китайца. Они следили за моей рукой и удивлялись скорописи. В это время мне
случилось написать что-то машинально, не глядя на бумагу. Крик восторга
вырвался из их уст. Тотчас с кана соскочило несколько человек. Через пять
минут вокруг меня стояли все обитатели фанзы, и каждый просил меня проделать
то же самое еще и еще, бесконечное число раз.
Жидкая кукурузная кашица, немного соленых овощей и два хлебца из темной
пшеничной муки - вот все, что составляет вечернюю трапезу рабочих-манз. Сидя
на корточках за маленьким столиком, они ели молча. После ужина китайцы
разделись и легли на каны. Некоторые курили табак, другие пили чай. Теперь
все разговаривали. В фанзе было два посторонних человека, пришедших с реки
Ното. Они что-то горячо рассказывали, а слушатели время от времени выражали
свое удивление возгласами "айя-хап". Такая беседа длилась около часа.
Наконец разговор мало-помалу стал затихать и незаметно перешел в храп.
Только в одном углу еще долго горела масляная лампочка. Это старик китаец
курил опий.
Видя меня сидящим за работой в то время, когда другие спят, китайцы
объяснили это по-своему. Они решили, что я не более как писарь и что главный
начальник - Анофриев. Заключили они это по тому, что последний постоянно
кричал на них, ругался и гнал из чистой половины в помещение для рабочих. Я
вспомнил, что и в других фанзах было то же самое. Китайцы боялись его как
огня. Когда кому-нибудь в отряде не удавалось чего-либо добиться от них,
стоило только обратиться к Анофриеву, и тотчас же китайцы становились
покорными и без всяких пререканий исполняли приказания. Очевидно, весть о
том, кто начальник в отряде, передавалась из фанзы в фанзу. И с этим ничего
нельзя было поделать. Когда на другое утро я проснулся и попросил у китайцев
чаю, они указали на спящего Анофриева и шепотом сказали мне, что надо
подождать, пока не встанет "сам капитан". Я разбудил Анофриева и попросил
его сделать распоряжение. Он прикрикнул на китайцев, те сразу засуетились и
тотчас подали мне чай и булочки, испеченные на пару.
Расплатившись с хозяином фанзы, мы отправились дальше вверх по реке
Фудзину.
Горы с левой стороны долины состоят из базальтовой лавы, которая в
обнажениях, под влиянием атмосферных явлений, принимает красно-бурую
окраску. По вершинам их кое-где по склонам виднеются осыпи. Издали они
кажутся серыми плешинами. Эти сопки изрезаны распадками и покрыты дубовым
редколесьем.
С правой стороны Фудзина тянется массивный горный кряж, поросший густым
хвойно-смешанным лесом.
К полудню отряд наш дошел до того места, где долина делает крутой поворот
на север. Пройдя в этом направлении километра три, она снова поворачивает к
востоку.
На другой стороне реки виднелась фанза. Здесь жили два китайца. Один из
них был хромой, другой слепой.
Вода в реке стояла на прибыли, и потому вброд ее перейти было нельзя. У
китайцев нашлась небольшая лодка. Мы перевезли в ней седла и грузы, а коней
переправили вплавь.
За последние дни лошади наши сильно похудели. Днем они были в работе, а
ночью страдали от гнуса. Они не хотели пастись на траве и все время жались к
дымокурам. Чтобы облегчить их работу, я решил часть грузов отправить в лодке
с двумя стрелками. Китайцы охотно уступили ее нам за недорогую цену. Но не
суждено было ей совершить это плавание. Как только она вышла на середину
реки, один из пассажиров потерял равновесие и упал. Лодка тотчас
перевернулась. Стрелки умели плавать и без труда добрались до берега, но
ружья, топоры, запасные подковы, пила и ковочный инструмент утонули.
Лодку скоро задержали, но впопыхах потеряли место, где произошло
крушение.
В команде нашлись два человека (Мурзин и Мелян), которые умели нырять. До
самых сумерек они бродили по воде, щупали шестами, закидывали веревки с
крючьями, но все было напрасно.
Следующий день, 8 июня, ушел на поиски в воде ружей. Мы рассчитывали, что
при солнце будет видно дно реки, но погода, как на грех, снова испортилась.
Небо покрылось тучами, и стало моросить. Тем не менее после полудня Меляну
удалось найти два ружья, ковочный инструмент, подковы и гвозди.
Удовольствовавшись этим, я приказал собираться в дорогу.
Нет худа без добра. Случилось так, что последние две ночи мошки было
мало; лошади отдохнули и выкормились. Злополучную лодку мы вернули хозяевам
и в два часа дня тронулись в путь.
Погода нам благоприятствовала. Было прохладно и морочно. По небу бежали
кучевые облака и заслоняли собой солнце.
Дальше Фудзин делает излучину в виде буквы "П". Отсюда тропа поворачивает
направо в горы, что значительно сокращает дорогу. По пути она пересекает два
невысоких кряжика и обильный водой источник.
В полдень у ручья я приказал остановиться. После чаю я не стал
дожидаться, пока завьючат коней, и, сделав нужные распоряжения, пошел вперед
по тропинке.
Во вторую половину дня погода не изменилась: по-прежнему было сумрачно,
но чувствовалось, что дождя не будет. Такой погодой всегда надо
пользоваться. В это время можно много сделать и много пройти. Откуда-то
берется энергия, и, главное, совершенно не чувствуешь усталости. Гнус исчез.
При ветре мошка не может держаться в воздухе. Зато, если день солнечный и
безветренный, мошек появляется чрезвычайно много. Для них не так нужно
солнце, как теплый и насыщенный парами воздух. Вот почему гнус всегда
появляется перед дождем и в сумерки.
На втором перевале через горный отрог тропка разделилась.
Одна пошла влево, другая - прямо в лес. Первая мне показалась
малохоженой, а вторая - более торной. Я выбрал последнюю.
В течение дня из пернатых в здешних местах я видел уссурийского пестрого
дятла. Эта бойкая и подвижная птица с белым, черным и красным оперением все
время перелетала с одного дерева на другое, часто постукивала носом по коре,
и, казалось, прислушивалась, стараясь по звуку угадать, дуплистое оно или
нет. Увидев меня, дятел спрятался за дерево и тотчас показался с другой
стороны. Он осторожно выглядывал оттуда одним глазом. Заметив, что я
приближаюсь, он с криком перелетел еще дальше и вскоре совсем скрылся в
лесу.
В стороне звонко куковала кукушка. Осторожная и пугливая, она не сидела
на месте, то и дело шныряла с ветки на ветку и в такт кивала головой,
подымая хвост кверху. Не замечая опасности, кукушка бесшумно пролетела
совсем близко от меня, села на дерево и начала было опять куковать, но вдруг
испугалась, оборвала на половине свое кукование и торопливо полетела
обратно.
Из соседних кустов я выгнал вальдшнепа.
Он подпустил меня очень близко, но потом вдруг сорвался с места и полетел
низко над землей, ловко лавируя между деревьями. В тех местах, где заросли
были гуще, держались серые сорокопуты. Заметив подходившего человека, они
подняли сильное стрекотание. Небольшие птицы с сердитым взглядом и с клювом,
как у хищника, они поминутно то взлетали на ветки деревьев, то опускались на
землю, как будто что-то клевали в траве, затем опять взлетали наверх и ловко
прятались в листве. Около воды по опушке держались китайские иволги и
сибирские соловьи. Они выдавали себя своим пением. Иволги, красивые
оранжево-желтые птицы, величиной с голубя, сидели на высоких деревьях.
Несмотря на величину и яркое оперение, увидеть их всегда трудно. Вторые -
серые птички с красным горлом - также предпочитали держаться в зарослях
около воды. Голос сибирского соловья не такой богатый, как у соловья,
обитающего в Европе. После короткого пения сразу наступает щелканье и
стрекотанье.
По голосу я сначала даже и не принял его за соловья, но потом разглядел и
признал в нем пернатого музыканта.
Моя тропа заворачивала все больше к югу. Я перешел еще через один ручей и
опять стал подыматься в гору. В одном месте я нашел чей-то бивак. Осмотрев
его внимательно, я убедился, что люди здесь ночевали давно и что это, по
всей вероятности, были охотники.
Лес становился гуще и крупнее, кое-где мелькали тупые вершины кедров
(Punus koraiensis S. et Z.) и остроконечные ели (Picea ajanensis Fisch.),
всегда придающие лесу угрюмый вид. Незаметно для себя я перевалил еще через
один хребетник и спустился в соседнюю долину. По дну ее бежал шумный ручей.
Усталый, я сел отдохнуть под большим кедром и стал рассматривать
подлесье. Тут росли: даурская крушина (Rhamnus dahurica Pall.) с
овально-заостренными листьями и мелкими белыми цветами, многоиглистый
шиповник (Rosa pimpinellifolia L.), небольшой кустарник с сильно колючими
ветвями и желтая акация (Caragana arborescens Lam.) с ярко-золотистыми
венчиками. Там и сям среди кустарников высились: зонтичная ангелика
(Angelika dahurica Maxim.), вороний глаз (Paris quadrifolia L.) с
расходящимися во все стороны узкими ланцетовидными листьями и особый вид
папоротника (Pteridium aquilinum Kuhn) с листьями, напоминающими развернутое
орлиное крыло, и вследствие этого называемый в просторечии "орляком".
Вдруг издали донеслись до меня какие-то однообразные и заунывные звуки.
Они приближались, и вслед за тем я услышал совсем близко над своей головой
шум птичьего полета и глухое воркование. Тихонько я поднял голову и увидел
восточносибирскую лесную горлицу. По неосторожности я что-то выронил из рук,
горлица испугалась и стремительно скрылась в чаще. Потом я увидел восточного
седоголового дятла. Эта лазящая птица с зеленовато-серым оперением и с
красным пятном на голове, подвижная и суетливая, выражала особенное
беспокойство, видимо, потому, что я сидел неподвижно. Она перелетала с
одного места на другое и так же, как и первый дятел, пряталась за деревья.
По другому, резкому крику я узнал кедровку. Вскоре я увидел ее самое -
большеголовую, пеструю и неуклюжую. Она проворно лазила по деревьям, лущила
еловые шишки и так пронзительно кричала, как будто хотела лесу оповестить,
что здесь есть человек.
Наконец мне наскучило сидеть на одном месте: я решил повернуть назад и
идти навстречу своему отряду. В это время до слуха моего донесся какой-то
шорох. Слышно было, как кто-то осторожно шел по чаще. "Должно быть, зверь",
- подумал я и приготовил винтовку. Шорох приближался.
Притаив дыхание, я старался сквозь чащу леса рассмотреть приближающееся
животное. Вдруг сердце мое упало - я увидел промышленника. По опыту прежних
лет я знал, как опасны встречи с этими людьми.
В тайге Уссурийского края надо всегда рассчитывать на возможность встречи
с дикими зверями. Но самое неприятное - это встреча с человеком. Зверь
спасается от человека бегством, если же он и бросается, то только тогда,
когда его преследуют. В таких случаях и охотник и зверь - каждый знает, что
надо делать. Другое дело человек. В тайге один бог свидетель, и потому
обычай выработал особую сноровку. Человек, завидевший другого человека,
прежде всего должен спрятаться и приготовить винтовку.
В тайге все бродят с оружием в руках: туземцы, китайцы, корейцы и
зверопромышленники. Зверопромышленник - это человек, живущий почти
исключительно охотой. В большинстве случаев хозяйством его ведает отец, брат
или кто-либо из близких родственников. Весьма интересно ходить с ним на
охоту. У него много интересных приемов, выработанных долголетним опытом: он
знает, где держится зверь, как его обойти, где искать подранка. Способность
ориентироваться, устроиться на ночь во всякую погоду, умение быстро, без
шума открывать зверя, подражать крику животных - вот отличительные черты
охотника-зверопромышленника.
