видениям, эти люди еще что-то обсуждали, аргументировали, критиковали,
строили теории.
Он наконец поймал взгляд Мари. Она отвела глаза, но Эдуард был полон
решимости немедленно покончить с таким положением. Он подошел к ней и взял
ее за руку.
- Прекрати, Эдуард.
Он мог сказать: "Пойдем со мной". Но ему не хотелось делать этого на
виду у всех окружающих, которых бы удивила твердость его голоса. Поэтому
он предпочел стать на колени с молящим взглядом.
Мужчины и женщины рассмеялись.
- Ты стала для него святой, Мари, - прокомментировал кто-то. - Он был
на вчерашней медитации.
Но годы безмолвия научили Эдуарда говорить глазами. В них он умел
вложить всю свою энергию. Точно так же как он был абсолютно уверен, что
Вероника ощутила его нежность, его любовь, он знал, что Мари поймет его
отчаяние, ведь она была так нужна ему.
Еще некоторое время она была в нерешительности. Затем заставила его
подняться и взяла за руку.
- Давай пройдемся, - сказала она. - Ты нервничаешь.
И они снова вышли в сад. Когда они отошли достаточно далеко, чтобы их
разговор никто не подслушал, Эдуард заговорил.
- Здесь, в Виллете, я уже не первый год, - сказал он. - Я больше не
позорю родителей, отбросил в сторону самолюбие, но райские видения
остались.
- Я знаю, - ответила Мари. - Мы уже не раз об этом говорили. И еще я
знаю, к чему ты ведешь: пора уходить.
Эдуард посмотрел на небо. Неужели она чувствует то же самое?
- А все из-за девушки, - продолжала Мари. - Мы уже видели, сколько
людей здесь умирают, всегда в неожиданный момент, и в основном после того,
как жизнь им стала в тягость. Но впервые такое происходит с молодой,
красивой, здоровой девушкой, которой только жить и жить. Вероника -
единственный человек, которому не хотелось бы оставаться в Виллете. В
таком случае - зададимся вопросом: а что же мы? Что мы здесь ищем?
Он кивнул.
- Так вот, вчера ночью я тоже спросила себя, что я делаю в этом
санатории. И решила, что куда интереснее было бы сходить на площадь, на
Три Моста, на рынок, который напротив театра, купить яблок, поболтать о
погоде. Конечно, снова свалились бы на плечи забытые хлопоты, а это и
счета к оплате, и трудности с соседями, и ироничные взгляды тех, кто меня
не понимает, и одиночество, и жалобы моих детей. Но я думаю, что такова
сама жизнь, и цена, которую платишь, решая все эти мелкие проблемы,
гораздо ниже, чем та, которую платишь, делая вид, что они тебя не
касаются. Сегодня я собираюсь сходить домой к моему бывшему мужу, просто
чтобы сказать спасибо. Что ты об этом думаешь?
- Не знаю. Может быть, и мне стоит зайти домой к родителям и сказать то
же самое?
- Наверное. В сущности, во всех наших невзгодах виноваты мы сами.
Многие люди прошли через те же трудности, что и мы, но вот реагировали они
по-другому. Мы же искали самого простого: иной реальности.
Эдуард знал, что Мари права.
- Я собираюсь начать жить заново, Эдуард. Делать ошибки, которые мне
всегда хотелось делать и на которые я никогда не отваживалась. Смело
принимать панику, которая может снова вспыхнуть, но при этом я могу
почувствовать лишь скуку, ведь я знаю, что не умру от нее и не потеряю
сознание. Я могу завести новых друзей и научить их быть безумцами, чтобы
сделать их мудрыми. Скажу им, чтобы они не жили по учебникам хорошего
тона, а открывали свою собственную жизнь, собственные желания, приключения
- и жили! Буду цитировать из Экклезиаста католикам, из Корана -
мусульманам, из Торы - иудеям, тексты Аристотеля - атеистам. Я больше не
хочу быть адвокатом, но я могу использовать свой опыт, чтобы читать лекции
о мужчинах и женщинах, знавших правду о нашем существовании, и то, что они
написали, можно вместить в одно-единственное слово: живите. Если ты
живешь, Бог будет жить с тобой. Если ты откажешься рисковать. Он вернется
на далекие Небеса и станет лишь темой философских построений. Все на свете
об этом знают. Но никто не делает первый шаг. Наверное, из страха, что
такого человека назовут безумцем. А нам с тобой, Эдуард, по крайней мере
не стоит бояться. Мы уже прошли через Виллете.
- Разве что единственное, чего мы будем лишены, - это права участвовать
в выборах и баллотироваться в президенты страны. Избирательные комиссии
сразу возьмутся раскапывать наше прошлое.
Мари рассмеялась.
- Я устала от этой жизни. Не знаю, удастся ли мне преодолеть свой
страх, но мне опротивело и Братство, и этот сад, и Виллете, вообще
опротивело притворяться сумасшедшей.
- А если я это сделаю, ты - тоже?
- Ты этого не сделаешь.
- Я чуть было не сделал этого несколько минут назад.
- Не знаю. Я устала от всего, но я уже слишком привыкла.
- Когда я поступил сюда с диагнозом "шизофрения", ты целыми днями и
месяцами ухаживала за мной, обращалась со мной как с человеком. Я уже
привыкал к той жизни, которую решил вести, к той реальности, которую сам
создал, но ты не позволила. Я тебя возненавидел, а теперь люблю. Я хочу,
чтобы ты, Мари, вышла из Виллете, так же как я вышел из моего отдельного
мира.
Ничего не ответив. Мари повернулась и пошла прочь.
В маленькой библиотеке Виллете, которую почти никто не посещал, Эдуард
не нашел ни Коран, ни Аристотеля, ни других философов, о которых говорила
Мари. Но в одной из книг он наткнулся на стихи:
И я сказал себе: то, что случилось с безумцем, Случится и со мной.
Иди своим путем и с радостью вкушай свой хлеб, И с наслажденьем пей
свое вино, Ведь принял Бог деяния твои.
Пусть белыми твои одежды будут, И волосы пусть источают аромат.
Живи с любимою своей женой, Своею жизнью наслаждайся Во все дни суеты,
что Бог Тебе под солнцем даровал.
Ибо тебе досталась твоя доля в жизни, В томлениях трудов под этим
солнцем.
Иди путями сердца твоего В сиянии твоих очей, Лишь знай, что Бог
потребует отчет.
- В конце Бог потребует отчет, - сказал Эдуард вслух. - А я скажу:
"Случилось так, что я засмотрелся на ветер, забыл, что пора сеять, не
наслаждался своими днями и даже не пил вино, которое мне предлагали. Но
вот однажды я решил, что готов, и вернулся к своим трудам. Я рассказал
людям о своих видениях Рая, как до меня это делали другие безумцы - Босх,
Ван Гог, Вагнер, Бетховен, Эйнштейн". Итак, Он скажет, что я ушел из
приюта, чтобы не видеть, как умирает девушка, но она будет на небесах, и
заступится за меня.
- Что это вы такое говорите? - прервал его библиотекарь.
- Я хочу сейчас уйти из Виллете, - ответил Эдуард твердо, во весь
голос. - У меня есть дела.
Библиотекарь позвонил в колокольчик, и вскоре явились два санитара.
- Я хочу уйти, - в волнении повторил Эдуард. - Я вполне здоров, мне
нужно поговорить с доктором Игорем.
Но санитары уже схватили его. Эдуард пытался вырваться, хотя и знал,
что это бесполезно.
- У вас рецидив, успокойтесь, - сказал один из санитаров. - Мы о вас
позаботимся.
Эдуард начал сопротивляться.
- Дайте мне поговорить с доктором. Мне нужно многое сказать ему, я
уверен, что он поймет!
Санитары уже тащили его в палату.
- Отпустите! - кричал он. - Дайте мне поговорить с доктором, всего одну
минуту!
Путь в палату пролегал через холл, где в это время находились почти все
пациенты.
Эдуард вырывался, и атмосфера стала накаляться.
- Отпустите его! Он такой же больной, как все мы! Некоторые смеялись,
другие колотили ладонями по столам и стульям.
- Здесь психбольница! Никто не обязан вести себя так, как вы этого
хотите!
Один из санитаров шепнул другому:
- Нужно их припугнуть, иначе скоро ситуация выйдет из-под контроля.
- У нас нет выхода.
- Доктору это не понравится.
- Будет хуже, если эта толпа маньяков разнесет его любимый санаторий.
Вероника проснулась от испуга, вся в холодном поту. Там, в коридоре,
стоял страшный шум, а спать она могла только в тишине. За дверью
происходило что-то совершенно непонятное.
Еле держась на ногах, она выбралась в холл и тут увидела, как санитары
волокут Эдуарда, а еще двое подбегают со шприцами наготове.
- Что вы делаете? - закричала она.
- Вероника!
Шизофреник заговорил с ней! Он произнес ее имя!
Со смешанным чувством стыда и удивления она попыталась приблизиться, но
ей загородил дорогу один из санитаров.
- Что происходит? Я здесь не потому, что я ненормальная! Вы не смеете
со мной так обращаться!
Ей удалось оттолкнуть санитара, а тем временем Другие пациенты
продолжали кричать, - это и был тот оглушительный шум, который ее напугал.
Наверное, надо найти доктора Игоря и немедленно выбраться из Виллете.
- Вероника!
Он снова произнес ее имя. Сверхчеловеческим усилием Эдуарду удалось
вырваться из хватки двух санитаров. Вместо того чтобы сбежать от них, он
остался неподвижно стоять, как предыдущей ночью. Словно под действием
волшебной палочки, все застыли, ожидая следующего движения. Один Из
санитаров снова приблизился, но Эдуард бросил на него взгляд, в котором
была вся его энергия.
- Я пойду с вами. Я уже знаю, куда вы меня ведете, и знаю: вам хочется,
чтобы об этом знали все. Подождите только минутку.
Санитар решил, что рискнуть стоит. Ведь вроде бы все вернулось к норме.
- Мне кажется, что ты... мне кажется, что ты очень много для меня
значишь, - сказал Эдуард Веронике.
- Ты не можешь так говорить. Ты живешь не в этом мире и не знаешь, что
меня зовут Вероникой. Ты не был со мной этой ночью, пожалуйста, скажи, что
не был!
- Нет, я был.
Она взяла его за руку. Стоял страшный шум - кто хохотал, кто
аплодировал, кто выкрикивал непристойности.
- Куда тебя Ведут?
- На процедуру.
- Я пойду с тобой.
- Не стоит. Ты испугаешься, хотя я и гарантирую, что это не больно,
ничего не чувствуешь. И это лучше успокоительных, потому что быстрей
возвращается ясность ума.
Вероника не знала, о чем он говорит. Она сожалела, что взяла его за
руку, ей хотелось поскорее уйти отсюда, скрыть свой стыд, больше никогда
не видеть этого юношу, при котором открылось самое потаенное и постыдное в
Веронике и который однако продолжал испытывать к ней нежные чувства.
Но вновь она вспомнила слова Мари. Я ни перед кем не обязана
отчитываться в своих поступках, даже перед этим молодым человеком.
- Я пойду с тобой.
Санитары сочли, что так, наверное, будет лучше: шизофреника не придется
принуждать, он отправится с ними по своей воле.
В палате Эдуард послушно лег на койку. Его уже ожидали еще двое с
каким-то странным прибором и с сумкой, в которой находились полоски ткани.
Эдуард повернул голову к Веронике и попросил сесть рядом.
- За несколько минут о том, что сейчас будет, узнает весь Виллете. И
все утихомирятся, потому что такое лечение внушает страх даже самым
буйным. Только тот, кто через него прошел, знает, что все на самом деле не
так уж страшно.
На лицах санитаров отразилось недоумение. Боль на самом деле должна
быть ужасной - но никому не известно, что творится в голове у
сумасшедшего. Единственно разумным было то, что парень говорил насчет
страха: слух разнесется по Виллете, и вскоре все успокоятся.
- Ты поторопился лечь, - сказал один из них. Эдуард встал, и они
расстелили на койке нечто вроде резинового одеяла.
- Вот теперь укладывайся.
Эдуард спокойно подчинился, как будто все происходившее было обычным
делом.
Полосами ткани санитары привязали Эдуарда к койке и сунули ему в рот
резиновый кляп.
- Это чтобы он не прикусил язык, - разъяснил Веронике один из мужчин,
довольный тем, что дает техническую информацию и одновременно
предостерегает.
На стул возле койки они поставили странного вида прибор - размером чуть
больше обувной коробки, с тумблерами и тремя индикаторами. От прибора
отходили два провода, заканчивавшиеся чем-то вроде наушников.
Один из санитаров прикрепил "наушники" к вискам Эдуарда. Другой, по
всей видимости, настраивал прибор, вращая тумблеры то вправо, то влево. С
кляпом во рту Эдуард неотрывно смотрел Веронике в глаза и словно говорил:
