сать по-арабски и кормил меня, когда я умирал от голода, я готов на бо-
гоугодные дела пожертвовать мой единственный золотой динар...- Туган по-
казал золотую монету.- А ты, великий начальник, прояви милость к обре-
ченному на гибель и позволь мне повидать Хаджи Рахима.
- Дай мне золотой динар и ступай в следующий двор. Там ты можешь лю-
боваться, сколько хочешь, своим сумасшедшим "дивоной".
Туган положил золотую монету в выкрашенную красной хенной ладонь на-
чальника тюрьмы и прошел в каменные ворота.
Глава третья. В ЖЕЛЕЗНОЙ КЛЕТКЕ
В глубине узкого дворика в стене темнело квадратное отверстие с же-
лезной решеткой. Там в груде тряпок копошилось что-то темное.
Около клетки прижалась к стене тонкая фигура, завернутая в длинную до
земли черную шаль, обычную у женщин бродячего племени люли.
Туган осторожно подошел. Женщина повернула голову. Знакомые черты по-
разили его: то же смуглое золотистое лицо, те же карие пытливые глаза,
но исчезла прежняя беззаботность. Метнув пристальный взгляд, женщина от-
вернулась... Сомнений нет - это была Бент-Занкиджа.
Туган подошел ближе, влядываясь внутрь клетки. В ней заключенный мог
с трудом сидеть согнувшись. Из темноты показались косматая грива черных
вьющихся волос и горящие, впивающиеся глаза. Несмотря на страшную пере-
мену в исхудавшем лице, Туган не мог не узнать Хаджи Рахима. Дервиш под-
полз к прутьям клетки и прижался к ним волосатым лицом.
- Ты пришел вовремя, младший брат мой! - хрипел он.- Подойди ближе,
Туган, и выслушай мои последние желания. Злобные имамы хотят сгноить ме-
ня в клетке или для устрашения толпы обстричь мне уши и разрубить на
части... Но разве могут они убить свободную мысль, задушить мою пылающую
ненависть?.. Теперь я написал все, что они хотели, но, прочтя мои запис-
ки, они сожгут на костре и мои записки и меня... Ведь я не расхваливал,
как они, краснобородого Чингиза и не сочинял хвалебных медовых песен та-
тарским поработителям Хорезма, толстокожим убийцам женщин и детей... Я
смело написал правду о том, что видели мои глаза... Я сделал все, что
мог, и теперь пришел мой последний день разлуки. Похороните меня под
старым платаном на Берегу Салара... Мой учитель Абу Али Ибн Сина был ве-
личайший мудрец, а гонимый тупыми злобными имамами, он умер в тюрьме на
гнилой соломе... Он знал все тайны вселенной, но не знал одной, как
спастись от смерти!.. Туган заговорил тихо:
- Помнишь ли, чему ты меня учил в пустыне, когда мы с тобой были свя-
заны веревками и над нами был занесен меч грозного "черного всадника",
Кара-Кончара? Не ты ли тогда говорил: "Подожди унывать, ночь длинна и
еще не кончилась!" Теперь я тебе говорю то же самое: "Подожди унывать,
ночь даже не начиналась!"
Хаджи Рахим быстро приподнялся, точно силы вернулись к нему. Туган
продолжал тихо, вполголоса, стараясь убедить.
- Слушай, старший брат мой, и сделай то, что я скажу. Я дам тебе три
черных шарика, и ты их проглотишь. Тогда ты будешь неподвижен, как мерт-
вец, перестанешь чувствовать боль и увидишь сон, будто ты перелетел че-
рез горы в долину прохладных потоков и благоухающих цветов... Там пасут-
ся белые, как снег, кони и поют прекрасными голосами золотые птицы... И
там во сне ты встретишь снова девушку, которую ты любил в шестнадцать
лет...
- А потом, проснувшись, я буду снова грызть железные прутья? Мне не
надо такого сна!
- Подожди и слушай дальше! Пока тебе пригрезится горная долина, где
ты будешь наслаждаться неомрачаемым забвеньем, я объясню твоим тюремщи-
кам, что ты умер и твое тело надо предать земле. Тогда тюремщики раскро-
ют клетку, подцепят крюком твое тело и поволокут в яму казненных... Вы-
терпи это, как бы ни было больно, не закричи и нз заплачь! Иначе тебе
разобьют железной палкой голову... Когда же ты будешь лежать в яме среди
трупов и в полночь подползут шакалы, чтобы грызть твои ноги, я буду
ждать вместе с тремя воинами. Мы завернем тебя в плащ и быстро унесем за
город в безлюдное место... Там разум вернется в твое тело, я посажу тебя
на коня, и ты уедешь на запад или на восток, где начнешь новую жизнь...
- Да, ты правильно сказал: ночь еще не кончилась!.. Я готов отпра-
виться в долину белых коней! Дай скорее целебные шарики! - и Хаджи Рахим
протянул руку, черную и жесткую, как лапа беркута.
Туган достал из цветного мешочка три черных шарика и передал Хаджи
Рахиму. Тот, не колеблясь, их проглотил. Он начал что-то шептать, все
неразборчивее и тише, покачнулся и свалился на бок...
- К клетке подошел стражник с копьем.
- Мой начальник приказывает дольше не оставаться возле отверженного
преступника!
- Заключенный не нуждается в милости твоего строгого начальника: он
умер!
Стражник недоверчиво просунул в клетку копье и кольнул лежавшего дер-
виша.
- Не кричит? Не ворочается? Видно, в самом деле умер!.. Теперь тело
безумного "дивоны" будет выброшено в яму... Ясли вы захотите его похоро-
нить, поторопитесь это сделать сегодня же ночью. К утру собаки и шакалы
изгрызут покойника так, что вы и костей его не соберете... Спасибо за
щедрость! Всем нам когда-нибудь придется умереть!..
Глава четвертая. ПОСЛЕДНЯЯ СТРАНИЦА КНИГЕ
Упорный и терпеливый увидит
благоприятный конец начатого дела.
(Хаджи Ралим)
Тугак и Бент-Занкиджа шли рядом по безмолвным пустынным улицам разру-
шенного города. Туган вел коня в поводу. Гулко отдавался стук копыт в
станах покинутых зданий, Оба вспоминали далекие дни юности, проведенной
в шумном Гургандже, в доме погибшего во время разлива реки старого Мир-
зы-Юсуфа.
- Все эти долгие годы моих скитаний я думал о тебе, Бент-Занкиджа.
- Вот опять перед тобой подруга твоего детства... И мне тоже пришлось
увидеть блеск молний и услышать удары грома, который потряс, всю нашу
землю... Но там, где в яростную бурю падают могучие дубы и платаны, там
иногда сохраняется невредимой маленькая мышка,- и я спаслась!
- Расскажи, что с тобой было в эти страшные годы?
- Слушай, что со мной произошло. Когда монголы схватили меня в Бухаре
и заставили петь их свирепому владыке грустные песни про гибель Хорезма,
он похвалил меня и приказал содержать в его походном хоре китайских пе-
виц...
Вместе с ними я побывала всюду, где проходил этот истребитель людей.
Однажды Чингиз-хан стал жаловаться на боли в глазах, на то, что вместо
одного месяца перед ним проплывают два месяца, что вместо одного джейра-
на ему в степи мерещатся сразу три. Он думал, что с ним шутят злые духи.
Монгольские шаманы молились и плясали перед Чингиз-ханом, но не сумели
отогнать злых духов. Лекари боялись коснуться его и заглянуть в его ужа-
сающие глаза. Однако приехавший в лагерь Чингиз-хана старый арабский
"каддах", по имени Зин-Забан, храбро взялся вылечить "потрясателя все-
ленной". Он действительно быстро помог Чингиз-хану. Свирепый владыка ос-
тался доволен и спросил, какую награду он хочет? Старый лекарь не просил
сокровищ, а только указал пальцем на певицу женского хора, и этой певи-
цей оказалась я! Чингиз-хан приказал отдать меня лекарю. Старик запер
меня в эндеруне, где я пела про черные кудри юноши и родинку на щеке.
Лекарь услышал II побил меня узорчатым поясом. Я запела о воине, забыв-
шем улыбку. Старик опять стал учить меня сыромятным ремнем. Тогда я убе-
жала от него, и меня приютили у себя в походных шатрах женщины презирае-
мого у нас бродячего племени огнепоклонников люли. Я ходила закутанной,
как они, в черное покрывало, и никто меня не выдал... Но, себе на горе,
старый каддах Зин-Забан пошел жаловаться на мзня грозному Чингиз-хану и
умолял, чтобы его воины мэяя разыскали... Монгольский владыка так расс-
вирепел, что все кругом попадали на землю, спрятав лица в ладони... "Как
ты осмелился упустить из своих рук мой дар? - кричал Чингиз-хан.- Как ты
не сумел подчинить себе твою жену? Мужчина, которого не слушается жена,
не смеет жить в моих владениях! Возьмите его!" И бедного старого лекаря
схватили палачи и тут же отрубили ему умную седую голову. "Какая страш-
ная развязка!" С того времени я живу у племени люли. Узнав, что Хаджи
Рахим сидит в клетке, я стала приносить ему хлеб, орехи, виноград... Я
помогала ему писать...
- И ты, сама гонимая, помогала ему?
- Через каждые три дня я ходила в тюрьму и перздавала Хаджи Рахиму
несколько листов чистой бумаги, а он украдкой протягивал мне написанные
им за три дня листы своих воспоминаний. Переписав у себя в шатре эти
листы, я возвращала их Хаджи Рахиму и через три дня опять получала новые
страницы повести о нашествии монголов на Хорезм... Таким образом, однов-
ременно с той книгой, которую писал в клетке Хаджи Рахим, у меня накопи-
лись листы второй такой же книги, переписанной моей рукой. Да будет бла-
гословенна память Мирзы-Юсуфа, научившего меня писать!..
- Ты сделала великое дело,- сказал Туган.- Если злобные имамы сожгут
записки Хаджи Рахима, у нас сохранятся вторые их листы! И внуки наши, и
правнуки будут читать повесть Хаджи Рахима о злодеяниях Чингизхана...
Они подошли к берегу быстрой мутной реки. Здесь стояли закоптелые
шерстяные шатры племени люли.
У подножия старого платана, на обрывке ковра, Бент-Занкиджа положила
пачки бумажных листов. Яркая луна, поднявшаяся над развалинами Самаркан-
да, освещала желтые страницы, где ровными строками излагалась повесть
гонимого скитальца. Бент-Занкиджа опустилась на ковер и, перебирая лис-
ты, говорила:
- Хаджи Рахим крайне ослабел, запертый в холодной, никогда не согре-
ваемой клетке, но он нисколько не унывал, точно его жгли собственные
пламенные мысли... Он уже писал с трудом... Видишь, как в этих строках у
него дрожат и прыгают буквы! Слушай, что Хаджи Рахим написал на послед-
ней странице...
Бент-Занкиджа взяла исписанный арабской вязью лист бумаги и стала чи-
тать:
- "...Мой истертый калям дописал последние строки повести о набеге
беспощадных монголов на цветущие долины нашей родины... Запыленный опил-
ками усердия, составитель этой книги хотел бы сказать еще много о тех
малодушных людях Хорезма, которые не решились самоотверженно выступить
на борьбу с жестоким губителем мирных племен, свирепым Чингиз-ханом...
...Если бы все хорезмийцы твердо и единодушно подняли меч гнева и, не
щадя себя, яростно бросились на врагов родины, то высокомерные монголы и
их краснобородый владыка и полгода не удержались бы в Хорезме, а навсег-
да бы скрылись в своих далеких степях...
...Монголы одолевали больше вследствие несогласия, уступчивости и ро-
бости противников, чем силой своих кривых мечей... Смелый .Джелаль
эд-Дин показал, что с небольшим отрядом отчаянных джигитов он умел раз-
бивать монгольские скопища...
...Но калям выпадает из моих холодеющих пальцев... Силы дервиша-ски-
тальца слабеют, а дни бегут, приближая день расплаты... И я могу начер-
тать лишь несколько строк из стихотворения поэта:
Подобно весеннему дождю,
Подобно осеннему ветру
Исчезла моя молодость!
Я задержался в этой жизни,
А вожак каравана
Уже нагрузил верблюдов
И торопит двинуться в путь...
...Скажу на прощанье моему неведомому читателю: "Надменные имамы и.
раздувшиеся от важности улемы меня упрекают в неверии! Злобна и тупа их
близорукость! Неверие, такое, как мое, не легкое и не пустое дело" . Нет
тверже и пламеннее моей веры: в победу скованного мыслителя над тупоум-
ным палачом, в победу угнетенного труженика над свирепым насильником, в
победу знания над ложью!.. Я знаю, настанет лучшая пора, когда правда,
забота о человеке и свобода поведут нашу родину к всеобщему счастью и
свету!.. Это придет, это будет!"
Бент-Занкиджа приложила к губам тонкий смуглый пальчик с тремя сереб-
ряными кольцами, подумала, сдвинув изогнутые брови, старательно сложила
