двинуться из Самарканда к реке Сейхун, то, по его повелению, старая ца-
рица Хорезма Туркан-Хатун, мать шаха Мухаммеда, весь бывший гарем шаха и
другие знатные пленные женщины стояли вдоль пути следования монголов:
пока все воины не проехали мимо, они громкими голосами пели, оплакивая
гибель государства Хорезма.
В начале года Барана (1223) лагерь Чингиз-хана находился на правом
берегу реки Сейхун. Сюда по вызову Чингиз-хана прибыли на курултай его
сыновья: Джагатай, Угедэй и Тули, кроме старшего, гордого и непокорного
сына Джучи. С сыновьями, ханами и главными военачальниками Чингиз-хан
совещался о плане завоевания в течение ближайших тринадцати лет всех за-
падных стран вплоть до Последнего крайнего моря.
Лагерь Чингиз-хана расположен был среди садов, брошенных разбежавшим-
ся населением. Сюда во множестве спускались с ближайших гор кабаны. Чин-
гиз-хан любил охотиться на них, поражая их с коня копьем и стрелами.
Раз он погнался за дикими свиньями, его лошадь споткнулась. Хан упал,
а лошадь ускакала. Огромный кабан остановился, наблюдая за неподвижно
лежавшим перед ним Чингиз-ханом. Затем он медленно ушел в камыши. Подос-
пели другие охотники, поймали и привели коня. Каган прекратил охоту и,
возвратившись в лагерь, приказал привести китайского мудреца Чан-Чуня,
чтобы тот объяснил, не было ли в этом падении Чингиз-хана перед дикой
свиньей вмешательства вечного неба? Чан-Чунь сказал:
- Все мы должны оберегать нашу жизнь. У великого кагана лета уже
преклонные, и ему надо поменьше охотиться. То, что нечистый кабан не ос-
мелился напасть на лежащего в болоте "потрясателя вселенной",- это знак
покровительства неба.
- Мне бросить охоту? Нет, этот совет невыполним! - ответил Чин-
гиз-хан.Мы, монголы, с малых лет привыкли охотиться и стрелять с коня, и
даже старики не могут оставить эту привычку... Впрочем, слова твои я
сохраню в моем сердце.
Чингиз-хан, желая наградить Чан-Чуня, поведал пригнать стадо молочных
коров и табун отборных лошадей, но мудрец этого подарка не принял, отве-
тив, что может вернуться обратно в свои китайские горы в обыкновенной
почтовой повозке. Затем мудрец после прощального представления кагану
отправился в обратный путь в сопровождении своих двадцати учеников и от-
ряда воинов. Множество приближенных Чингиз-хана провожали старого даоса
с кувшинами вина и корзинами редких плодов. При расставании многие ути-
рали слезы.
В год Обезьяны (1224) Чингиз-хан повел свое войско обратно в мон-
гольские степи.
Как старый тигр, сожравший корову, медленно возвращается в густые ка-
мыши, в свое логовище, волоча отвисшее брюхо, так медленно подвигалось
войско Чингиз-хана, обремененное огромной добычей. Каждый воин имел по
нескольку вьючных лошадей, верблюдов и быков. Вместе с воинами следовали
и стада баранов, и скрипучие двухколесные повозки, нагруженные одеждами,
коврами, оружием, медной посудой и прочими награбленными у мусульман ве-
щами. Тут же и на конях, и на верблюдах, и на повозках ехали монгольские
и разноплеменные женщины и дети, и длинными, бесконечными вереницами ша-
гали пленные - истощенные, оборванные и босые.
Все это шествие подвигалось не торопясь, делая остановки в местах с
удобными пастбищами, так что войско провело в дороге и лето и зиму, ос-
тавляя длинный след в виде павших ободранных коней и быков и трупов
пленных, не выдержавших трудностей пути через безводные щебнистые равни-
ны Центральной Азии.
Весною Чингиз-хан прибыл к своим кочевьям на реке Керулене и приказал
поставить каганский желтый шатер в становище Буки-Сучегу. Здесь он соз-
вал совещание всех знатнейших ханов и отличившихся полководцев и устроил
никогда еще степью не виданный богатый пир. Через три дня после этого
пира умерла молодая жена Чингиз-хана Кулан-Хатун. Молва шептала, что в
этой смерти виноваты братья кагана... А истину кто узнает?
Следующий год Курицы (1225) Чингиз-хан оставался с своих родных ко-
чевьях и обнародовал "Ясак", наставлял монгольский народ на "Путь разума
и довольства", как был назван сборник его поучений.
Глава пятая. ЧИНГИЗ-ХАН РЕШИЛ УМЕРЕТЬ В ПОХОДЕ
Чингиз-хан не мог оставаться спокойным, когда услыхал, что царство
непокорных тангутов снова возмутилось. Великий хан не забыл своего обе-
щания наказать их царя Бурханя. Он стал готовиться к походу и послал за
сыновьями, уведомив их, что сам поведет войско.
Опять прибыли три сына, кроме старшего, упрямого Джучи.
Второй сын кагана, Джагатай, правитель Маверапнагра, всегда враждо-
вавший со старшим братом Джучи, во время семейного совещания сказал:
- Джучи полюбил страну кипчаков больше, чем свой коренной улус. Он в
Хорезме не позволяет монголам даже тронуть кого-либо из кипчаков. Джучи
открыто говорит такие бесстыдные слова: "Старый Чингиз потерял разум,
так как разоряет столько земель и губит безжалостно столько народов".
Джучи хочет во время охоты убить нашего отца, и заключить союз дружбы с
мусульманами, отделившись от монгольской коренной орды.
Тогда Чингиз-хан загорелся яростью и отправил в Хорезм своего брата
Утчигина и верных людей с приказом, чтобы Джучи немедленно прибыл к от-
цу. "Если же он откажется приехать и останется в Хорезме,- сказал Утчи-
гину на ухо Чингиз-хан,- тогда ты молча ударь и без упреков убей!"
Джучи послал отцу ответ, что не может выехать вследствие болезни и
остался в степи у кипчаков. А верные люди написали Чингиз-хану, что-хан
Джучи здоров, часто ездит на облавную охоту и что поэтому они остались
возле Джучи, чтобы выполнить тайный приказ великого кагана.
Джагатай выехал обратно для управления своим улусом в Самарканд, а
Чингиз-хан с двумя любимыми сыновьями, Угедэем и Тули, в начале года Со-
баки (1226) повел свое войско против тангутов и достиг места Онгон-Та-
лан-Худун. Здесь он увидел страшный сон и стал говорить о близости смер-
ти. Он послал за сыновьями, которые находились в другом отряде.
На другой день на рассвете прибыли Угедэй и Тули. Когда они насыти-
лись поданным угощением, Чингиз-хан сказал другим лицам, присутствовав-
шим в юрте:
- У меня с сыновьями предстоит тайный совет. О наших заботах я желаю
переговорить с ними в полном уединении. Вы все удалитесь.
Когда все ханы и прочие люди удалились, Чингиз-хан усадил возле себя
обоих сыновей. Сперва он давал им советы относительно жизни и управления
государством, затем сказал:
- Внимательно запомните все, дети мои! Знайте, что, против моего ожи-
дания, настало время мозго последнего похода. С помощью покровителя мон-
голов, бога войны Сульдэ, я покорил для вас, мои сыновья, царство такой
необычайной ширины, что от пупа его в каждую сторону будет один год пу-
ти. Теперь говорю мой последний завет: "всегда уничтожайте ваших врагов
и возвеличивайте ваших друзей", а для этого вы должны быть всегда одного
мнения и все действовать, как один. Тогда вы будете жить легко и приятно
наслаждаться своим царствованием. Моим наследником я оставляю, как при-
казал раньше, Угедэя. Поело меня он должен быть объявлен великим каганом
и поднят на белом войлоке почета. Стойте крепко и грозно во главе всего
государства и монгольского народа и не смейте после моей смерти извра-
щать или не исполнять мой "Ясак". Жаль, что сейчас здесь нет моих сыно-
вей Джучи и Джагатая. Жаль! Пусть же не случится так, что, когда меня не
будет, они извратят мою волю, будут между собой враждовать и заведут в
царстве губительную смуту! Хотя всякий желает умереть дома, но я отправ-
ляюсь в последний поход ради достойного конца моего воинского имени.
Разрешаем вам идти.
После этого Чингиз-хан двинулся с войском дальше. По пути правители
встречных племен и городов приходили один за другим и заявляли о своей
покорности. Один хан явился с подносом крупных жемчугов и сказал: "Мы
покоряемся!" Но великий хан, чувствуя близость кончины, не обратил на
жемчуг внимания и приказал рассыпать его в степи перед войском. Все вои-
ны собирали, но много жемчуга потерялось в пыли, так что и потом люди
искали его и находили.
- Каждый день для меня теперь дороже подносов с жемчугами,- говорил
Чингиз-хан и был полон забот и тревоги.
Тогда царь тангутский прислал вестников к Чингиз-хану. Он их не при-
нял, и тангутские послы передали такие слова великому советнику кагана
Елю-Чу-Цаю:
- Наш царь несколько раз восставал против великого кагана, и после
того всегда в нашу страну вторгались монголы, убивали народ и грабили
города. Нет толку в сопротивлении. Мы пришли на служение Чингиз-хану,
просим мира, договора и взаимной клятвы. Елю-Чу-Цай ответил послам:
- Великий каган болен. Пусть царь тангутов подождет пока Чингиз-хану
будет лучше.
Болезнь Чингиз-хана день ото дня усиливалась; он ясно видел близость
кончины и приказал:
- Когда я умру, то ничем не обнаруживайте моей гибели. не подымайте
плача и воплей, чтобы об этом не узнали Праги, не обрадовались и не воо-
душевились. Когда же царь и жители тангутские выйдут из ворот крепостей
с дарами, бросайтесь на них и уничтожайте!
Великий каган лежал на девяти сложенных белых войлоках. Под головой
была седельная замшевая подушка, на ногах покрывало из темного соболя.
Тело, длинное и исхудавшее) казалось невероятно тяжелым, и ему, пот-
рясавшему мир, было трудно пошевельнуться или приподнять отяжелевшую го-
лову,
Он лежал на боку и слышал, как при каждом вздохе раздавался тонкий
звук, точно попискивала мышь. Он долго не понимал, где сидит эта мышь.
Наконец он убедился, что мышь пищит у него в груди, что, когда он не ды-
шит, замолкает и мышь и что мышь - это его болезнь.
Когда он переворачивался на спину, он видел над собой верхнее отверс-
тие юрты, похожее на колесо. Там медленно проплывали тучи, и раз он за-
метил, как высоко в небе пролетел едва видный косяк журавлей. Доносилось
их далекое курлыканье, зовущее вдаль, в новые, невиданные земли.
Каган вспоминал, как он хотел проехать до Последнего моря, но уже на
границе Индии не выдержал жары и все его тело покрылось красными зудящи-
ми пятнами; тогда он повернул войско обратно в прохладные монгольские
степи.
Теперь, ослабевший и беспомощный, он погибает в холодной тангутской
долине между лиловыми горами, где утром вода в чашках обращается в лед.
С каждым мгновением силы покидают его, а лекари обманывают или не умеют
найти ту траву, которая поможет снова сесть на коня и помчаться по степи
за длиннорогими оленями или за желтыми непокорными куланами... Кулана-
ми?.. А где красавица, непокорная Кулан-Хатун?.. И ее уже нет!.. Итак,
прав китайский мудрец, что средства получить бессмертие - нет!.. Каган
шептал, с трудом шевеля высохшими губами:
- Я не видел подобных страданий, когда собирал под свою ладонь много-
численный народ голубых монгольских степей... Тогда было очень тяжело,
так тяжело, что натягивались седельные ремни, лопались железные стреме-
на... Но теперь мои страдания безмерны... Верно говорят наши старики: "У
камня нет кожи, у человека нет вечности!.."
Чингиз-хан забылся тревожным сном, а мышь попискивала все сильнее, в
боку кололо, и дыхание прерывалось.
Когда каган очнулся, у него в ногах сидел на коленях китаец
Елю-Чу-Цай. Такой же длинный и худой, как Чингиз-хан, этот мудрый совет-
ник не спускал с больного пристального взгляда. Каган сказал:
- Что... хорошего... и что... плохого...
- Прибыл из страны бухарской твой переводчик Махыуд-Ялвач. Он гово-
рит, что там...
Каган раздраженно пошевелил ладонью, и китаец замолк.
- Я спрашиваю,- прошептал Чингиз-хан,- что хорошего... и что плохо-
го... в жизни сделал?..
Елю-Чу-Цай задумался. Что можно ответить уходящему нз жизни? Перед
ним внезапно пронеслись вереницей сотни образов... Он увидел голубые
