Невесело было на биваке. Сознание, что мы заблудились, действовало на
всех угнетающим образом. Особенно грустным казался Паначев. Он вздыхал,
посматривал на небо, ерошил волосы на голове и хлопал руками по полам своего
армяка.
- Ты клещей-то из бороды вытащи, - говорили ему стрелки.
- Вот беда-то! - говорил он сам с собой. - Как на грех потерял затески!..
Надо было выяснить, каковы наши продовольственные запасы. Уходя из
Загорной, мы взяли с собой хлеба по расчету на три дня. Значит, на завтра
продовольствия еще хватит, но что будет, если завтра мы не выйдем к
Кокшаровке? На вечернем совещании решено было строго держаться восточного
направления и не слушать более Паначева.
На другой день чуть свет мы были уже на ногах. В том положении, в котором
мы находились, поспешность была необходима.
Пройдя километра два с половиной от бивака, мы вдруг совершенно
неожиданно наткнулись на затески. Они были старые, заплывшие.
- Чьи это затески? - спросил Мерзляков.
- Китайские, - отвечал Паначев.
- Значит, и у вас в тайге есть китайцы? - спросили его казаки.
- Где их нет? - ответил старовер. - В тайге насквозь китайцы. Куда только
ни пойдешь, везде их найдешь.
Затески были наделаны часто и шли в желательном для нас направлении,
поэтому мы решили идти по ним, пока возможно. Паначев потому и заблудился,
что свои знаки он ставил редко.
Он упустил из виду, что со временем они потускнеют и на большом
расстоянии будут видны плохо.
Идя по линии затесок, мы скоро нашли соболиные ловушки. Некоторые из них
были старые, другие новые, видимо, только что выстроенные. Одна ловушка
преграждала дорогу. Кожевников поднял бревно и сбросил его в сторону. Под
ним что-то лежало. Это оказались кости соболя.
Очевидно, вскоре после того как зверек попал в ловушку, его завалило
снегом. Странно, почему зверолов не осмотрел свои ловушки перед тем, как
уйти из тайги. Быть может, он обходил их, но разыгравшаяся буря помешала ему
дойти до крайних затесок, или он заболел и не мог уже более заниматься
охотой. Долго ждал пойманный соболь своего хозяина, а весной, когда стаял
снег, вороны расклевали дорогого хищника, и теперь от него остались только
клочки шерсти и мелкие кости.
Я вспомнил Дерсу. Если бы он теперь был с нами, мы узнали бы, почему
соболь остался в ловушке. Гольд, наверно, нашел бы дорогу и вывел бы нас из
затруднительного положения.
К полудню мы поднялись на лесистый горный хребет, который тянется здесь в
направлении от северо-северо-востока на юго-юго-запад и в среднем имеет
высоту около полукилометра. Сквозь деревья можно было видеть другой такой же
перевал, а за ним еще какие-то горы.
Сверху гребень хребта казался краем громадной чаши, а долина - глубокой
ямой, дно которой терялось в тумане.
Обсудив наше положение, мы решили спуститься в долину и идти по течению
воды. Восточный склон хребта был крутой, заваленный буреломом и покрытый
осыпями. Пришлось спускаться зигзагами, что отняло много времени. Ручей,
которого мы придерживались, скоро стал забирать на юг; тогда мы пошли
целиной и пересекли несколько горных отрогов.
Паначев работал молча: он по-прежнему шел впереди, а мы плелись за ним
сзади. Теперь уже было все равно. Исправить ошибку нельзя, и оставалось
только одно: идти по течению воды до тех пор, пока она не приведет нас к
реке Улахе. На большом привале я еще раз проверил запасы продовольствия.
Выяснилось, что сухарей хватит только на сегодняшний ужин, поэтому я
посоветовал сократить дневную выдачу.
Густой смешанно-хвойный лес, по которому мы теперь шли, имел красивый
декоративный вид. Некоторые деревья поражали своими размерами. Это были
настоящие лесные великаны от 20 до 30 метров высоты и от 2 до 3 метров в
обхвате. На земле среди зарослей таволги (Spiraea chamaedrifolia L.), лещины
(Corylus heterophylia Fisch.) и леспедецы (Lespedeza bicolor Turcz.)
валялось много колодника, покрытого цветистыми лишаями и мхами. По сырым
местам тысячами разрослись пышные папоротники (Struthiopteris germanica
Willd.), ваи (Ваи - листообразные ветви папоротника (Прим. ред.)) которых
достигают 0,9 метра длины. По внешнему виду растения эти походят на
гигантские зеленые лилии.
В уссурийской тайге растет много цветковых растений. Прежде всего в глаза
бросается ядовитая чемерица (Veratrum album L.) с грубыми остроконечными
плойчатыми листьями и белыми цветами, затем - бадьян (Dictamnus albus L.) с
овально-ланцетовидными листьями и ярко-розовыми цветами, выделяющими
обильные эфирные масла. Синими цветами из травянистых зарослей выделялся
борец (Aconitum kusnezoffii Rchb.) с зубчатыми листьями, рядом с ним -
башмачки (CypHpedium venricosum Sw.) с большими ланцетовидными листьями,
нежные василистники (Thalictrum filamentosum Maxim.) с характерными яркими
цветами, большие огненно-красные зорки (Lychnis fulgens Fisch.) с сидячими
овально-ланцетовидными листьями и группы оранжевых троллиусов (Trollius
ledebourii Rchb.).
Несмотря на постигшую нас неудачу, мы не могли быть равнодушными к
красотам природы. Художники, ботаники или просто любители природы нашли бы
здесь неистощимые материалы для своих наблюдений.
Перед вечером первый раз появилась мошка. Местные старожилы называют ее
гнусом. Уссурийская мошка - истинный бич тайги. После ее укуса сразу
открывается кровоточивая ранка. Она ужасно зудит, и, чем больше расчесывать
ее, тем зуд становится сильнее. Когда мошки много, ни на минуту нельзя снять
сетку с лица. Мошка слепит глаза, забивается в волосы, уши, забивается в
рукава и нестерпимо кусает шею. Лицо опухает, как при рожистом воспалении.
Дня через два или три организм вырабатывает иммунитет, и опухоль спадает.
Люди могли защищаться от гнуса сетками, но лошадям пришлось плохо.
Мошкара разъедала им губы и веки глаз. Бедные животные трясли головами, но
ничего не могли поделать со своими маленькими мучителями.
Самой рациональной защитой от мошкары является сетка. Металлической сетки
никогда надевать не следует: она сильно нагревается. Лучше мучиться от
мошкары, чем задыхаться в горячем воздухе, насыщенном еще вдобавок
собственными испарениями. Кисейная сетка непрочна, она все время цепляется
за сучки и рвется. В образовавшееся отверстие набиваются насекомые, и тогда
от них можно освободиться только сниманием головного убора. Лучшая сетка -
волосяная, она достаточно прочна и не так нагревается от солнца, как
металлическая. Некоторые рекомендуют мазаться вазелином. Я пробовал и могу
сказать, что это средство никуда не годится. Во-первых, к вазелину прилипают
насекомые. Они шевелятся и щекочут лицо. Другое неудобство заключается в
том, что вазелин тает и смывается потом. Разные пахучие масла, вроде
гвоздичного, еще хуже. Они проникают в раскрытые поры и жгут, как крапивой.
Самое лучшее средство - терпение. Нетерпеливого человека гнус может довести
до слез.
Запасшись этим средством, мы шли вперед до тех пор, пока солнце совсем не
скрылось за горизонтом. Паначев тотчас же пошел на разведку. Было уже совсем
темно, когда он возвратился на бивак и сообщил, что с горы видел долину
Улахе и что завтра к полудню мы выйдем из леса. Люди ободрились, стали
шутить и смеяться.
Незатейлив был наш ужин. Оставшиеся от сухарей крошки в виде муки были
розданы всем поровну.
Часов в восемь вечера на западе начала сверкать молния, и послышался
отдаленный гром. Небо при этом освещении казалось иллюминованным. Ясно и
отчетливо было видно каждое отдельное облачко. Иногда молнии вспыхивали в
одном месте, и мгновенно получались электрические разряды где-нибудь в
другой стороне. Потом все опять погружалось в глубокий мрак. Стрелки начали
было ставить палатки и прикрывать брезентами седла, но тревога оказалась
напрасной. Гроза прошла стороной. Вечером зарницы долго еще играли на
горизонте.
Утром, как только мы отошли от бивака, тотчас же наткнулись на тропку.
Она оказалась зверовой и шла куда-то в горы. Паначев повел по ней. Мы начали
было беспокоиться, но оказалось, что на этот раз он был прав. Тропа привела
нас к зверовой фанзе. Теперь смешанный лес сменился лиственным редколесьем.
Почуяв конец пути, лошади прибавили шаг. Наконец показался просвет, и вслед
за тем мы вышли на опушку леса. Перед нами была долина реки Улахе. Множество
признаков указывало на то, что деревня недалеко.
Через несколько минут мы подошли к реке и на другом ее берегу увидели
Кокшаровку. Старообрядцы подали нам лодки и перевезли на них седла и вьюки.
Понукать лошадей не приходилось. Умные животные отлично понимали, что на той
стороне их ждет обильный корм. Они сами вошли в воду и переплыли на другую
сторону реки.
После этого перехода люди очень устали, лошади тоже нуждались в отдыхе.
Мы решили простоять в Кокшаровке трое суток.
Воспользовавшись этим временем, я отправился к деревне Нотохоуза,
расположенной недалеко от устья реки. Последняя получила свое название от
китайского слова "науту" (ното), что значит "енот" (44‡39' северной широты и
134‡56' восточной долготы от Гринвича - по Гамову). Такое название китайцы
дали реке по той причине, что раньше здесь водилось много этих животных.
Деревня Нотохоуза - одно из самых старых китайских поселений в
Уссурийском крае. Во времена Венюкова (1857 год) сюда со всех сторон
стекались золотопромышленники, искатели женьшеня, охотники и звероловы.
Старинный путь, которым уссурийские манзы сообщались с постом Ольги, лежал
именно здесь. Вьючные караваны их шли мимо Ното по реке Фудзину через
Сихотэ-Алинь к морю. Этой дорогой предстояло теперь пройти и нам.
Выражение "река Улахе" состоит из трех слов: русского, маньчжурского и
китайского, причем каждое из них означает одно и то же - "река". В переводе
получается что-то странное - "Река-река-река".
Улахе течет в направлении к северо-северо-востоку по продольной
межскладчатой долине. Она шириной около 120 метров и глубиной в среднем 1,8
метра. Продолжением ее тектонической долины будут долины нижнего Ното и его
притока Себучара, текущих ей навстречу.
Из притоков Улахе самыми большими будут: слева - Табахеза и Синанца.
Название последней показывает направление ее течения (си - запад, нан - юг и
ца - разветвление, то есть юго-западный приток). С правой стороны в нее
впадает много речек: Янмутьхоуза, Тудагоу, Эрлдагоу, Сандагоу, Сыдагоу.
Затем дальше идут Фудзин и Нотохе, о которой говорилось выше. Все эти реки
берут начало с Сихотэ-Алиня Самым большим притоком Улахе, бесспорно, будет
Янмутьхоуза. Ее, собственно, и следует считать за начало Уссури. По ней
можно выйти на берег моря к бухтам Ванчин и Валентина. Горные хребты,
окаймляющие долину справа и слева, дают в стороны длинные отроги, поросшие
густыми смешанными лесами и оканчивающиеся около реки небольшими сопками в
400 - 500 метров высоты.
Долина Улахе является одной из самых плодородных местностей в крае. По
ней растут в одиночку большие старые вязы, липы и дубы. Чтобы они не
заслоняли солнца на огородах, с них снимают кору около корней. Деревья
подсыхают и затем идут на топливо.
День был чрезвычайно жаркий. Небесный свод казался голубой хрустальной
чашей, которой как будто нарочно прикрыли землю, точно так, как прикрывают
молодые всходы, чтобы они скорее росли, - и от этого именно было так душно и
жарко. Ни дуновения ветерка внизу, ни одного облачка на небе. Знойный воздух
реял над дорогой. Деревья и кусты оцепенели от жары и поникли листвой. Река
текла тихо, бесшумно. Солнце отражалось в воде, и казалось, будто светят два
