- Моим врагам, - отвечаю, - всем тем, кто плохо себя ведет со мной.
- Что ж, - сказал Миквнудел, присаживаясь на край моей койки. - Мы,
то есть все правительство, членом которого я являюсь, хотели бы, чтобы ты
считал нас своими друзьями. Да-да, друзьями. Мы ведь помогли тебе, вылечили,
правда же? Тебя поместили & лучшую клинику. Мы никогда тебе не желали зла,
не то что некоторые другие, кто и желал, и воплощал это желание в реальных
действиях. Я думаю, ты знаешь, о ком я говорю.
- Да-да-да-да, - продолжал он. - Есть люди, которые хотели бы
использовать тебя, да-да, использовать в своих политических целях. Они были
бы счастливы, да, счастливы, если бы ты умер, потому что думают, будто им
удалось бы это свалить на правительство. Думаю, ты знаешь, кто эти люди.
- Есть такой человек, - после паузы вновь заговорил МВД, - некий Ф.
Александр, сочинитель подрывной литературы, так вот он как раз и жаждал
твоей крови. Прямо с ума сходил, до чего ему хотелось всадить тебе нож в
спину. Но ты уже можешь не бояться. Мы его изолировали.
- Но мы с ним вроде как покорeшaлисс"- сказал я. - Он был мне как
мать родная.
- Видишь ли, он узнал, что ты когда-то нехорошо поступил с ним. Во
всяком случае, - сразу поправил сам себя МВД, - он думает, что узнал это.
Он вбил себе в голову, что из-за тебя умер один очень близкий и дорогой ему
человек.
- Вы это к тому, - проговорил я, - что ему рассказал кто-то?
- Просто он вбил это себе в голову, - сказал МВД. - Он стал опасен.
Мы изолировали его для его же собственного блага. Ну и, - добавил он, -
для твоего тоже.
- Спасибо, - сказал я. - Большое спасибо. - Когда тебя выпишут, -
продолжал министр, - тебе ни о чем беспокоиться не придеця. Мы все
предусмотрели. У тебя будет хорошая работа и хорошая зарплата. Потому что ты
нам помогаешь. - Разве? - удивился я.
- Мы ведь всегда помогаем своим друзьям, верно? - Тут он снова взял
меня за руку, кто-то крикнул: "Улыбочку! ", я, как бeзумни, без единой мысли
в бaш-кe осклабился, и - щелк, бум, трах - заработали фоторепортеры,
снимая меня с Минвнуделом в обнимку. - Молодец, - похвалил меня великий
деятель. - Ты хороший парень. Вот, это тебе в подарок.
Подарок - сияющий полированный ящик - тут же внесли в дверь, и я
сразу понял, что это такое. Стереоустановка. Ее поставили рядом с кроватью,
соединили шнуры, и какой-то вeк из свиты министра включил ее в розетку.
- Ну, кого поставим? - спросил очкастый диaдиa, тасуя передо мной
целую стопку пластинок в глянцевых роскошных обертках. - Моцарта?
Бетховена? Шенбер-га? Карла Орфа?
- Девятую, - сказал я. - Мою любимую Девятую. И Девятая зазвучала,
бллин. Народ на цыпочках, молча стал расходиться, а я лежал с закрытыми
глазами и слушал восхитительную музыку. "Ты хороший, хороший парень", -
тронув меня за плечо, проговорил министр и вышел. Какой-то вeк, оставшийся
последним, сказал: "Вот, здесь подпиши". Я открыл глaззя и подписал, а что
подписал - без понятия, да и не желал я, бллин, ничего пони мaтт. После
этого меня оставили наедине с великолепием Девятой Людвига вана.
О, какой это был кaиf, какой бaлдеж! Когда началось скерцо, мне уже
виделось, как я, радостный, легконогий, вовсю полосую вопящий от ужаса белый
свет по мордeр своей верной очень-очень опасной бритвои. А впереди была еще
медленная часть, а потом еще та, где поет хор. Я действительно выздоровел.
- Ну, что же теперь, а?
Теперь представьте себе меня, вашего скромного повествователя, с тремя
корeшaми - Леном, Риком и Бугаем, которого так прозвали за толстую бытшjу
шею и громкий бы+ши критш - гыыыыыыыыы! Сидим, стало быть, в молочном
баре "коровa", шевеля мозгои насчет того, куда бы убить вечер - подлый
такой, холодный и сумрачный зимний вечер, хотя и сухой. Вокруг народ в
о^пaдe - тaс+шaциa от молока плюс велосет, синтемеск, дренкром и всяких
прочих шиу-тшeк, от которых идет тихий бaлдеж, и ты минут пятнадцать
чувствуешь, что сам Господь Бог со всем его святым воинством сидит у тебя в
левом ботинке, а сквозь мозг проскакивают искры и фейерверки. Номы не это
пили, мы пили "молоко с ножами", как это у нас называлось, - от него идет
fортш, и хочеця дрaцинг, хочеця гaситт кого-нибудь по полной программе,
одного всей кодлои, но это я уже объяснял в самом начале.
Каждый из нас четверых был одет по последней моде, что в то время
означало пару широченных штанов и просторную, сияющую черным лаком кожаную
кур+eнн, надетую на рубашку с открытым воротом, под которым намотан шейный
платок. Еще в то время было модно брить тыкву, чтобы посередине все было
лысо, a волосниa только по бокам. Что же касаеця обувки, тут ничего нового
не наметилось: все те же мощные говно-дaвы, чтобы пинаться. - Ну, что же
теперь, а? Я был как бы за главаря в нашей четверке, корeшa видели во мне
предводителя, но мне иногда казалось, что Бугай втихaриa подумывает о том,
чтобы взять верх, - ведь он такой большой и сильный и у него такой громкий
критш на тропе войны. Однако все идеи исходили от вашего скромного
повествователя, бллин, а кроме того, играло свою роль и то, что я был вроде
как, знаменитость; все-таки фото в газетах, статьи про меня и всякий прочий
кaл. К тому же я куда как лучше всех был устроен в смысле работы - служил в
наценальном архиве грамзаписи, в музыкальном отделе, и в конце каждой
недели карманы у меня ломились от бaбок, да еще и диски имел бесплатно для
моего собственного услаждения.
В тот вечер в "коровe" собралось множество вeков, кис, дeвотшeк и
мaллтшиков, которые пили, смеялись и посреди разговора выпaдaли, разражаясь
чем-нибудь вроде "Горгорская приятуха, когда червяк вдрызг на-тюльпанит по
кабыздохам", а из динамиков стереуста-новки несся всякий эстрадный кaл типа
Неда Ахимоты, который тогда как раз пел "Эх, денек, ух, денек, йе-йе-йе". У
бара стояли три дeво+шки, прикинутые по последней моде нaд+сaтых: длинные
нечесаные пaтлы, крашенные в белый цвет, накладные груди, торчащие вперед на
полметра, и коротюсенькие юбчонки в обтяжку с торчащими из-под них
беленькими кружавчи-ками, на которые все поглядывал Бугай, вновь и вновь
повторяя: "Эй вы, пошли к тем лошадкам, есть шанс проехаться, ну, хоть троим
из нас. Все равно ведь Лену это не нужно. Пускай сидит тут, своему богу
молиця". А Лен не соглашался; "нafиг-нafиг, как же тогда дух товарищества,
как же тогда один за всех и все за одного, а, дружище? " Я же, ощутив
одновременно дикуjу усталость и вместе с тем щекочущий прилив энергии,
сказал:
- Ноги-ноги-ноги!
- Куда? - спросил Рик, у которого лицо было как у лягушки.
- Да так, поглядим просто, что там происходит в стране великих
возможностей, - ответил я. Но при этом, бллин, я ощущал ужасную скуку и
какую-то вроде как безнадежность, причем это уже не в первый раз так бывало
за последние дни. Я повернулся к ближайшему хaныгe - он сидел на бархатном
сиденье, которое вкруговую шло вдоль стен зaвeдeния, к тому то есть, кто
бормотал в оfпaдe, и врeзaл ему - хрясь, хрясь, хрясь - в пузо. Но он
ничего не почувствовал, бллин, и продолжал бормотать свое: "Катиця, катиця
колба-синой псиной балбарбасиной, а может дулдырдуби-ной? " С тем мы и
выкатились в зимнюю необъятную нотш.
Пошли сперва по бульвару Марганита, ментов видно не было, поэтому,
когда нам встретился стaри кaшкa, который как раз отошел от кеска, где он
покупал газету, я сказал Бугаю: "Давай, Бугаек, прояви способности, коли
желаешь". Все чаще и чаще в последнее время я только отдавал распоряжения, а
потом отходил назад поглядеть, как их выполняют. Ну, Бугай врeзaл ему -
бац, бац, бац, - другие двое повалили и с хохотом принялись пинать, а потом
мы дали ему уползти, стеная и голося, к месту проживания. Бугай говорит;
- Как насчет стаканчика чего-нибудь покрепче для сугрeвa, а, Алекс? -
Потому что мы были уже совсем близко от бара "Дюк-оф-Нью-Йорк". Другие двое
закивали -- да, да, - а сами на меня смотрят, дескать, как я к этому
отнесусь. Я тоже кивнул, и мы двинулись. Заходим, сидят те же старые птицы,
или, по-нашему, сурнки или бaбушки, про которых в начале было, и сразу же
они завели свое:
- Добрый вечер, ребятки, дай Бог вам здоровья, мальчики, и какие же вы
чудные, и какие хорошие, - а сами ждут, когда мы скажем: "Ну, что девушкам
заказать? " Бугай позвонил в колоко), и пришел официант, на ходу вытирая
рукeры о гриaзни фартук.
- Капусту на стол, ребята! - скомандовал Бугай, звякнув вынутой из
карманов горстью монет. - Виски для нас и то же самое старым бaбушкaрн.
Годиця? А я говорю:
- К черту. Пускай на свои пьют. - Не знаю, что на меня накатило, но в
последние дни я что-то был не в себе. Какая-то злость вступила в голову,
хотелось, чтобы деньги мои оставались при мне, мне их зачем-то вроде как
копить приспичило. Бугай удивился: - Что за дела, корeш? Что это с нашим
Алексом? - Да ну к черту, - скривился я. - Не знаю. Сам не знаю. С нашим
Алексом то, что он не хочет швыряться деньгами, которые с таким трудом
заработал, вот и все.
- Заработал? - вскинулся Рик. - Заработал? Да ведь их же не надо
зарабатывать, и ты это сам лучше нашего знаешь, старина. Брать, и все тут,
просто вроде как брать, да и все. - И он громко расхохотался, так что я
увидел, что два или три из его зуббjeв были порченые.
- Это, - проговорил я, - надо еще подумать. - Однако, видя, как эти
бaбуси прямо аж трясуця в предвкушении бесплатной выпивки, я вроде как
пожал плечами, вынул капусту из кармана, где у меня монеты были вперемешку с
бумажками, и бросил - дeнг-дeнг-хруст-дeнг - их все на стол.
- Значит, всем виски? - сказал официант. Но я зачем-то возразил:
- Нет, парень, мне только маленькую пива. - На что Лен, озабоченно
нахмурившись, отозвался так:
- Ну, ты, бллин, вaш-тшeee! - И, плюнув на ладонь, потянулся
приложить ее к моему лбу - дескать, аж шипит, до чего перегрелся, но я
рыкнул на него, как злой пес, чтобы он это дело бросил. - хорошо, хорошо,
не буду, - сказал он. - Все путем. Все, как скажешь. - А Бугай в это
время, открыв рот, уставился на фото, которое я случайно вытащил из кармана
вместе с деньгами. - Так-так-так-так, - говорит. - А мы и не знали.
- Дай сюда! - рявкнул я и выхватил у него фотографию. Я и сам не
знаю, как она попала ко мне в карман, однако я ее зачем-то собственноручно
вырезал ножницами из старой газеты, а изображен на ней был младенец.
Младенец чего-то там гулюкал, на губах у него пузырилось молоко, - в общем,
вид у него был такой, будто он радуеця всем и каждому; он был нaг и весь
подернут складчатым жирком, потому что это был очень упитанный младенец. Тут
начались смeшки, попытки вырвать у меня фотку, так что пришлось снова
рявкнуть, выхватить у них этот кусок газеты, после чего я разодрал его на
множество мелких обрывков, которые снежинками полетели на пол. Тут подоспело
виски, и бaбушки опять принялись нас благословлять, желать нам здоровья и
долголетия, провозглашая нас всяческую хвалу и прочий кaл. А одна из них,
вся морщинистая и без единого зуба во ввалившемся рту, сказала:
- Не надо рвать деньги, сынок. Если они не нужны тебе, отдай друзьям,
- что с ее стороны было очень смело. Но Рик ей ответил:
- Это вовсе не деньги были, бaбушкa. Это была картинка с
младенчиком-симпампунчиком. А я говорю:
- Просто я что-то уставать стал, вот и все. А что младенец - так это
сами вы младенцы, вся ваша кодиa. Все бы вам хихикать да насмехаться, а если
бить людям мордeр, так только трусливо, когда вам не могут дать сдачи.
