составлять больше, чем одно. А относительно того, что допускает и то и
другое, одно и то же мнение или одно и то же утверждение бывает ложным и
истинным, и оно может быть в одно время истинным, а в другое ложным; между
тем относительно того, с чем иначе обстоять не может, одно и то же
утверждение не бывает в одно время истинным, а в другое ложным, а всегда
одни и те же утверждения истинны или ложны.
Но что такое бытие и небытие, истинное и ложное в отношении вещей
несоставных? Ведь бытие здесь не составное, так чтобы оно было тогда, когда
имеется связь, а не-бытие - когда имеется разъединение, как, например, когда
говорим, что "дерево бело" или "диагональ несоизмерима"; также и истинное и
ложное бывает здесь не так, как в указанных выше случаях. И как истина здесь
имеет не тот же смысл, что там, так и бытие. Истинное и ложное означают
здесь следующее: истина есть удостоверение [как бы] на ощупь (to thigein) и
оказывание (ведь не одно и то же утвердительная речь и оказывание), а когда
нельзя таким образом удостовериться, имеется незнание (в самом деле,
относительно сути вещи ошибиться невозможно - разве что привходящим
образом,- и одинаково обстоит дело и с сущностями несоставными, ибо и
относительно них ошибиться нельзя; и все они существуют в действительности,
не в возможности, ибо иначе они возникали бы и уничтожались; а сущее само по
себе не возникает и не уничтожается, ибо иначе оно должно было бы возникать
из чего-то; поэтому относительно того, что есть бытие само по себе и в
действительности, нельзя ошибиться, а можно либо мыслить его, либо нет.
Относительно его ставится вопрос только о сути, а не о том, такого ли
свойства оно или нет).
Что же касается бытия как истины и небытия как ложного, то в одних
случаях, если связывают [связанное на деле], имеется истинное, если же
такого связывания нет, то - ложное, а в других случаях, когда имеется одно,
если оно действительно сущее, оно есть только таким-то образом; если же оно
таким-то образом не существует, оно вообще не существует, и истина здесь в
том, чтобы мыслить это сущее, а ложного здесь нет, как нет здесь и
заблуждения, а есть лишь незнание, но незнание, не сходное со слепотой: ведь
слепоту можно сравнить с тем, как если бы кто не был наделен мыслительной
способностью вообще.
Равным образом очевидно, что относительно вещей неподвижных, если их
считают неподвижными, нельзя ошибиться в смысле времени. Если, например,
полагают, что треугольник не изменяется, то не будут думать, что углы его в
одно время равны двум прямым, а в другое нет (ведь в таком случае он бы
изменялся). Однако вполне возможно предположить, что одна неизменяющаяся
вещь имеет такое-то свойство, а другая [того же вида] не имеет, например что
ни одно четное число не есть простое число, или же - что одни таковы, а
другие нет.
А относительно неизменяющейся вещи, которая по числу одна, и такого
рода заблуждение невозможно: ведь здесь нельзя уже будет думать, что одни
имеют такие-то свойства, другие нет, а можно лишь высказываться истинно или
ложно об этой вещи, поскольку всегда все обстоит с ней именно так, а не
иначе.
* КНИГА ДЕСЯТАЯ *
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Что о едином говорится в различных значениях, об этом сказано раньше -
там, где мы разбирали, в скольких смыслах [употребляются отдельные слова];
но разнообразные значения единого сводимы к четырем основным видам того, что
называется единым первично и само по себе, а не привходящим образом, а
именно: (1) непрерывное - либо вообще, либо - особенно - по природе, а не
через соприкосновение или связь (да и из этого надо считать единым в большей
мере и первее то, движение чего нераздельнее и более просто); (2) едино - и
даже в большей мере - то, что составляет целое и имеет определенный образ,
или форму, особенно если нечто таково от природы, а не посторонней силой
(наподобие того, что соединено клеем, или гвоздями или узлом), и имеет
причину своей непрерывности в самом себе. А вещь бывает такой оттого, что
движение ее одно и неделимо по месту и времени; поэтому ясно, что если
чему-то присуще от природы первое начало первичного движения (я имею в виду
первое начало перемещения-круговое движение), то это - первичная единая
величина. Таким образом, то, что едино в этом смысле,- это или непрерывное,
или целое. А в другом смысле едино то, определение чего едино. Таково то,
что постигается единой мыслью, т. е. то мысль о чем неделима, неделима же
мысль о неделимом по виду или по числу; (3) по числу неделимо единичное, (4)
по виду - то, что неделимо для понимания и познания, так что единым в
первичном смысле можно было бы считать то, что есть причина единства
сущностей [1] Итак, вот во скольких значениях говорится о едином - это
непрерывное от природы, целое, единичное и общее, и все они единое потому,
что в одних случаях неделимо их движение, в других - мысль о них или
определение их.
Надо, однако, иметь в виду, что нельзя считать одинаковыми вопрос о
том, какие вещи обозначаются как единое, и вопрос о том, что такое существо
единого и каково его определение (ведь о едином говорится в указанных
смыслах, и единой будет каждая из тех вещей, которым присущ один из
упомянутых видов единства. А существо единого иногда будет присуще одному из
этих видов, иногда чему-то другому, что даже ближе к [непосредственному
значению] слова "единое", тогда как указанные вещи едины в возможности), так
же как это следовало бы говорить об элементе и причине, если бы надо было, с
одной стороны, различать, какие вещи к ним относятся, а с другой - давать
определение самого имени. Ибо в одном смысле элемент есть огонь (и пожалуй,
само по себе также и беспредельное [2] или еще что-то в этом роде есть
элемент), а в другом смысле нет: ведь существо огня и существо элемента не
одно и то же, а как определенная вещь и естество элемент есть огонь; слово
же "элемент" обозначает нечто привходящее для огня, а именно что что-то
возникает из него как из первоосновы. То же можно сказать и о причине, и о
едином, и обо всем подобном им. Поэтому и быть единым - значит быть
неделимым именно как определенным нечто и существующим отдельно либо
пространственно, либо по виду, либо в мысли; иначе говоря, это значит быть
целым и неделимым, а скорее всего быть первой мерой для каждого рода,
главным образом для количества; ведь отсюда [это значение единого] перешло
на другие [роды сущего]. Мера есть то, чем познается количество; а
количество как таковое познается или через единое, или через число [3] а
всякое число - через единое, так что всякое количество как таковое познается
через единое, и то первое, чем познаются количества, есть само единое; а
потому единое есть начало числа как такового. Отсюда и во всех остальных
областях мерой называется то первое, чем каждая вещь познается, и для
каждого мерой служит единое - в длине, в ширине, в глубине, в тяжести, в
скорости ("тяжесть" и "скорость" одинаково применимы к противоположностям,
ибо каждая из них имеет двоякое значение; так, тяжесть приписывается и тому,
что имеет хоть какой-либо вес, и тому, что имеет чрезвычайно большой вес, а
скорость - и тому, что совершает хоть какое-либо движение, и тому, что
движется чрезвычайно быстро: ведь есть некоторая скорость и у того, что
движется медленно, а тяжесть - у более легкого).
Так вот, во всех этих случаях мерой и началом служит нечто единое и
неделимое, ибо и при измерении линий мы как неделимой пользуемся линией
величиною в одну стопу: всюду в качестве меры ищут нечто единое и неделимое,
а таково простое или по качеству, или по количеству. А где представляется
невозможным что-то отнять или прибавить, там мера точна (поэтому мера числа
самая точная: ведь единица принимается как нечто во всех отношениях
неделимое); а во всех остальных случаях стараются брать эту меру как
образец: у стадия, у таланта и вообще у того, что покрупнее, бывает менее
заметно, когда что-то прибавляют к ним или отнимают от них, чем у величины
меньших размеров. Поэтому все делают мерой то, что как первое по
свидетельству чувственного восприятия не допускает [такого прибавления или
отнятия],- и для жидкого и сыпучего, и для имеющего тяжесть или величину, и
полагают, что знают количество, когда знают его с помощью этой меры. Равным
образом и движение измеряют простым и наиболее быстрым движением, так как
оно занимает наименьшее время; поэтому в учении о небесных светилах за
начало и меру берется такое единое (а именно: в основу кладется равномерное
и наиболее быстрое движение - движение неба, и по нему судят обо всех
остальных), в музыке-четверть тона (так как она наименьший тон), а в
речи-отдельный звук. И все это - единое не в том смысле, что оно обще им
всем, а в указанном выше смысле [4]
Мера, однако, не всегда бывает одна по числу; иногда мер больше,
например: имеется два вида четверти тона, различающиеся между собой не на
слух, а своими числовыми соотношениями [5] и звуков, которыми мы производим
измерение, несколько, а также диагональ квадрата и его сторона измеряются
двоякой мерой, равно как и все [несоизмеримые] величины. Таким образом,
единое есть мера всех вещей, потому что мы узнаем, из чего состоит сущность,
когда производим деление либо по количеству, либо по виду. И единое неделимо
потому, что первое в каждом [роде вещей] неделимо. Однако не все единое
неделимо в одинаковом смысле, например стопа и единица: последняя такова во
всех отношениях, а первую надо относить к тому, что неделимо лишь для
чувственного восприятия, как это было уже сказано: ведь, собственно говоря,
все непрерывное делимо.
Мера всегда однородна с измеряемым: для величин мера - величина и в
отдельности для длины - некоторая длина, для ширины - ширина, для звука -
звук, для тяжести - тяжесть, для единиц - единица (именно так это надо
принять, а не говорить, что мера чисел есть число; правда, это было бы
необходимо, если бы отношение [6] здесь было такое же, [как и в других
примерах]; но дело в том, что требование здесь неодинаковое, а такое, как
если бы кто требовал, чтобы мерою единиц были единицы, а не единица; число
[7] же есть некоторое множество единиц).
По той же самой причине мы называем также знание и чувственное
восприятие мерою вещей, а именно потому, что мы нечто познаем при посредстве
их, хотя они скорее измеряются [8], чем измеряют. Но с нами получается так,
как будто кто-то другой измеряет нас, и мы узнаем свой рост благодаря тому,
что столько-то раз прикладывают к нам меру длины - локоть. Протагор же
говорит: "Человек есть мера всех вещей", что равносильно тому, как если бы
он сказал: "человек знающий" или "воспринимающий чувствами" [есть мера всех
вещей], а они - потому, что обладают: один - чувственным восприятием, другой
- знанием, о которых мы [и так] говорим, что они меры предметов. Таким
образом, это изречение ничего не содержит, хотя кажется, что содержит нечто
особенное.
Итак, ясно, что единое в существе своем, если точно указывать значение
слова, есть прежде всего некоторая мера, главным образом для количества,
затем для качества. А мерой оно будет, если оно неделимо - в одном случае по
количеству, в другом - по качеству; поэтому единое неделимо или вообще, или
поскольку оно единое.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Что же касается сущности и природы единого, то необходимо выяснить, как
обстоит здесь дело, подобно тому как мы при рассмотрении затруднений [1]
