Бату-хан нехотя проговорил:
- Пусть будет так! Но одну из семи я выберу сам. Это должна быть де-
вушка, которую зовут "Утренняя звезда", Юлдуз... Субудай-багатур, ты мне
ее разыщешь!
Через день нукеры Субудай-багатура разыскали в Сыгнаке несколько де-
вушек по имени Юлдуз. Всех их, трепещущих от страха, привели к Бату-ха-
ну. Он обвел приведенных скучающим взглядом и указал на худенькую девуш-
ку, почти девочку, со слезами на ресницах. Ее закутали в шелковое покры-
вало и отвели к старой ханше Ори-Фуджинь. Ханша приказала ее раздеть,
сама осмотрела, потрогала худые плечи и ребра и нашла, что девочка Юлдуз
не имеет внешних пороков, скромна, красива, глаза ее проницательны, на
щеках у нее ямочки, но худа и пуглива она, как дикий гусенок.
- Что ты умеешь делать? - спросила ханша.
- Я умею... доить злую корову,- скромно пролепетала Юлдуз.
- Это не легкое дело! - заметила Ори-Фуджинь и засмеялась низким
мужским голосом.- Для этого нужно терпение. Еще что ты умеешь?
- Я умею... пасти ягнят, вязать пестрые узорчатые носки, печь в золе
лепешки с изюмом...
- В дороге все это полезно,- сказала старуха, опять засмеялась и бо-
лее ласково посмотрела на девочку.- Еще что ты знаешь?
Бесшумно подошел Бату-хан и слушал ответы Юлдуз.
- Говори, что ты еще знаешь?
- Я могу петь наши кипчакские песни и рассказывать сказки про старого
Хызра, про свистящих джинов и про смелых джигитов...
В глазах Бату-хана сверкнули веселые искры, и он переглянулся с ма-
терью.
Ори-Фуджинь милостиво кивнула головой:
- Она может ехать!..
Глава седьмая. СЕДЬМАЯ ЗВЕЗДА
Когда татарско-монгольское войско двинулось в поход, Юлдуз посадили
на седьмого верблюда вместе рабыней-китаянкой, приставленной к ней по
приказу ханши Ори-Фуджинь. Юлдуз сидела в кеджавэ под балдахином, прик-
рытая шелковой занавеской. На второй день пути она вдруг забеспокоилась,
целый день прятала свое лицо под покрывалом и вечером сказала своей ра-
быне:
- Я вижу, невдалеке от нас на верблюде едут двое: старик и дервиш -
факих. Если бы они стали спрашивать про меня, не смей им отвечать, Я бо-
юсь этого старика, он мне уже принес несчастье... Сделай так, чтобы меня
никто не узнал...
Опытная в женских хитростях китаянка на остановке старательно растер-
ла белила, навела румянец, удлинила до висков брови и так разукрасила
Юлдуз, что она сама себя не узнала, посмотрев в серебряное полированное
зеркальце.
В пути "семь звезд" держались отдельным караваном, имея особую охра-
ну. На передних четырех верблюдах ехали четыре монгольские княжны. Они
были из самых знатных кочевых родов, отличались полнотой и длинными ко-
сами до земли. За ними ехали две кипчакские княжны. Одна из них была до-
черью хана Баяндера. Обе кипчакские княжны обыкновенно усаживались вдво-
ем на одном верблюде, без конца болтали и смеялись, а на другом верблюде
помещались их служанки. Как-то на стоянке они подошли к Юлдуз, заговори-
ли с ней и рассказали, что каждая из них имеет своего собственного ска-
кового коня, что они будут участвовать в праздничной облавной охоте и на
скачках.
- Ты, конечно, рабочая, черная жена! Коней у тебя нет, приданое-твои
одежды и украшения-тебе дала ханша Ори-Фуджинь. Бату-хан на тебя и смот-
реть не станет. Ты будешь облизывать чашки, из которых мы пьем.
Юлдуз съежилась, попятилась и прижалась к рабыне-китаянке. С непод-
вижным, окаменелым лицом разглядывала она кипчакских княжон.
- Что же ты не отвечаешь? Ты, коровница, разве не умеешь говорить?
Тогда мычи!
Юлдуз опустила глаза и хотела что-то ответить, но не смогла... Она
схватила шелковый платок, привычным жестом стала его сворачивать и свер-
нула в куклу, как обычно делают девочки в кочевьях. Наконец она выгово-
рила:
- Уходите отсюда, если я коровница. Если мой хозяин прикажет, я буду
мыть чашки, прикажет - я погоню вас в поле хворостиной, как коров...
- Она еще совсем глупый ребенок,- сказала одна.
- И останется глупой на всю жизнь! - добавила вторая, и обе со смехом
ушли.
На другой день на остановке к Юлдуз пришли монгольские ханши, кроме
первой, Буракчинь, самой важной. Они трогали Юлдуз, ощупывали ее худые
руки, плотность материи на платье, осмотрели ее зубы.
Юлдуз покорно разрешала себя трогать и улыбалась. Монголки поочередно
коснулись пальцем ямочек на щеках и засмеялись. Старшая сперва держалась
важно, но потом тоже стала смеяться. Ханши брали в руки куклу, свернутую
из платка, и показывали, как будут качать ребенка и кормить грудью. По-
том они поднялись, сказав ласковое и прощальное приветствие, и ушли. Са-
мая юная вернулась и шепнула:
- Приходи ко мне болтать, я еду на четвертом верблюде! Когда Юлдуз
осталась одна, она встряхнула платок, закуталась в него с головой и ста-
ла плакать. Не в первый раз она плачет с того дня, как отец и старший
брат Демир отвезли ее в караван-сарай невольников и продали чернобородо-
му купцу в красном полосатом халате, с большим тюрбаном, круглым, как
кочан капусты. Ей было обидно: ее осматривали, как овцу, назначенную на
продажу. Чем она виновата? Она хочет жить хотя бы в самой бедной закоп-
телой юрте около родника, чтобы к ней каждый вечер приезжал Мусук на
своем гнедом,коне и рассказывал, что делается в табуне, как дерутся же-
ребцы, какие родились жеребята и как он отогнал подбиравшихся к ним вол-
ков...
Чьи-то пальцы нежно коснулись локтя, и тонкий голос прошептал:
- О чем ты плачешь, звездочка? Это еще не горе, большое горе еще впе-
реди.
Это была рабыня, китаянка И-Ла-Хэ. Она сидела на коленях перед Юлдуз
и с привычной почтительностью быстро кланялась, положив на ковер ладони.
- Когда же придет большое горе?
- Когда ты увидишь, что твой ребенок умирает..,
- А ты видела большое горе?
Китаянка пропела маленькой высохшей рукой по глазам, точно желая
стряхнуть набежавшую слезу, и оглянулась. Кругом горели костры, освещая
багровым светом лежащих и сидящих воинов. Китаянка и Юлдуз прижались
друг к другу, сидя на маленьком бархатном ковре. Они чувствовали себя
затерянными среди огромной людской толпы, которая гудела, кричала, пела,
бряцала оружием, а теперь постепенно затихала, усталая от перехода, и
погружалась в сон и забвение. Китаянка сказала:
- Тяжело мне вспоминать то горе, которое пришлось пережить. Но слу-
шай! И большое и маленькое горе - все увидели мои бедные глаза! Я начала
жизнь счастливо и беззаботно в доме отца. Он понимал значение каждой
звезды и по их движению предсказывал будущее человека. Отец проводил
каждую ночь на крыше дворца Цзиньского императора и все, что узнавал по
движению и скрещению звезд, записывал в большую книгу. А утром он пока-
зывал книгу главному смотрителю дворца, который рассказывал все важней-
шее самому владыке - повелителю Китая. Когда я подросла, отец выдал меня
замуж за веселого и знатного начальника двухсот пятидесяти всадников. Он
был старше меня на двадцать лет, но мы жили счастливо, у нас было двое
красивых детей. Мы жили в небольшом доме с садом и прудом, где росли ло-
тосы и плавали золотые рыбки. Внезапно примчались к городу монгольские
воины Чингиз-хана, когда их никто не ждал. Во главе монгольского отряда
был этот самый одноглазый полководец, который теперь не расстается с Ба-
ту-ханом. Мой муж бросился со своим отрядом в битву и назад не вернулся.
Монголы убили мою мать и увели моих детей. Дикий, страшный монгольский
сотник взял меня к себе рабыней, Я старалась угождать ему, как могла, я
хотела жить, чтобы разыскать и спасти своих детей. Моему новому господи-
ну понравились лепешки с медом и пирожки с древесными грибами. Он держал
меня при себе и не соглашался дать мне свободу за выкуп. Потом он пода-
рил меня ханше-матери Ори-Фуджинь, и я попала в ее шатер. Теперь ханша
приставила меня к тебе, чтобы я научила тебя ходить, петь, кланяться,
говорить тонким голосом и красивыми движениями разливать чай в чашки,
как это делают знатные женщины во дворце... " Ты хочешь этому научиться?
- Если это нужно, я все выучу,- ответила Юлдуз.
- Этого мало! Я научу тебя рассказывать такие интересные, страшные и
веселые сказки, что твой хозяин будет постоянно к тебе приходить, чтобы
тебя слушать. Тогда он будет делать все, о чем ты попросишь. Я расскажу
тебе сказку о людях, которые ездят по небесному пути в повозке, запря-
женной ласточками, сказку про бедного пастуха, который заставил дракона
выстроить город, где люди не знали слез, и много других сказок...
С этого дня Юлдуз уже не чувствовала себя одинокой. Она видела в ки-
таянке свою защитницу и слушала ее указания, советы и сказки, нужные для
того, чтобы красиво и грациозно принять, угостить и развлечь своего гос-
подина, когда он захочет навестить ее.
Глава восьмая. БЕСЕДА С ДЖИХАНГИРОМ
...Пишет Хаджи Рахим,- да поможет ему небо в его необычных испытани-
ях...
...Утром в пятнадцатый день месяца Реби второго ослепительный призвал
к себе в золотисто-желтый шатер Хаджи Рахима.
Бату-хан сидел на куске простого темного войлока, брошенного на бар-
хатный персидский ковер. Рядом с ним лежали колчан с тремя красными
стрелами, лук и изогнутый меч; над ним висел бронзовый щит. Жестом руки
джихангир пригласил факиха сесть возле пего. Хаджи Рахим поцеловал землю
и, оставшись на коленях, приготовился записывать то, что услышит.
Джихангир заговорил шепотом. Его слова иногда летели в таком беспо-
рядке и с такой быстротой, что было трудно записывать, но Рахим старался
удержать их в своем сердце:
- Сегодня будет великий совет ханов... День может окончиться кровью,
если монголы, потеряв рассудок, начнут рубить друг друга... Тогда новые
синие курганы вырастут на тропе Ворот народов... Да, это будет!.. Пом-
нишь великий курултай" моего деда, непобедимого Чингиз-хана? Я хорошо
все помню, хотя мне было тогда семь лет... Сперва Священный Правитель
изредка спрашивал, и все ханы отвечали с усердием и трепетом, не переби-
вая друг друга. Каждый взвешивал на весах осторожности свой ответ. Когда
же Покоритель вселенной начинал говорить, слова его падали на сердце,
как молния, как удар меча, как прыжок коня через пропасть, прыжок, после
которого нет возврата... Никто не осмеливался возражать или высказывать
сомнения в удаче похода. Теперь ханы забыли великие правила мудрейшего,
единственного. Они грызутся между собой, как это было в наших мон-
гольских степях до того дня, когда Священный Правитель сжал всех в своей
могучей ладони... Сегодня на великом совете все ханы, кроме Менгу-хана и
моих братьев, захотят сделать меня смешным и жалким, чтобы я, как кабан,
пронзенный стрелой, убежал трусливо в камыши... Этого не будет! Или я
перебью всех, кто не поцелует передо мной землю, или я сам упаду, рассе-
ченный на куски... Я уже давно бы сломал им всем хребты, но я помню за-
вет деда - "не заводить смут среди его потомков". Не в их ли руках
власть над вселенной? Почему же они раскачивают и подрубают столб, на
котором держится шатер рода Чингизова?.. Сегодня я покажу им, по праву
ли я держу девятихвостое знамя моего деда!..
Дверная занавеска заколебалась, и большая квадратная ладонь, просу-
нувшись, ухватилась за боковую деревянную стойку. Послышались сердитые
крики.
- Это чужой! Это не наш! - прошептал Бату-хан, схватил лук, натянул
его, и красная стрела, пронзив ладонь, впилась, дрожа, в деревянную
стойку двери. Рука исчезла, унося стрелу.
Голоса затихли. Бату-хан ударил колотушкой в бронзовый щит. Вошел до-
зорный в длинной монгольской одежде, в кожаном шлеме с назатыльником, с
коротким копьем в руке.
- Кто порывался пройти сюда?
- Гонец от Гуюк-хана. Он пытался оттолкнуть меня, показывая золотую
пайцзу, и лез без разрешения в шатер. Я выхватил меч и ударил его руко-
