, пересекали внутренние
дворики и наконец, войдя в изукрашенные ворота с часовыми по
обе стороны, оказались в огромном предзалье, где ожидали,
смеясь и болтая, мужчины и женщины в красочном убранстве. Там
их встретил мажордом в желто-зеленой накидке, стукнул об пол
свои жезлом с посеребреным наконечником и отвел в маленькую
комнатку, где седовласый старец в облачении ржаво-красного
цвета, похожий на ворону и с чернильными пятнами за ухом,
поманил их за собой и, согнувшись и чуть ли не поскрипывая на
ходу, ввел в последнюю дверь. Йенси охватил обстановку одним
взглядом. Длинная, высокая комната с узкими окнами, каменные
стены задрапированы выцветшими гобеленами, изображающими на
все лады сцены охоты на диких животных. Комната подчеркивала
деспотическую властность человека, коренастого и неласкового,
сидевшего в деревянном кресле, возвышаясь над придворными,
