города, в зависти и сплетнях, в интригах и происках ее коллег, которые будут
потрясены ее картинами и попытаются сделать все, чтобы их не пропустить. Но тут
же вставало понимание, что Беата теперь уже не та, которую я знал и к колебаниям
которой привык.
Надпись, горевшая нам с Бронским, говорила, что каждый идет в путь гонцом
Учителя только тогда, когда он готов. И. послал Беату, говоря ей в последнем
напутствии, что она готова к труду среди людей, к труду его через нее, - надо
быть только счастливым и радоваться ее новой жизни, но не тревожиться за нее.
И еще раз я увидел, как во мне много остается условного. Еще жили, активно
пронзая меня, такие понятия, как разлука, расстояние, время, отсутствие известия
о человеке. Как же тяжело должно житься людям, в чьей жизни главное место
занимает земля и все ее условности, в ком живут лишь изредка мелькающие порывы к
небу и его Мудрости. Я понял, как далеко мне еще до простых подвигов тех людей,
о которых я читал в древней книге.
Постепенно моя печаль проходила. Меня всего обнимал новый Свет, по мере того как
я сосредоточивал свою мысль на Флорентийце и просил его благословить отъезжающую
Беату, и мысль моя переходила в ликование, в радость и полное мира спокойствие.
Я всем сердцем пел Беате песнь торжествующей любви, желая, чтобы ее путь никогда
не разрывался в тру де с путем И. и Франциска. Я старался перелить всю энергию
моей чистой любви и уважения к художнице в ее новый путь, чтобы он крепился от
моих мыслей, а не вбирал в себя еще и их неустойчивость. Внезапно я ощутил
знакомое мне содрогание всего организма и мгновенно услышал голос моего дивного
друга:
- В первых ступенях ученичества нет большего подвига, как разлука ученика со
своим Учителем. Каждый ученик проходит эту неизбежную для каждого ученика
ступень. Но лишь тот ученик восходит в своем знании высоко, кто уже в первой
разлуке не думает о себе как об отъезжающем и печальном сердце, но видит тот
труд Учителя, который он для Него может выполнить и тех людей, которым может
перенести Его помощь.
Иди вперед, не думая, что ты идешь, но иди, зная, как несут в себе Единую
Великую Жизнь во все места и как учатся развивать в себе и окружающих все дары
приспособления, чтобы легче, проще, выше, веселее выполнять урок вечного среди
внешних условностей.
Мужайся и помни: друг - тот, в ком ты знаешь Вечное. Поэтому у ученика не может
быть личного врага. Ученик может быть послан даже орудием смерти. Но он не будет
слепым орудием, а будет освободителем земного мира от безнадежно скованного на
земле в данной форме зла.
Мне казалось, что я и часа еще не провел на балконе, как Ясса уже стоял передо
мной и покачивал укоризненно головой.
- Учитель И. приказал передать вам эту укрепляющую пилюлю, и теперь я понимаю,
почему он посылает ее вам. Он велел вам лечь спать, а вы не выполнили его
распоряжения, - с укором покачивая головой, подал мне Ясса пилюлю Али.
- Ясса, миленький, мне казалось, что два часа - это уйма времени. А оно улетело
вместе с моими мыслями буквально в одну минуту.
- Идите, идите, господин летящая минута. Бронский, отлично выспавшийся и сильнее
тигра, ждет вас с нетерпением. А вас, как младенца, пришлось подкреплять в самый
важный для вас момент. Ну как же на вас вообще положиться? Подумайте, вы
рассеялись от врезавшейся в вашу жизнь разлуки. Что же будет с вами, если в
момент, когда надо будет выполнить великое задание Учителя, в ваши личные
чувства врежется смерть близкого вам человека, или случится пожар, или еще
какое-либо бедствие преградит вам путь к исполнению задачи Учителя? Вы все
бросите и побежите спасать тех, о ком вам не сказано, и забудете всех тех, о
которых сказано именно вам?
- Сейчас я не сумею ответить на ваш вопрос, Ясса. Но он для меня и чрезвычайно
важен, и более чем своевременен и серьезен. Спасибо вам за него, я в нем
усматриваю нечто вроде предостережения.
Мы быстро вышли из комнаты и увидели внизу Бронского, мощного, светлого; мне
показалось, что из него шли лучи силы. Весело поздоровавшись со мной, он
внимательно посмотрел мне в лицо и сказал:
- Как это странно, у вас, Левушка, сегодня лицо менее обычного спокойное. У вас
случилась какая-нибудь неприятность?
- Нет, Станислав, я очень счастлив, я был немного слаб, но И. прислал мне
пилюлю, и я чувствую себя прекрасно.
Мы прошли в комнату омовений, и на этот раз вода с меня текла гораздо чернее,
чем с Бронского. Он и шел сегодня совсем легко, фигура его за эти дни поста
стала гораздо стройнее. Его глаза сейчас пристально искали светящуюся надпись.
Он подошел к самой двери и только на пороге ее остановился. Я понял, что его
остановило огненное письмо, но я его сегодня не видел на пороге, где оно обычно
сияло прежде всего. Удивленный, я поднял голову вверх и высоко на двери прочел:
"Мучения любви - плод суеверия земли. Жажда близости ощутимой - сила
закрепощения человека в его собственных желаниях.
Ученичество - наука освобождения. В ученике любовь его не сохнет оттого, что он
освобождается и развивается. Он не останется равнодушным к ближним. Но в нем
рассеивается туман страстей, и он видит ясно и всегда всю жизнь окружающих, а не
один момент личной их жизни и своей связи с ними.
Не забывай, ученик, что указания твоего Учителя даются тебе сейчас, даются тем,
кто знает и видит и твой, и всех окружающих тебя пути.
Иди в законе вечного, добровольного и нерушимого повиновения, ибо оно ничто
иное, как верность твоя, в которой следуешь за ведущими тебя".
Надпись погасла. Но мы не проходили в распахнутую дверь, нам обоим хотелось
сегодня особенно крепко сосредоточиться, призвать чудесное имя Али, комната
которого стала для нас таким святилищем, и послать Ему нашу благоговейную
благодарность. Внезапная дрожь потрясла все мое тело сильнее обычного, и я
услышал голос Али, такой громкий и ясный, точно он был рядом с нами:
- Помните, друзья мои, что радость знания, даваемая вам, - это не сила наших
забот о вас, но возможность создать через вас новые пути помощи людям, показывая
им на живом примере, где путь к нам и как он достигается. Каждый, общающийся с
вами, должен освободиться от суеверия и предрассудков: что вы, ученики и
сотрудники, - святые или особо счастливые избранники. Но в поведении вашем, в
вашем сером трудовом дне они должны видеть нерушимую верность вашу нам - ваше
единение вечное с нашим трудом и путями.
Я передал Бронскому, что сказал нам Али в ответ на наше благоговейное
приветствие Ему. Он пожал мне руку, впервые назвал меня дорогим братом Левушкой
и сказал еле слышно:
- Я без вашей помощи не мог понять, что говорил Али. Но что Он говорил нам, это
я ощущал всем своим существом. Впервые сегодня за всю мою жизнь я испытал
чувство бес предельной, ликующей радости, в которой не было ни единого момента
памяти о земле, времени, пространстве.
Мы вошли в комнату и снова были поражены, что стол был открыт и лежавшая на нем
книга была развернута не на том месте, где мы остановились вчера. Перед нею в
высокой белой, сияющей, точно внутри ее был белый огонь, вазе стояли никогда не
виданные мною цветы, схожие с розами и лилиями, совершенно белые, с изумительной
тонкости и красоты лепестками, издававшие не сильный, но чарующий аромат.
Обоих нас поразило довольно большое количество склеенных листов, отделявших
место нашей вчерашней остановки в чтении от места, раскрытого для нас сегодня.
- Очевидно, нам не нужны или недоступны в данное время истины склеенных листов,
- сказал Бронский, и я начал переводить:
""Помнишь, Аполлон, как несколько лет назад ты сидел на этой самой скамье,
полный скорбных дум и печали от разлуки со мной? Тогда мой голос ободрил тебя, я
указал тебе путь, как идти вперед мужественно, не показав ни разу детям своего
уныния, как вселить в них уверенность в себе при всех неудачах и крепить в них
радостность своим спокойствием. Верность твоя моим заветам не поколебалась. Ты
не сокрушался, что я, дав тебе заветом широкий урок служения людям-толпам,
связал тебя на целый ряд лет двумя нищими сиротами и их спутником-псом.
Теперь дети твои самостоятельные и большие величины в их искусстве, и тебе
настало время их оставить, предоставив им, в свою очередь, служить путями
красоты людям, как сами смогут и сумеют.
Не ущемляйся сердцем, покидая детей, которых любишь, как самых близких родных.
Оставь последнюю условность личной привязанности и иди в те места, что тебе
укажу.
Нет на земле суеверно благословенных мест. Но есть места, где много праведников,
самоотверженных и чистых, долгими годами чистой радости очистили на много миль
вокруг атмосферу земли.
В несколько таких мест ты пойдешь и оставишь там Зерцала Мудрости, что я тебе
скажу, что ты сам запишешь. Часть их, что укажу тебе, ты вынесешь в песнях и
молитвах людям, встречаясь с ними повсюду. Особо же священную часть укроешь в
земле и камнях. Сила их Света будет видна тем, чьи сердца будут чисты. И много
веков там будут селиться ищущие Истины и путей Ее.
Не думай, что, обходя мир, ты оставишь заветы мои для определенных сект и людей,
узко видящих Бога в одних обрядах людей. Не для праведных, но для грешных,
ищущих и жаждущих освободиться, ты пойдешь.
Здесь сидел ты несколько лет назад юношей, не знавшим всей бездны греха и
скорби, всей тьмы падений и лицемерия
людей. Здесь ты простил и благословил женщину, обрызгавшую тебя ядом лжи и
проклятий за отвергнутую любовь плоти. И как твое сердце сумело вынести ей не
приговор осуждения, но подать дар любви Единого, так мое сердце слилось с твоим
в Любви Единого, для труда твоего в каждом простом дне.
Не осудивший и простивший врага, простивший не от ума, но от всей великой,
смиренной Любви - свободен, и Бог живет и сияет в нем.
Не принявший великолепия внешних даров, но отдавший жизнь убогому, узрев в нем
Меня, - свободен, и Бог живет и сияет в нем.
Отошедший от семьи и понявший любовь как ядро Вечного в каждом встречном, не
жалеющий о блаженстве прошлого, не печалящийся в настоящем, не ужасающийся
будущего - свободен, и Бог живет и сияет в нем.
Иди в те места, что укажу тебе, бесстрашно, легко, весело. Заложи в них путь для
встреч и раскрепощения обремененных, чтобы могло приблизиться время понимания,
как душу свою за друзей-ближних отдавший кладет зерно' Света, и рождается новая
сила для раскрепощения людей.
Не иго я возлагаю на плечи твои. Не игом вплетается труд мой в твои дни, но
красоту чаши Любви понесут руки твои, чтобы мог я разделить иго и скорби людей.
Из чаши Жизни пролей Огонь в те места, где зароешь Зерцала Мудрости, чтобы легче
было людям раскрыть в себе чистоту сердца и услышать озарение мое.
Не звал ты меня, верный сын мой, но действовал на земле, как я тебе указал. Не в
мечтах и обетах была твоя верность мне, но в простых делах будней. Раскрыта
теперь Радость в тебе. Иди, выполни урок мой и жди дальнейших указаний".
Не тот Аполлон, почти мальчик, сидел теперь на скамье, вспоминая сцены далеких
дней, дней первых бродячих представлений, когда встретил маленьких сирот.
Мальчик-скрипач, много с тех пор работавший и учившийся, теперь изумлял мир.
Девочка, певица и танцовщица, стала знаменитостью. Сироты не забыли и своего
постаревшего пса, видели в нем и сейчас одного из своих лучших друзей и баловали
его, как могли, украшая ему существование. Они упросили Аполлона посетить то
место, где когда-то с ним встретились, и дать концерт в том городе, где их так
жестоко приняли семь лет назад.
Теперь на скамье сидел молодой зрелый мужчина, широкоплечий, высокого роста и с
сияющим лицом. Но что-то было в этом молодом лице, что не позволяло людям
держать себя с ним развязно, говорить в его присутствии о пошлых вещах и
браниться. Каждому хотелось укрыть свои скотские стороны и выказать побольше
красоты и благородства, когда сияющие глаза Аполлона смотрели на него.
Сейчас, услышав голос отца, которого он не слыхал с тех давних пор, как сидел
здесь впервые и сердце его исходило кровью, он весь точно преобразился. Ему
теперь казалось, что именно этого зова отца он только и ждал уже несколько дней.
