планету и словно впервые видела привычные вещи.
И - необъяснимый, невыносимый страх, паника оттого, что ты одна на
чужой планете.
Смерть.
Нужно немедленно взять себя в руки. Убедить себя, просто сделать вид,
что все в порядке, и все будет в порядке.
Она героическим усилием воли попыталась успокоиться, как будто ничего
не произошло, и чувство заброшенности в пугающе чуждый мир, кажется,
начало отступать. Эти несколько минут были самыми страшными минутами в ее
жизни.
Однако когда они выбрались в залитое светом фойе, паника вернулась.
Краски были слишком яркими, уличный шум, казалось, раздирал уши, все
представлялось совершенно нереальным. Мари механически отметила одну
странную особенность: поле зрения сузилось до области вокруг
болезненно-резкого фокуса в его центре, а все остальное словно утонуло в
тумане.
Она знала: все, что она видит вокруг себя, - не более чем зрительный
фантом - сама условность, сама иллюзия, созданная внутри ее мозга
электрическими сигналами Посредством световых импульсов, проходящих сквозь
два стеклянистых тела, которые почему-то называются "глаза".
Нет. Никак нельзя об этом думать. Если дать себя увлечь таким мыслям,
можно просто сойти с ума.
К этому моменту страх перед возможной аневризмой уже прошел. Мари
все-таки выбралась из кинозала живой, тогда как подруга даже не успела
двинуться с кресла.
- Я вызову скорую, - сказал муж, с тревогой вглядываясь в
мертвенно-бледное лицо и обескровленные губы жены.
- Лучше такси, - попросила она, вслушиваясь как бы со стороны в
произносимые ею звуки и ощущая каждую вибрацию голосовых связок.
Попасть в больницу означало бы признать, что дела ее действительно
плохи, а Мари была исполнена решимости до последней минуты бороться за то,
чтобы все вернулось к норме.
Они вышли на улицу. На морозном воздухе она понемногу стала приходить в
себя, однако необъяснимый, панический страх остался. Пока муж, охваченный
тревогой, лихорадочно ловил такси, она опустилась на бровку, стараясь не
смотреть вокруг, потому что и проходящий автобус, и затеявшие игру
мальчишки, и музыка, доносившаяся из расположенного неподалеку парка
аттракционов, - все это казалось совершенно ирреальным, пугающим,
кошмарным, чужим.
Наконец появилось такси.
- В больницу, - сказал муж, помогая жене сесть в машину.
- Нет, ради Бога, домой, - взмолилась Мари. Ее страшила сама мысль
вновь оказаться неизвестно где, в совершенно незнакомом месте, ей отчаянно
хотелось чего-нибудь привычного, родного. Пока машина мчалась в сторону
дома, тахикардия пошла на убыль, а температура, похоже, начала
возвращаться к норме.
- Мне уже лучше, - сказала она мужу. - Просто, наверное, что-то не то
съела.
Когда добрались домой, мир снова стал таким, каким она его знала с
детства. Мари увидела, что муж взялся за телефон и спросила, куда это он
собирается звонить.
- Я собираюсь вызвать врача.
- Не нужно. Посмотри на меня, видишь - все уже в порядке.
У нее вновь был нормальный цвет лица, сердце билось как прежде, а от
недавнего страха не осталось и следа.
Всю ночь Мари металась в тревожном сне и проснулась в уверенности, что
в кофе, который они пили перед киносеансом, кто-то подмешал наркотик. Все
это, похоже, просто чья-то глупая и жестокая шутка, и она вознамерилась
под конец рабочего дня связаться с полицией и с нею наведаться в тот бар,
чтобы попытаться найти виновника.
На службе Мари разобрала несколько незавершенных дел, пытаясь с головой
окунуться в работу - в ней еще оставались отголоски недавнего страха, так
что нужно было доказать самой, что вчерашнее больше не повторится.
С одним из коллег она начала обсуждать фильм о Сальвадоре и мимоходом
упомянула, что ей уже надоело целыми днями заниматься одним и тем же.
- Наверное, пора мне на пенсию.
- Вы у нас одна из лучших сотрудниц, - сказал коллега. - А
юриспруденция - из тех редких профессий, где возраст всегда только плюс.
Отчего бы вам не взять длительный отпуск? Я уверен, что вы вернетесь
совсем другим человеком.
- Я вообще хочу начать новую жизнь. Пережить настоящую опасность,
помогать другим, делать то, чего до сих пор никогда не делала.
На этом разговор закончился. Она вышла на площадь, пообедала в более
дорогом, чем обычно, ресторане и вернулась в контору пораньше.
Именно этот момент и стал началом ее отчужденности.
Остальные сотрудники еще не пришли с обеда, и Мари воспользовалась
этим, чтобы пересмотреть дело, до сих пор лежавшее у нее на столе. Она
открыла ящик, чтобы достать авторучку, которая всегда лежала на одном и
том же месте, но никакой авторучки не обнаружила. Мгновенно пронеслась
мысль, что с ней в самом деле происходит что-то странное, раз она не
положила ручку на привычное место.
Этого было достаточно, чтобы сердце вновь бешено заколотилось, и тотчас
вернулся весь ужас вчерашнего вечера.
Мари оцепенела. В лучах солнца, проникавших сквозь жалюзи, все
приобрело вдруг совершенно иные цвета - более яркие, более резкие, и при
этом саму ее захлестнуло чувство, что в следующую же минуту она умрет. Все
было совершенно чуждым - и что вообще она делает за этим столом?
Господи, если Ты есть, пожалуйста, помоги мне.
Все тело словно окатило холодным потом: ее захлестнула волна страха,
который невозможно было контролировать. Если бы в этот момент сюда
кто-нибудь вошел и увидел ее взгляд, полный ужаса, она бы пропала.
Холод!
Именно холод на улице привел ее вчера в чувство, но как выбраться на
улицу? Она вновь с болезненной отчетливостью воспринимала любую мелочь
происходящего с ней - ритм дыхания (временами у нее было ощущение, что,
если бы она осознанно не делала вдохов и выдохов, организм не смог бы
делать этого самостоятельно), движения головы (образы перемещались с места
на место, словно при движении телекамеры), а сердце колотилось все
сильнее, и тело утопало в липком холодном поту.
И - страх. Ничем не объяснимый гигантский страх что-либо сделать,
ступить хоть шаг, выбраться из этой комнаты.
Это пройдет.
Вчера ведь прошло. Но сейчас, когда она на работе, кто знает - пройдет
ли? Мари посмотрела на часы - они тоже вдруг предстали как нелепый
механизм с двумя стрелками, вращающимися вокруг одной оси, указывая меру
времени, и никто никогда бы не смог объяснить, почему делений на
циферблате должно быть двенадцать, а не обычных десять, как и на любой
другой шкале, установленной человеком.
Только не думать о таких вещах. Не то я тотчас сойду с ума.
Сойти с ума. Вот как, наверное, всего точней называется то, что с ней
сейчас происходит.
Собрав всю свою волю. Мари встала и пошла в туалет. К счастью, коридор
был пуст, и она добралась до цели за минуту, которая показалась ей
вечностью. Над раковиной она умылась холодной водой, и ощущение
заброшенности в совершенно незнакомый и враждебный мир прошло, но страх
остался.
Это пройдет, - уговаривала она себя. - Вчера ведь прошло.
Мари помнила, что вчера все длилось минут тридцать. Она заперлась в
одной из кабинок и, сев на крышку унитаза, прижала голову к коленям. В
этой позе зародыша стук сердца стал невыносимым, и она тут же выпрямилась.
Это пройдет.
Она оставалась там, все более чужая самой себе, словно
загипнотизированная той безвыходной западней, в которую угодила. Она
вслушивалась в происходящее за дверцей кабинки - шаги людей, входящих в
туалет и выходящих из него, звуки открываемых и закрываемых кранов,
бессмысленные разговоры на банальные темы. Неоднократно кто-то дергал
дверцу, но Мари что-то бормотала и дверь оставляли в покое. Особенно
грозным и зловещим был шум водослива - казалось, он вот-вот развалит
здание, увлекая всех в преисподнюю.
Но все-таки страх понемногу проходил, и сердцебиение возвращалось к
нормальному ритму. Хорошо еще, что ее секретарша не отличалась
внимательностью и вряд ли придала какое-либо значение отсутствию
начальницы, иначе за дверцей уже собрались бы все коллеги, допытываясь у
Мари, что с ней такое.
Почувствовав, что она вновь в состоянии себя контролировать, Мари
выбралась из кабинки, долго умывалась, потом вернулась наконец в офис.
- У вас, кажется, всю тушь смыло, - заметила одна из стажерок. - Дать
вам мою косметичку?
Мари даже не удостоила ее ответом. Войдя к себе в кабинет, она взяла
сумку и сказала секретарше, что уходит домой.
- Но ведь назначено столько встреч! - запротестовала секретарша.
- Здесь не вы даете указания; вы их получаете. Вот и сделайте так, как
я говорю:
отмените встречи.
Секретарша проводила удивленным взглядом начальницу, от которой за все
три года работы не слышала ни одного резкого слова. Наверное, в самом деле
какие-то серьезные неприятности: может, ей сообщили, что как раз сейчас
муж дома с любовницей, вот она и торопится его застукать?
Она хороший адвокат и знает, что делает, - - сказала себе секретарша.
Скорее всего, уже завтра начальница попросит у нее прощения.
Но "завтра" не наступило. В ту ночь Мари долго говорила с мужем и
описала ему все симптомы того, что с ней происходит. Вдвоем они пришли к
выводу, что учащенное сердцебиение, холодный пот, отчужденность,
беспомощность и потеря самоконтроля - все это можно назвать одним словом:
страх.
С помощью мужа Мари попыталась проанализировать ситуацию. Про себя он
подумал - а вдруг это рак мозга, - но ничего не сказал. Мари, в свою
очередь, все больше укреплялась в подозрении, что случившееся с ней - лишь
начало чего-то в самом деле ужасного, и тоже промолчала. По здравом
размышлении, как и подобает умным и зрелым людям, они попытались прийти в
разговоре к какому-то общему знаменателю.
- Наверное, тебе стоит пройти обследование.
Мари согласилась, но при одном условии: никто ничего не должен знать,
даже их дети.
На следующий день она попросила у себя в адвокатской конторе 30-дневный
отпуск за свой счет. Муж хотел отвезти ее в Австрию, где имеются лучшие
специалисты по болезням мозга, но Мари отказывалась выходить из дома -
теперь приступы были все чаще и все более продолжительными.
С большим трудом - главным образом при помощи успокоительных - они
добрались до ближайшей больницы, где Мари прошла всестороннее
обследование. У нее не нашли никакой патологии, включая и аневризму, и это
принесло хоть какое-то успокоение.
Но сами приступы беспричинной и неодолимой паники никуда не исчезли.
Муж ходил за покупками и готовил, а Мари ограничилась ежедневной
обязательной уборкой, чтобы хоть как-то отвлечься. Она принялась читать
подряд все, какие только могла найти, книги по психиатрии, но вскоре их
забросила: ей казалось, что любая из описанных там болезней есть и у нее.
Самым ужасным было то, что приступы теперь стали привычными, но все
равно она чувствовала все тот же страх перед той совершенно чуждой
реальностью, в которую снова и снова попадала во время очередного
приступа, все ту же неспособность контролировать себя. К этому прибавились
угрызения совести - ведь мужу теперь приходилось работать за двоих, взяв
на себя почти все домашние обязанности.
Тянулись дни, а ее состояние никак не улучшалось, и Мари начала
чувствовать - и все чаще проявлять - крайнее раздражение. Достаточно было
малейшего повода, чтобы она вышла из себя и заорала на мужа или на
первого, кто под руку попадет, после чего неизменно начинались
истерические рыдания.
Через несколько дней после того, как закончился отпуск, а Мари так и не
вышла на работу, к ним домой явился один из ее сотрудников. Он звонил
ежедневно, беспокоясь о ее здоровье, но Мари не поднимала трубку или
просила мужа сказать, будто сейчас занята. В тот день он просто пришел и
звонил в дверь до тех пор, пока она не открыла.
То утро выдалось сравнительно спокойным. Мари приготовила чай, они
поговорили немного о работе, и затем он спросил, когда же она собирается
вернуться в контору.
