что они части формы и определения? Все же нет, они материя, только мы не в
состоянии отделить их [от формы], потому что форма человека не появляется в
чем-то другом.
Но так как отделить [одно от другого] кажется возможным, хотя неясно,
когда именно, то некоторые стали уже сомневаться и относительно круга и
треугольника, полагая, что не подобает определять их через линии и
непрерывное, а обо всем этом следует говорить в том же смысле, в каком
говорят о плоти или костях человека, о меди и камне изваяния; и они сводят
все к числам и существом линии объявляют существо двух. Так же и из тех, кто
принимает идеи, одни считают двойку самой-по-себе-линией, другие - эйдосом
линии: по их мнению, Эйдос и то, Эйдос чего он есть, в некоторых случаях
тождественны друг другу, как, например, двойка и Эйдос двойки; но в
отношении линии это уже не так.
Отсюда следует, что Эйдос один у многих вещей, Эйдос которых кажется
различным (как это и получалось у пифагорейцев), и что возможно нечто одно
признать самим-по-себе-эйдосом всего, а остальное не признать Эйдосами;
однако в таком случае все будет одним.
Итак, сказано, что относительно определений имеется некоторое
затруднение и по какой именно причине. Поэтому бесполезно сводить все
указанным выше образом [к форме] и устранять материю; ведь в некоторых
случаях, можно сказать, эта вот форма имеется в этой вот материи или эти вот
вещи в таком-то состоянии. И то сравнение живого существа [с медным кругом],
которое обычно делал младший Сократ, неправильно: оно уводит от истины и
заставляет считать возможным, чтобы человек был без частей тела, как круг
без меди. Между тем сходства здесь нет: ведь живое существо - это нечто
чувственно воспринимаемое и определить его, не принимая в соображение
движения, нельзя, а потому этого нельзя также, не принимая в соображение
частей, находящихся в определенном состоянии. Ибо рука есть часть человека
не во всяком случае, а тогда, когда она способна исполнять работу, значит,
когда рука живая, а неживая не есть часть его.
Что касается математических предметов, то почему определения частей не
входят в определение целого, например полуокружности - в определение круга?
Они ведь не чувственно воспринимаемые части. Или это не имеет значения? Ибо
материя должна быть и у чего-то, не воспринимаемого чувствами; более того
(kai), некоторая материя имеется у всего, что не есть суть бытия вещи и
форма сама по себе, а есть определенное нечто. Вот почему у круга как общего
эти полуокружности не будут частями, а у отдельных кругов будут, как было
сказано раньше, ибо материя бывает и воспринимаемая чувствами, и постигаемая
умом.
Ясно, однако, и то, что душа есть первая сущность, тело - материя, а
человек или живое существо - соединение той и другой как общее; Сократ же и
Кориск, если они также и душа, означают двоякое (ведь одни разумеют под ними
душу, другие - составное целое); если же о них говорится просто-как об этой
вот душе и этом вот теле, то с единичным дело обстоит так же, как с общим.
А существует ли помимо материи такого рода сущностей какая-нибудь
другая и следует ли искать какую-нибудь другую сущность, нежели эти,
например числа или что-то в этом роде, это надо рассмотреть в дальнейшем.
Ведь именно ради этого мы пытаемся разобраться и в чувственно воспринимаемых
сущностях, хотя в некотором смысле исследование этих сущностей относится к
учению о природе, т. е. ко второй философии, ибо рассуждающему о природе
надлежит познавать не только материю, но и определимую [сущность], и это еще
в большей мере. А что касается определений, то позднее надлежит рассмотреть,
в каком смысле содержащееся в обозначении составляет части определения и
почему определение есть единая речь (ясно ведь: потому, что предмет един, но
в силу чего предмет един, раз он имеет части?).
Таким образом, что такое суть бытия вещи и в каком смысле она
существует сама по себе, об этом в общих чертах сказано для всего; сказано
также, почему обозначение сути бытия одних вещей содержит части
определяемого, а других-нет, и указано, что в обозначении сущности вещи не
содержатся части материального свойства: ведь они принадлежат не к
[определимой] сущности, а к сущности составной; а для этой, можно сказать,
некоторым образом определение и есть и не есть, а именно: если она берется в
соединении с материей, то нет определения (ибо материя есть нечто
неопределенное), а если в отношении к первой сущности, то определение есть,
например для человека - определение души, ибо сущность - это форма,
находящаяся в другом; из нее и из материи состоит так называемая составная
сущность; такая форма есть, например, вогнутость (ведь "курносый нос" и
"Курносость" состоят из этой вогнутости и носа: <в них "нос" содержится
дважды>). В составной же сущности, например курносом носе или Каллий, будет
заключаться также и материя. Кроме того, было сказано, что в некоторых
случаях суть бытия вещи и сама вещь - одно и то же, как у чистых (protai)
сущностей; например,
кривизна и бытие кривизной - одно, если кривизна - чистая сущность
(чистой я называю такую сущность, о которой сказывают не поскольку она
находится в чем-то другом, отличном от нее, т. е. в материальном субстрате);
у того же, что дано как материя или как соединенное е материей, тождества
[между вещью и сутью ее бытия] нет, а также у того, что едино привходящим
образом, например "Сократ" и "образованность", ибо они одно и то же
привходящим образом.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Теперь будем прежде всего говорить об определении в той мере, в какой о
нем не сказано в "Аналитиках": отмеченный там вопрос полезен для
исследования о сущности. Я имею в виду вопрос, почему то, обозначение чего
мы называем определением, составляет одно (например, для человека "двуногое
живое существо"; пусть это будет его обозначением). Так вот, почему "живое
существо" и "двуногое"-это одно, а не многое? "Человек" же и "бледное" - это
множество в том случае, если одно не присуще другому, а одно - если присуще,
а субстрат-человек испытывает какое-то состояние (ибо тогда получается одно,
и имеется "бледный человек"); но в указанном выше случае одно не причастно
другому: ведь род, по-видимому, не причастен видовым отличиям (иначе одно и
то же было бы вместе причастно противоположностям: ведь видовые отличия,
которыми различается род, противоположны друг другу). А если род и
причастен, то все равно вопрос остается, если видовых отличий несколько,
например: живущее на суше, двуногое, бесперое. Почему они составляют одно, а
не множество? Ведь не потому, что находятся в одном и том же: так из всего
получилось бы одно. И все же одним должно быть все то, что содержится в
определении. Ибо определение есть некоторая единая речь, и притом о
сущности, а значит, должно быть речью о чем-то одном: ведь сущность, как мы
утверждаем, означает нечто одно и определенное нечто.
Прежде всего надлежит рассмотреть те определения, которые опираются на
деление. В самом деле, в определение не входит ничего другого, кроме рода,
обозначаемого как первый, и видовых отличий. А остальные роды - это первый
же и вместе с ним охватываемые им видовые отличия, например: первый род-
"живое существо", ближайший к нему- "живое существо двуногое" и затем
опять-"живое существо двуногое, бесперое"; подобным же образом и тогда,
когда определение обозначается через большее число [видовых отличий]. Но
вообще нет никакой разницы, обозначается ли определение через большое или
малое число [видовых отличий], и, следовательно, также - через малое число
[членов] или через два; а если оно состоит из двух [членов], то одно -
видовое отличие, другое - род; например, если [определяющее] - "живое
существо двуногое", то "живое существо" - род, а другое - видовое отличие.
Если же род вообще не существует помимо видов как видов рода или если
существует, но как материя (ведь звук, например, - это род и материя, а
видовые отличия образуют из него виды-элементы речи), то ясно, что
определение есть обозначение, образуемое из видовых отличий.
При этом, однако, необходимо разделить видовое отличие на его видовые
отличия, например видовое отличие "живого существа"-"имеющее ноги": у
"живого существа, имеющего ноги", видовое отличие должно опять делить именно
как имеющее ноги, поэтому не следует говорить, что из того, что имеет ноги,
одно - покрытое перьями, другое - бесперое, если говорить правильно (только
по неспособности человек будет делать это), а следует говорить, что одно - с
расщепленными на пальцах ступнями, другое - с нерасщепленными, ибо это
видовые отличия ноги: расщепленность ступни на пальцы есть некоторого вида
обладание ногами. И так всегда стремятся идти дальше, пока не приходят к
видовым отличиям, не имеющим уже видовых отличий. А тогда будет столько
видов ноги, сколько видовых отличий, и число видов живых существ, имеющих
ноги, будет равно числу видовых отличий. Если поэтому здесь дело обстоит
таким именно образом, то ясно, что последнее видовое отличие будет сущностью
вещи и ее определением, раз не следует, давая определения, несколько раз
повторять одно и то же; это ведь излишне. Между тем такое повторение
допускают, если сказать "двуногое живое существо, имеющее ноги"; это все
равно что сказать "живое существо, имеющее ноги, имеющее две ноги"; а если и
это отличие делить подходящим для него делением, то одно и то же будет
повторено несколько раз - столько же, сколько будет видовых отличий.
Итак, если видовое отличие разделить на его видовые отличия, то одно из
них - последнее - будет формой и сущностью; если же его делят привходящим
образом (например, если то, что имеет ноги, подразделяют на белое и черное),
то видовых отличий будет столько, сколько будет делений. Поэтому очевидно,
что определение есть обозначение, образуемое из видовых отличий, и притом -
если деление правильное - из последнего из них. Это стало бы ясным, если
переставить такого рода определения, например определение человека, и
сказать, что человек - это "двуногое живое существо, имеющее ноги"; излишне
говорить "имеющее ноги", если сказано "двуногое". Между тем определенного
расположения внутри сущности вещи нет: как же здесь считать одно
последующим, другое предшествующим? Относительно опирающихся на деление
определений - каковы они - пусть будет на первых порах достаточно
сказанного.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
А так как предмет настоящего исследования - сущность, то вернемся к ней
снова. Так же как субстрат, суть бытия вещи и сочетание их называются
сущностью, так и общее. Что касается первых двух, то о них мы уже говорили
(а именно о сути бытия вещи и о субстрате, о котором мы сказали, что он
лежит в основе двояким образом: или как существующее определенное нечто -
подобно тому как живое существо есть носитель своих свойств, - или так, как
материя есть носитель энтелехии). А некоторые полагают, что общее больше
всего другого есть причина и начало, поэтому рассмотрим и его. Кажется
невозможным, чтобы что- либо обозначаемое как общее было сущностью.
Во-первых, сущность каждой вещи - это то, что принадлежит лишь ей и не
присуще другому, а общее - это относящееся ко многому, ибо общим называется
именно то, что по своей природе присуще больше чем одному. Так вот,
сущностью чего оно будет? Несомненно, или всех [объемлемых им] вещей, или ни
одной. Но быть сущностью всех оно не может. А если оно будет сущностью
