чего-то и к чему-то, то движущееся должно быть в том, от чего оно будет
двигаться, и [затем] не быть в нем, двигаться к другому и оказываться в нем,
а противоречащее этому не может быть [в то же время] истинным вопреки их
мнению.- Кроме того, если в отношении количества все окружающее нас
непрерывно течет и движется и кто-то полагал бы, что это так, хотя это и
неверно, почему не считать все окружающее нас неизменным в отношении
качества? Мнение о том, что об одном и том же можно высказывать
противоречащие друг другу утверждения, основывается больше всего,
по-видимому, на предположении, что количество у тел не остается неизменным,
поскольку-де одно и то же имеет четыре локтя в длину и не имеет их. Однако
сущность связана с качеством, а качество имеет определенную природу, тогда
как количество - неопределенную.
Далее, почему, когда врачеватель предписывает принять вот эту пищу, они
принимают ее? В самом деле, почему это скорее хлеб, нежели не хлеб? Так что
не должно было бы быть никакой разницы съесть его или не съесть. Однако
они принимают эту пищу, тем самым полагая, что это соответствует истине, т.
е. что предписанное им есть пища. Между тем им нельзя было бы так поступать,
если никакая сущность (physis) в чувственно воспринимаемом не остается той
же, а всякая сущность всегда находится в движении и течет далее, если мы
всегда изменяемся и никогда не остаемся теми же, то что же удивительного в
том, что вещи нам никогда не кажутся одними и теми же, как это бывает у
больных? Ведь и больным, поскольку они находятся не в таком же состоянии, в
каком они находились тогда, когда были здоровы, не одинаковыми кажутся
предметы чувственного восприятия, причем сами чувственно воспринимаемые вещи
из-за этой причины не причастны каким-либо изменениям, но ощущения они
вызывают у больных другие, а не те же. Так вот, таким же образом, пожалуй,
должно обстоять. дело и тогда, когда происходит указанное изменение [4] Если
же мы не меняемся, а продолжаем оставаться теми же, то значит, есть нечто
неизменное.
Возражая тем, у кого указанные затруднения вызваны словесным спором [5]
не легко эти затруднения устранить, если они не выставляют определенного
положения, для которого они уже не требуют обоснования. Ведь только так
получается всякое рассуждение и всякое доказательство, ибо если они не
выставляют никакого пополнения, они делают невозможным обмен мнениями и
рассуждение вообще. Поэтому против таких лиц нельзя спорить, прибегая к
доказательствам. А тем, кто высказывает сомнения из-за трудностей, дошедших
к ним [от других], легко возразить и нетрудно устранить все, что вызывает у
них сомнение. Это ясно из сказанного.
Так что отсюда очевидно, что противолежащие друг другу высказывания об
одном и том же не могут быть истинны в одно и то же время; не могут быть
таковыми и противоположности, ибо о всяком противоположении говорится на
основании лишенности. Это становится ясным, если расчленять определения
противоположностей, пока не доходят до их начала.
Подобным же образом нельзя высказывать об одном и том же ничего
промежуточного [между противоположностями]. Если предмет, о котором
высказываются, есть нечто белое, то, говоря, что он не белое и не черное, мы
скажем неправду, ибо получается, что он и белое, и не белое; действительно,
только одна из взятых вместе [противоположностей] будет истинна относительно
его, а другая есть нечто противоречащее белому.
Таким образом, если следовать мнению и Гераклита, и Анаксагора, то
невозможно говорить правду; в таком случае окажется возможным делать
противоположные высказывания об одном и том же. В самом деле, если
[Анаксагор] говорит, что во всяком есть часть всякого, то он тем самым
говорит, что всякая вещь столь же сладкая, сколь и горькая (и так в
отношении любой из остальных противоположностей), раз во всяком находится
всякое не только в возможности, но и в действительности и в обособленном
виде. Точно так же невозможно, чтобы высказывания были все ложными или все
истинными, невозможно и в силу множества других затруднений, которые
вытекают из такого положения, и потому, что если все высказывания ложны, то
не говорит правду и тот, кто это утверждает, а если все истинны, то и
утверждение, что все высказывания ложны, так же не будет ложным.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Всякая наука ищет некоторые начала и причины для всякого относящегося к
ней предмета, например врачебное искусство и гимнастическое, и каждая из
остальных наук - и науки о творчестве, и науки математические. Каждая из
них, ограничиваясь определенным родом, занимается им как чем-то наличным и
сущим, но не поскольку он сущее; а сущим как таковым занимается некоторая
другая наука, помимо этих наук. Что же касается названных наук, то каждая из
них, постигая так или иначе суть предмета, пытается в каждом роде более или
менее строго доказать остальное. А постигают суть предмета одни науки с
помощью чувственного восприятия, другие - принимая ее как предпосылку.
Поэтому из такого рода наведения ясно также, что относительно сущности и
сути предмета нет доказательства.
А так как есть учение о природе, то ясно, что оно будет отлично и от
науки о деятельности, и от науки о творчестве. Для науки о творчестве начало
движения в том, кто создает, а не в том, что создается, и это или искусство,
или какая-либо другая способность. И подобным образом для науки о
деятельности движение происходит не в совершаемом действии, а скорее в тех,
кто его совершает. Учение же о природе занимается тем, начало движения чего
в нем самом. Таким образом, ясно, что учение о природе необходимо есть не
наука о деятельности и не наука о творчестве, а наука умозрительная (ведь к
какому-нибудь одному из этих родов наук она необходимо должна быть
отнесена). А так как каждой из наук необходимо так или иначе знать суть
предмета и рассматривать ее как начало, то не должно остаться незамеченным,
как надлежит рассуждающему о природе давать свои определения и каким образом
следует ему брать определение сущности вещи,- так ли, как "курносое" или
скорее как "вогнутое". В самом деле, из них определение курносого
обозначается в сочетании с материей предмета, а определение вогнутого - без
материи. Ибо курносость бывает у носа, потому и мысль о курносости связана с
мыслью о носе: ведь курносое - это вогнутый нос. Очевидно поэтому, что и
определение плоти, глаз и остальных частей тела надо всегда брать в
сочетании с материей.
А так как есть некоторая наука о сущем как таковом и как отдельно
существующем, то следует рассмотреть, надлежит ли эту науку считать той же,
что и учение о природе, или скорее другой. С одной стороны, предмет учения о
природе - это то, что имеет начало движения в самом себе, с другой,-
математика есть некоторая умозрительная наука и занимается предметами хотя и
неизменными, однако не существующими отдельно. Следовательно, тем, что
существует отдельно и что неподвижно, занимается некоторая наука, отличная
от этих обеих, если только существует такого рода сущность - я имею в виду
существующую отдельно ... неподвижную, что мы попытаемся показать. И если
среди существующего есть такого рода сущность, то здесь так или иначе должно
быть и божественное, и оно будет первое и самое главное начало. Поэтому
ясно, что есть три рода умозрительных наук: учение о природе, математика и
наука о божественном. Именно род умозрительных наук - высший, а из них -
указанная в конце, ибо она занимается наиболее почитаемым из всего сущего; а
выше и ниже каждая наука ставится в зависимости от [ценности] предмета,
который ею познается.
И здесь могло бы возникнуть сомнение, следует ли науку о сущем как
таковом считать общей наукой или нет. В самом деле, каждая из математических
наук занимается одним определенным родом, а общая математика лежит в основе
их всех. Если же природные сущности - первые среди сущего, то и учение о
природе было бы первой среди наук. А если есть другое естество и сущность,
отдельно существующая и неподвижная, то и наука о ней должна быть другая,
она должна быть первее учения о природе и общей, потому что она первее.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Так как сущее вообще имеет различные значения, одно из которых -
привходящим образом сущее, то прежде всего надо рассмотреть сущее в этом
смысле. Что ни одно из дошедших до нас искусств не занимается привходящим,
это ясно. Так, строительное искусство не рассматривает тех привходящих
обстоятельств, при которых могут оказаться будущие обитатели дома (например,
будет ли их жизнь там тягостной или наоборот), точно так же и ткачество, и
сапожничество, и поваренное искусство; каждое из этих искусств занимается
тем, что относится только к нему, т. е. собственной целью. Не ставит наука и
вопрос, есть ли образованный в искусстве также и сведущ в языке, или вопрос,
если образованный в искусстве стал сведущим в языке, будет ли он вместе и
тем и другим, не будучи ранее таковым; то, что есть, но не всегда было,
однажды стало; значит, тот вместе стал образованным в искусстве и сведущим в
языке,- подобные вопросы не разбирает ни одна из признанных всеми наук, а
разбирает их одна лишь софистика; она одна занимается привходящим, и потому
Платон не был неправ, сказав, что софист проводит время, занимаясь не-сущим
[1] А что науки о привходящем и быть не может, это станет ясно, если
попытаться уразуметь, что же такое привходящее, или случайное.
О чем бы то ни было мы говорим, что оно существует или всегда и по
необходимости (это не та необходимость, о которой говорится в смысле
насилия, а та, к которой мы обращаемся при доказательстве) [2] или большей
частью, или не большей частью, не всегда и не необходимым образом, а как
случится: так, в самые жаркие летние дни может наступить холод, но он
наступает не всегда и не по необходимости и не большей частью, а может
когда-нибудь случиться. Так вот, случайное, или привходящее,- это то, что,
правда, бывает, но не всегда и не по необходимости и не большей частью.
Таким образом, что такое привходящее, или случайное, об этом сказано, а
почему нет науки о нем, это ясно: ведь всякая наука исследует то, что
существует всегда или большей частью, между тем случайное не принадлежит ни
к тому, ни к другому.
А что начала и причины у случайно сущего не такие, как у сущего самого
по себе, это ясно: иначе все существовало бы необходимым образом. Если вот
это существует при наличии другого, а это другое - если существует третье, а
это третье существует не как случится, а необходимым образом, то необходимым
образом будет существовать и то, чего оно было причиной, вплоть до
последнего вызванного причиной следствия; а между тем оно [3] по
предположению случайно. Так что все существовало бы необходимым образом и из
происходящего совершенно устранялись бы то, что может случиться и так и
иначе, и возможность возникать или не возникать. И если даже предположить
причину не как существующую, а как становящуюся, то получится то же самое, а
именно все происходило бы необходимым образом. Завтрашнее затмение
произойдет, если произойдет вот это, а это произойдет, если произойдет
что-то другое, а последнее - если произойдет еще что-нибудь; и таким путем,
постоянно отнимая время от определенного промежутка времени между сегодня и
завтра, когда-нибудь придешь к уже существующему; и так как оно есть, то все
последующее произойдет необходимым образом; стало быть, все происходит с
