над бытием; смех в скрытой или явной форме в оппозиции "Я" и "не - Я"
выявляет приоритет "Я".
Смех снижает сложившуюся ценность, престижность того или иного явления,
некоторого "не - Я", показывает его зависимость от "Я". Смех помогает
человеку подняться над собственной ограниченностью. Смех - форма инверсии,
но инверсия эта странная. Смех связан с активизацией в сознании
рефлективного уровня дуальной оппозиции, переход на ее уровень активности
субъекта. Следовательно, "Я" побеждает "не - Я" в сфере культуры, эмоции,
ценностей, одновременно удерживая в сознании существование и другого уровня
дуальной оппозиции, непосредственно связанного с реальными социальными
отношениями. Однако в свете рефлективного уровня дуальной оппозиции
исходная оппозиция становится другой, по крайней мере в свете возможностей.
Смех - эмоциональная реакция на парадоксальность ситуации, позитивная
реакция на полноту мира, который, вопреки несовместимости полюсов дуальной
оппозиции, несет в себе возможность их совместного существования. Смех -
это взрыв удивления по этому поводу. Смех противостоит насилию, так как он
не стремится к ликвидации одного из полюсов, но нацелен лишь на изменение
его оценки в шкале ценностей.
С. открывает путь срединной культуре, так как он - акт переоценки сути
"не - Я" через свой новый взгляд на него, через переосмысление своего "Я".
Но тем самым смех - не только феномен культуры, но одновременно основа для
возможного массового социального действия, для коллективного праздника, где
переосмысление "Я" и "не -Я" становится предметом массового общения.
Серьезность требует от человека некоторой заданности, привычки к ритуалу,
закону, т.е. некоторой навязываемой и одновременно дисциплинирующей его
логики. Серьезность в оппозиции "Я" - "не - Я" выявляет приоритет "не - Я",
т.е. необходимость для "Я" следования внешнему порядку. Само существование
"Я" зависит от его способности ему следовать. Для серьезности безразлично,
следовать ли неизменному порядку или изменению, важен лишь некритически
принимаемый принцип. Серьезность открывает возможность насилия, так как
всегда есть нечто, что не укладывается в принцип, положенный в фундамент
последовательности.
Серьезность приобретает форму сложных социальных институтов, явлений,
которые концентрируют в себе необходимость следования оправдавшему себя
накопленному опыту. Бахтин указывает на весь официальный мир как на
воплощение серьезность. Власть официальной идеологии воплощает
необходимость определенного порядка, который может казаться незыблемым,
существующим вечно. Эта институционализированная серьезность противостоит
карнавальному разгулу, снижающему смеху. Смех и серьезность - две стороны
культуры, существуют, лишь переходя друг в друга. Серьезность переходит в
смех, так как выявляется относительность всякого основополагающего
принципа. Человек может существовать лишь тогда, когда он смягчает
серьезность своих идеалов, идолов, тотемов, идеологов, вождей и т.д.
смехом, анекдотом. Человек уцелел во всех бедствиях истории, так как он не
следовал до конца за своими тотемами, что можно рассматривать как
зачаточную форму критики истории. Смех переходил в серьезность, так как в
конечном итоге смех приводил к некоторому результату, к некоторому,
возможно, новому соотношению между старыми оппозициями. Смех приводит к
некоторому переосмыслению сложившегося багажа культуры, который может стать
основой нового порядка, новых принципов и т.д. Общество может существовать,
если оно находит благоприятные соотношения между смехом и серьезностью,
соответствующую форму перехода, которая отвечает сути данного общества,
способствует уходу от реальной опасности односторонности каждого из них.
Однако далеко не всегда общество способно найти благоприятную меру между
смехом и серьезностью. Сложилось общество, где смех и серьезность
оказались расколотыми, разделенными по разным сферам. Смех,
который не может превратится в серьезность, неизбежно деградирует,
превращается в сатанинский хохот, ведущий к разрушению, погрому,
алкоголизму, превращается в дезорганизующий шабаш. Карнавальное снижение
власти, господствующей идеологии может стать в этом случае реальным
разрушением. Смех как бы не выдерживает внутреннего напряжения и перестает
удерживать в себе противоположности дуальной оппозиции, ее исходный и
рефлективный уровень, вместо их соотнесения он соскальзывает к манихейству,
к яростной попытке насильственного разрушения одного из полюсов исходной
оппозиции. Возникает шабаш, т.е.
реальная дезорганизация, сползающая к катастрофе, что воспринимается как
результат действия злых сил. Саморазрушение смеха может происходить в
разных формах. Смех, замкнутый в локальных мирах, не
способный подняться до целого, естественно оказывается чуждым этому целому.
В этом случае смех может превратиться в болезненное, не находящее
реализации возбуждение, в склонности к пьянству, к уходу от реальности. Это
превращает смех в форму деградации личности и общества. Серьезность, не
способная перейти в смех, следует принципу, который уже потерял смысл, и
приводит к саморазрушению, к дезорганизации, к катастрофе. Смех и
серьезность оказываются неспособными вступить друг с другом в диалог.
В расколотом обществе государственность страшится смеха, так как
постоянно видит в нем потенциальную разрушительную силу. Эта борьба в
России между государственной серьезностью и смеховой культурой никогда не
утихала, принимая подчас ожесточенные формы. На сталинском этапе древняя
борьба со скоморохами превратилась в ожесточенный террор против любого
слова, которое могло быть истолковано как противоречащее абсолютной
серьезности государства. Сила серьезности в том, что она собирает силы
порядка, создает предпосылки повседневной жизни. Смех в расколотом обществе
идет на поклон к серьезности, так как он сам не может обеспечить условия,
средства и цели устойчивого воспроизводства. Отсюда отступление смеха перед
серьезностью, признание ее права на господство, на власть, на высший
авторитет. Серьезность ставит перед собой задачу обеспечить интеграцию
общества, постоянно решать медиационную задачу. Борьба государственной
серьезности и народного смеха всегда была неравной. Смех беззащитен под
ударами топора серьезности. Однако смех неистребим, он везде и всюду, и
топор слишком груб и неповоротлив, чтобы успеть везде. Между тем, смех
постоянно подтачивает основы серьезности, рано или поздно уничтожает ее
господствующую форму, заставляя смеяться всех, включая и палачей и
бюрократов, открывая тем самым, что они тоже люди, личности в каждой из
которых смех и серьезность постоянно решают свой спор. Серьезность в
расколотом обществе в конечном итоге идет на поклон смеху, открывая себе
свое банкротство. Их периодическая смена серьезна, так как является
элементом циклов истории, но она достойна осмеяния до самых своих
оснований, так как смех, как и серьезность безмерны, не нашли совей меры и
тем самым разрушают друг друга и себя. Иначе говоря, серьезности не хватает
смеха, а смеху - серьезности. Этот взаимный голод не может быть
удовлетворен взаимопожиранием. Он требует диалога, медиации.
Важнейшим орудием серьезности является идеология, которая решает задачу
обеспечения нравственной основы интеграции общества. Идеология - высшее
воплощение серьезности, необходимости решения медиационной задачи перед
лицом массового смеха, перерастающего в сатанинский хохот всеобщего
разрушения.
Социокультурные функции идеологии - обеспечение культурных предпосылок
для воспроизводства каждой личности интеграции общества. Но одновременно
идеология может лишь серьезно относится к массовому сознанию, включая и то,
что в нем, с точки зрения идеологии, несерьезно, т.е. смеховую культуру. Ее
признание неизбежно и одновременно смертельно опасно для идеологии,
тщательно скрывающей тайну, так как именно смех важнейший фактор ее
разоблачения.
СОБОРНО-ЛИБЕРАЛЬНЫЙ ИДЕАЛ - одна из форм традиционно-либерального
(вечевого-либерального) идеала, форма гибридного идеала, форма
псевдолиберализма. Обычно иллюзорно расценивается как либеральный идеал,
становится господствующим на седьмом этапе обоих глобальных периодов.
Является формой реализации и одновременно ответом на мощную волну соборного
нравственного идеала, локализма, которая стимулируется не только
дискомфортным состоянием, вызванным господством умеренного авторитарного
нравственного идеала, но и остаточным дискомфортным состоянием,
формирующимся на протяжении всего глобального периода. Господство С.- л. и.
является важнейшим проявлением массового отрицания всего глобального
периода, отрицанием его идеологии и институтов. В господствующий идеал
входят три ипостаси: утилитарный, традиционный и элементы либерального
идеала. Либеральный нравственный идеал, который ранее в гибридных идеалах
брался в предельно усеченном виде в качестве средства, теперь в С.- л. и.
выдвигается как самоценность, как ведущая ипостась. Специфика этого идеала
в отождествлении либеральных представлений с вечевым, например, демократии
с локализмом, свободы с волей и т. д.
Развитие С.- л. и. стимулировалось стремлением интеллигенции создать
версию слияния высшей культуры и массового сознания. Это делается возможным
в результате того, что мощное инверсионного типа стремление к локализму
нуждается в языке и представлениях, описывающих этот процесс через большое
общество.
Фактически, однако, вечевые силы используют плюрализм, либеральный язык,
демократические формы как утилитарное средство для утверждения своих
ценностей, для того чтобы легализировать свой монолог. Вечевые силы и
либерализм объединяются в борьбе с умеренным поздним авторитаризмом. Однако
они представляют авторитарной правящей элите исключающие друг друга
обвинения. Либеральные силы обвиняют старую власть в деспотизме,
антидемократизме, в том, что она - препятствие развитию свободы, тормозит
прогресс, экономический рост и развитие. Вечевые силы обвиняют правящую
элиту в противоположном, т.е. в том, что она "распустила народ" и перестала
в должной степени проявлять "заботу" о нем, перестала "всех равнять".
Первое обвинение опирается на основное заблуждение интеллигенции, тогда
как второе - на основное заблуждение массового сознания, которое позволяет
думать, что, если в стране непорядок, то причина этого - в отпадении
правящей элиты от своих естественных функций в результате ее подкупа злыми
силами, разложения и т. д. С.- л. и. побеждает на основе господства первого
из этих обвинений, которое затем перерастает в победу второго обвинения,
что одновременно означает банкротство либерализма и торжество вечевых сил.
Соборный идеал имеет значительно меньший, чем либеральный, шаг новизны, т.
е. может расценивать поток новшеств как дискомфортный, тогда как для
либерального идеала он может оказаться недостаточным. На основе вечевого
идеала делаются попытки пресечения потока новшеств, сохранения культурных
ценностей и социальных отношений в неизменном состоянии, тогда как на
основе либерального идеала происходит развитие того и другого. При этом
общество игнорирует отличие либерального идеала от вечевого и его
разновидности - соборного идеала. В крайнем случае последние
рассматриваются как некоторым образом незрелая разновидность либерального
идеала, которую можно подтянуть через просвещение. В общей культурной
атмосфере страны с ее господствующей инверсионной историей не оставалось
времени и места для анализа принципиальных отличий между либеральным и
вечевым идеалами. Победивший на седьмом этапе обоих глобальных периодов
либерализм пытался провести соответствующую своим идеалам реформу. Однако
она содержит роковые просчеты, так как либеральные ценности фактически
являются тонким слоем, прикрывающим вечевой идеал. Именно здесь, как нигде,
раскрывается слабость либерализма в России, в частности его небрежение
сохранением тайны расколотого общества, разоблачение которой грозит прежде
