с крыши. <...> В это время падающих с крыши увидела другая особа, живущая в
том же доме, что и Ида Марковна, но только двумя этажами ниже. Особу эту
тоже звали Ида Марковна. <...> Ида Марковна взвизгнула и, вскочив с
подоконника, начала спешно открывать окно, чтобы лучше увидеть, как падающие
с крыши ударятся об землю. Но окно не открывалось. Ида Марковна вспомнила,
что забила окно внизу гвоздем и кинулась к печке, в которой она хранила
инструменты: четыре молотка, долото и клещи (ГББ, 62--63).
Покуда тела падают, события продолжают разворачиваться. Хармс создает
специальную конструкцию для слежения за падением. Он
Падение 99
возводит напротив, "кажется, школы", откуда падают тела, многоэтажный
дом. Падение тел буквально отмеряется этажностью. Покуда первая Ида Марковна
протирает стекла, тела подлетают уже к квартире второй Иды Марковны на два
этажа ниже.
Система строится из двух слоев, каждый из которых оказывает свое
влияние на другой. Первоначальное название рассказа было "Вблизи и вдали"54.
Название показывает, что Хармс изначально в основном акцентировал
разделенность двух временных и событийных слоев. Но разделенность эта имеет
смысл только благодаря их встрече, организованной окном. Поведение
свидетелей находится в разительном контрасте с поведением падающих. Падающие
спокойно съезжают по крыше, в их поведении как будто нет ничего случайного,
непредсказуемого. Свидетели же визжат и мечутся. Очевидно, что "событие"
заключено не столько в падении, сколько именно во встрече с ним через окно.
Неожиданность случая -- целиком на стороне свидетелей. Более того, вся
активность "субъектов" -- также на стороне свидетелей, вся непредсказуемость
поведения целиком на их стороне.
Гегель определил падение как "относительно свободное движение"55 . Оно
свободно потому, что задается тяжестью самого тела, то есть чем-то
имманентно присущим телу как понятию. И оно обусловлено
расстоянием от некоего центра, к которому оно направлено. Это сочетание
свободы и обусловленности делает падение плохим кандидатом на воплощение
идеи случайности. Падение происходит в соответствии с законом,
имманентным понятию тела. Поведение свидетелей зато совершенно
непредсказуемо.
Хармс подчеркивает контраст медленно, "закономерно" съезжающих по крыше
тел и судорожно дергающихся, взвизгивающих, мечущихся свидетелей. Первые
тела подчинены физической силе инерции, вторые совершенно безынерционны.
Конвульсии Ид Марковн провоцируются "встречей" с падающими телами в окне.
Окно -- это пространство вне времени, это чистый вырез, в котором
происходит встреча. Конвульсивная моторика свидетельниц как бы не имеет
предшествования, она не связана с памятью, она порождается беспамятством
встречи. Она воспроизводит безынерционность дискурса, порождаемого встречей.
12
В "Упадании" есть одна любопытная деталь, заслуживающая упоминания. У
Хармса свидетели, по существу, мало что видят -- в одном случае окно
запотело, в другом окно не открывается. Все старания свидетелей направлены
на то, чтобы открыть окно, чтобы увидеть. Иды Марковны и видят, и
одновременно не видят падающих.
____________________
54 Kobrinsky Aleksandr. Some Features of the Poetics of Kharms's
Prose: The Story "Upadanie" ("The Falling") // Daniil Kharms and the Poetics
of the Absurd / Ed. by Neil Cornwell. New York: St. Martin's Press, 1991. P.
149.
55 Гегель. Энциклопедия философских наук. Т. 2. М.: Мысль, 1975.
С. 80.
100 Глава 3
Первая Ида Марковна видит, что кто-то падает, но не может понять, кто
именно: "вдруг она увидела, что кто-то с крыши противоположного дома
начинает падать. <...> Совершенно растерявшись, Ида Марковна содрала с себя
рубашку и начала этой рубашкой протирать запотевшее оконное стекло, чтобы
лучше разглядеть, кто там падает с крыши".
Поскольку падающее тело -- это тело, претерпевающее метаморфозу, оно
как бы лишается идентичности, имени, оно становится неопределимым.
Запотевшее, неоткрывающееся окна -- это лишь метафора невозможности увидеть
и назвать. Вертикальное и неподвижное пред стояние делает тело видимым как
эйдос, падение (падеж) нарушает видимость.
Если принять хармсовское понимание окна как связанного с Богом, то
отпадение от окна оказывается как бы отпадением от Бога как от сферы
эйдосов. Такое отпадение начиная с Платона описывалось как выпадение в
область "различия"56. Именно о теле, оказавшемся в этой области,
действительно невозможно сказать, кто это.
Область "различия" достигается выпадением из вневременного состояния,
знаменующего собой регресс, на стадию "начала" и материальной аморфности,
неразличимости формы. Эйдос как бы выпадает в бесформенное, неназываемое и
неразличимое. Различие, таким образом, оказывается
неразличимостью.
У Хармса падение (и у Кузнецова, и у Кушакова, и в "Упадании") приводит
не просто к трансформации тела, но к потери им различимости. Речь идет
действительно о каком-то выпадении в состояние "до формы", а у Кушакова и у
анонимных падающих в "Упадании" -- до имени. Имя в каком-то смысле
аналогично эйдосу, оно делает тело отличимым, "видимым".
То, что для Хармса существенна ситуация неразличимости, следует из всей
структуры "Упадания". Прежде всего обращает на себя внимание удвоение как
падающих, так и свидетелей.
Отсутствие имен у падающих показывает, что два падения здесь постоянно
рассматриваются как неразличимые. Падающие одновременно съезжают по одной и
той же крыше. Они одновременно начинают падать и одновременно достигают
земли:
К этому времени уже обе Иды Марковны, одна в платье, а другая голая,
высунувшись в окно, визжали и били ногами. И вот, наконец, расставив руки и
выпучив глаза, падающие с крыши ударились об землю.
___________________
56 "Область различия" первоначально возникает у Платона в "Политике"
(273 d). Платон здесь рассказывает миф о том, как космос перестает соблюдать
закон Демиурга и постепенно им вновь "овладевает состояние древнего
беспорядка", он начинает разрушаться и погружаться "в беспредельную пучину
неподобного" (Платон. Политик / Пер. С. Я. Шейнман-Топштейн //
Платон. Соч. : В 3т. Т. 3 (2). М.: Мысль. С. 32). У Плотина в "Эннеадах"
(1,8, 13) "область различия" также лежит внизу, и в нее дух погружается, как
погружаются в материю, покуда он не опускается в некую первичную грязь, прах
(Plotinus. The Enneads. Harmond-sworth: Penguin Books, 1991. P.
67--68).
Падение 101
Когда вываливаются старухи, они выпадают одна за другой, и минимальное
различие в их "упадания" вносится порядком падений. В данном же случае Хармс
меняет условия события. Два безымянных тела падают одновременно, в один и
тот же момент, неразличимо они достигают земли. Отсутствие же имен еще в
большей степени делает эти два падения -- одним событием. "Два" -- в
данном случае не более чем условность, указание на существование
неформулируемого различия.
Хармс снимает различие и между свидетельницами. Бросается в глаза,
конечно, навязчивая идентичность их имен. Хармс строит рассказ таким
образом, чтобы два тела без имен совершили одно падение с
крыши и были увидены двумя женщинами с одним именем. Событие,
таким образом, все время то сводится воедино, то разводится надвое. Различие
перестает эффективно распространяться и на падающих, и на свидетельниц.
Ситуация различия как неразличимости распространяется и на сам "прибор"
наблюдения -- окно перестает быть прозрачным.
13
Падающее тело отсылает еще к ряду аспектов, вероятно, не безразличных
для мира Хармса.
Аристотель подразделял все виды движения на естественные (природные) и
насильные, когда к телам прикладывается сила некоего видимого движителя.
Падение относится к числу естественных движений и в качестве такового
подтверждает естественный порядок вещей, складывающихся в "космос":
Тот факт, что grave падает вниз, то есть к центру мироздания, a
leve -- вверх, то есть к лунной области, может также быть
сформулирован иначе: в соответствии с порядком космоса первое как будто
имеет свое естественное место в центре, а второе -- на периферии, и они
мгновенно начинают двигаться в этих направлениях, если им ничто не
препятствует57 .
Но такое понимание падения основано на геометрической схеме мира с раз
и навсегда определенным понятием центра и периферии, верха и низа.
Заболоцкого интересовала такая аристотелевская концепция пространства. Он, в
частности, утверждал, что падение всегда направлено вниз, низ же -- не некое
условное понятие, это полюс, который может быть определен как нечто
абсолютное. Л. Липавский зафиксировал в своих "Разговорах":
Н. А. [Заболоцкий] видел сон, который взволновал его, сон о тяготении.
Н. А.: Тяготения нет, все вещи летят и земля мешает их полету, как экран на
пути. Тяготение -- прервавшееся движение и то, что тяжелей, летит быстрее,
нагоняет.
________________
57 Dijksterhuis E. J. The Mechanization of the World Picture. P.
25.
102 Глава 3
Д. X. [Хармс]: Но ведь известно, что вещи падают одинаково быстро. И
потом, если земля препятствие на пути полета вещей, то непонятно,
почему на другой стороне земли, в Америке, вещи тоже летят к земле,
значит, в противоположном направлении, чем у нас. <...>
Н. А.: Те вещи, которые летят не по направлению к земле, их и нет на
земле. Остались только подходящих направлений.
Д. X.: Тогда, значит, если направление твоего полета такое, что здесь
тебя прижимает к земле, то, когда ты попадешь в Америку, ты начнешь
скользить на брюхе по касательной к земле и улетишь навсегда.
Н. А.: Вселенная, это полый шар, лучи полета идут по радиусам внутрь,
к земле. Поэтому никто и не отрывается от земли (Логос, 19).
Хармс в споре отстаивал современные физические представления о
пространстве и падении. Есть, однако, в "упадании" его тел нечто, казалось
бы, противоречащее классической механике. Его тела как будто не подвержены
ускорению, они падают не спеша.
Известно, что Галилей свел движение к области чистых форм58. Движение
вошло в сферу чисел и геометрии. Но это введение в сферу чистых форм могло
быть осуществлено только за счет абстрагирования от материальности тел. Ганс
Блуменберг показал, например, что одно из главных нововведений Галилея было
требование исчислимости самой материи59. Тела, абстрагированные от
собственной материальности, были превращены в своего рода движущиеся
"точки". Существенный элемент галилеевской теории падающих тел --
утверждение, что
...тяжелое тело от природы подчиняется внутренне присущему ему принципу
движения к общему для тяжелых объектов центру (то есть к центру нашего
земного шара)60.
Таким образом, падение, по выражению Гегеля, --
есть лишь абстрактное полагание центра, в единстве которого
различие отдельных масс и тел полагает себя как снятое: масса, вес не имеют
поэтому никакого значения в величине этого движения. Но простое
для-себя-бытие центра как это отрицательное отношение к самому себе является
по существу отталкиванием самого себя...61
Центр у Гегеля -- это совершенное снятие материальности и
самообнаружение чистого самоотрицания, выражающееся в "абсолютно свободном
движении".
При этом движение тела, приближающегося к центру земли, претерпевает
изменения, никак не объяснимые природой падающих тел, но именно воздействием
