на виду.
Я встал и использовал разницу времени. Во времени Штарка (и робота)
был резкий бросок ко мне. Во времени Аргусов я подошел к роботу (руки его
только начинали хватательное движение) и продавил стекло аварийного
устройства.
Это всегда надо иметь в виду - аварийное окошечко робота. Так можно
остановить даже ополоумевшую машину, не губя ее ценную механику. Если,
конечно, успеешь.
И снова я во времени Штарка, снова сижу в кресле, снова разговор.
Штарк отчаянно жестикулирует. Он, видите ли, восхищен!..
- Поздравляю, поздравляю! - трещит Штарк. - Такая реакция! Молния!..
Любопытно, как этого они добились? Можно разобрать ваш... Простите
сидящего во мне механика, но очень хотелось бы покопаться в ваших
вещичках. Я всегда мечтал стать таким вот неуязвимчиком, мне глубоко
неприятно принадлежать к породе слишком рыхлой и слизистой.
Во мне воды восемьдесят процентов. Во мне-то! Смех.
Хотите должность моего главнокомандующего? Нет? Тогда поделим шарик
пополам? Ни с кем, кроме вас, делиться бы не стал, самому тесно. А вам -
пожалуйста. Дать север?.. Юг?.. Нет?.. Удивлен. Ах да, вы же законник.
...Задумались ли вы о личной мощи? Что может человек один, если он не
Аргус? Без роботов? Без себе подобных? Знаете, Аргус, трагедия правителя в
его зависимости от каждой мелочи. Ему же (сужу по себе) приятнее все
делать самому. Да, да, все мы царьки сновидений. А если я мечтаю о
планете, которую я целиком сделал сам? О мире, где действую только я, мой
мозг, лишенный дурацких эмоций.
О вечной жизни, чтобы всему научиться и все уметь? Если здесь (он
ударил себя по груди) что-то жжет?
- Сильно, сильно, - говорил я.
- Колонисты, эти поставщики фактов, конечно, наговорили обо мне много
нелестных вещей. Диктат и прочее, - толковал Штарк. - Я же хочу одного -
полной самоотдачи! Что мне делать, если мой калибр соответствует только
всему шарику? Если мне тесно в обыденных отношениях? Если мозг требует
грандиозного?
Говорит - сам усмехается.
Тело его маленькое, горячее. В движениях рук и гримасах лица
повышенная четкость. Он не сидит спокойно, не может, у него сильно повышен
обмен, он даже в разговоре вынимал из кармана питательные шарики и кидал
их себе в рот.
- Я прав и не половинчато, а всеобъемлюще. Разница мира
биологического и технического - в отличии случая от закономерности. К чему
мне случаи, зачем мне люди? Их настроение, их эмоции? Проклятые
случайности проклятых дураков?
...Роботов я люблю. Они помогают мне выпустить на волю призрачный
мир, заключенный в этой коробке. (Он постучал себя пальцем по шлему.) Кто
породил его? Подземелья Виргуса? Возможно. Там я убедился, человек может
быть творцом миров. Дайте мне время, и я сотворю свой мир. Мне нужны не
миллионы лет, не тысячелетия, как Гленну. Через десять, через пять лет вы
увидите здесь идеальную для жизни планету. Без слизи, других природных
глупостей.
Договорились?.. Нет?! Тогда как это вам понравится, мой Судья? - И
Штарк вынул из кармана руку, раскрыл ладонь - вспорхнула тучка серебристых
капель-пузырьков. Он подул, отгоняя их от себя. Э-э, да он их и сам
боится. Ишь как сжимается его тело.
- Что это?
- Ха-арошая штука, - сказал Штарк. - У меня их, разных интересных
штучек, тысячи. Я пошел.
Дверь грохнула, закрываясь за ним. Решительно щелкнул замок.
Я же следил за кружением капель. Они словно дождь, повисший в
воздухе.
Но все же какой он заграв по характеру, даже противно. А пузырьки
летят - будто медузы. Вот летают по спирали, вот разбились по пяти-семи
штук и начали крестить комнату на разной высоте. Гм-гм, они
самоуправляемы.
Взрыв! (Один пузырек коснулся стола.) Дымок поднялся в воздух. Я
сощурился: эмиссия синильной кислоты, смесь ее с газообразным антигравом.
О таком я и не слышал. Я отступил, задержал дыхание. И пузырьки идут на
меня - они уловили ток воздуха от моего движения. Я отступил к дверям. Они
идут - я вжимаюсь в двери.
Я задержал вдох, навалился изо всей силы - и с грохотом упал в
коридор, на двери.
Я поднялся и, стоя в коридоре, видел лежащую дверь с надписью <Для
гостей>, видел - Штарк, как летающих варавусов, брал в воздухе свои
ядовитые пузырьки и прятал в коробочку. Ее сунул в карман.
- Вы и в огне не сгораете... - говорил мне Штарк. Он вынул
питательный шарик и сунул в рот. В его глазах, прилипших ко мне, был
страх. Он боялся меня, боялся до чертиков, до спазма в кишках.
Я же был ошеломлен. Злости на Штарка во мне не было. Он сам был Злом,
я не мог ждать иного.
Но его страх...
Передо мной человек. Он принес Зло в это место; погубил Гленна, убил
<Алешку> и трех наших милых добрых собак. Он хотел сейчас убить меня. Или
напугать?..
- Гляди! - крикнул я ему. - Гляди мне в глаза.
Штарк перестал жевать, его глаза...
Он напрягался, он хотел отвести их в сторону и не мог. Ко мне же
пришло странное ощущение. Я здесь не один, нас двенадцать человек. Мы все
глядели на Штарка, в серые кругляшки его глаз, в отверстия зрачков, в
сетку глазных сосудов. Я почувствовал бьющую из меня силу в виде горячего
острого луча. Сейчас я сшибу его с ног. Собью, собью...
- Не свалишь, - прохрипел Штарк. - Не-е с-свалишь. - Он упал на
колени, прикрыл лицо ладонями. Он вертелся на полу, бормоча: - Проклятый,
жжешь... Проклятый, жжешь...
Я подошел, я схватил и оторвал от лица его руки: по коже лба и щек
набегали мелкие водяные пузыри.
- Проклятое слабое тело, он сжег его. Проклятое, проклятое, проклятое
тело... - говорил Штарк. - Я разделаюсь с тобой.
Я снял с него шлем и хорошим пинком пустил по коридору. Шлем
завертелся и покатился - белый и круглый шар. Затем я приказал Штарку
спать до утра, спать, спать...
И ушел.
Оглянувшись, увидел фигурку, поблескивающую на полу. Над нею клохтал
дежурный робот. Он ворочал Штарка, затем подхватил его и поволок по
коридору, растворился в голубом сиянии его стен.
Штарк спит. Я улавливаю в нем сонное шевеление слов... <Мой мир, мой
ребенок>...
5
Колонисты... Эти не спят. Они устали, испуганы. Вопрос - отчего я не
арестую Штарка - тянет на меня сквознячком из всех черепных коробок.
Я предвижу - они пойдут ко мне один за другим и
станут оправдываться.
Первой пришла Мод Гленн. Одета просто и выглядела предельно уютной -
полненькая, с завитушками на затылке. И волосы словно у моей жены.
Проговорила больше часа, обвинила Гленна в черствости, в бездушии.
Обвинила и себя в том же. Плакала. Я убедился еще раз, что Гленн, тот,
которого она знала, будет жить в ней до самой ее смерти. Это, конечно,
тяжело. Я, дурак, расчувствовался и убрал из ее памяти Гленна, и она стала
кричать, что до разговора была другая-другая-другая! - и хочет ею
оставаться.
...Механик рассказал еще о Гленне и Штарке.
Гленн был ему неприятен, так он говорил. Хотя и отдавал должное -
человек весь <наверху> и не от мира сего.
Он принялся рассказывать о Люцифере, о склоках. Он сидел и нудил, я
же рассматривал те кадрики, что мелькали в его памяти.
Пришел Шарги. И такую исступленную зависть к Штарку я увидел в нем!
Шарги (искренне!) спел хвалу Гленну как работнику, целиком преданному
науке. Рассказал: <Я познакомился с ним в Институте внутриклеточной
хирургии, ассистировал ему. С первых же дней был поражен его императивным
темпераментом, силой и мощью его облика. Когда он входил в лаборатории, с
ним вливалась сила. Мне стало ясно, я должен быть близок к нему. Он убедил
меня, что пора переносить его опыты на целую планету. Нас было много
одержимых. Где они? Отвечаю - погибли здесь в первые месяцы. Я же остался,
я старался выжить. Да, за первые месяцы у нас выбыло две трети людского
состава: событие чрезвычайное. Но вернусь к Гленну.
До сих пор я помню этот массивный, словно глыба, череп гения-дурака,
эти руки с десятью ловкими щупальцами, его взгляд.
Однажды я при нем просматривал журналы по хирургической селекции -
тотальной селекции.
Гленн рассвирепел. Он сказал: <Острые селекционные подходы устарели.
Весь организм, как осуществление тончайшей и целесообразнейшей связи
огромного количества отдельных частей, не может быть индифферентным по
своей сущности к разрушающему ее. Он сосредоточен на спасении прежней
своей сущности. Это служит почти непреодолимым препятствием на пути
селекции.
Нам нужна игра на точнейшей клавиатуре и скорее гармонизация готовых
организмов, чем создание новых>.
Вот это и привело нас сюда, на Люцифер. Но здесь я понял - это же
работа на тысячу лет - или на миллион. А у меня их только сто.
И мы его подвели - ради спасения нашей жизни.
А сейчас жалеем о нем - ради спасения своей сущности человека. Это
диалектика, Судья.
...Да, да, мы продали его за похлебку. Но не думайте, что мы чавкаем
спокойно. Нет!
- Еще бы, - сказал я. - Еще бы. У тебя бывает изжога.
...Я побывал и у Штарка. Он спал в саркофаге из освинцованного
стекла. Прятался! Свистел механизм,. качал воздух, лицо Штарка было
покойно и насмешливо.
Итак, завтра он обрушит ответный удар. Это и даст мне нужное знание.
...Полчаса назад Штарк экранировал себя и почти исчез. (Впрочем,
две-три синие его искорки то и дело мелькают.) Я ищу. Я хожу и стучусь в
комнаты. Вот четверо - опять карты и грибы. Они едят их, запивая
апельсиновым соком.
Я приказываю им смотреть, на меня. Смотрят. Глаза сонные. Веки -
красные ободки.
- Как Штарк... - спрашиваю я, - относился к колонистам?
Я наклоняюсь к ним.
- Он говорил, мы поставщики кирпичей для его, именно его, мира.
Лица их багровеют, подбородки выдвигаются, бицепсы напрягаются.
- Он нас презирает, - сообщает Курт. - Он презирает меня. Смеет
презирать. А я биолог, я лично нашел тринадцать новых видов. При Гленне я
был человеком, а сейчас?
- Всех, - уверяет Шарги. - О, я его знаю. Он такой, он всех
презирает. А попробовал бы расшифровать ген. Он просто дурак рядом со
мной.
- Он сволочь, - говорит третий грибоед. - Изобретатель, практик,
дрянь. Только мы, ученые, настоящие люди.
- Он убил Гленна, - рыдает четвертый. - Гленн был гений и умер, а я
живу. Зачем?..
(Ага, искры, тень Штарка - он только что заходил к врачу.) Теперь мне
нужен эскулап. Точнее, его робот-хирург.
Врач в кабинете. Человекоробот (в половину моего роста) лежит на
кушетке с блаженной улыбкой на пластмассовых устах. Оказывается, идет
испытание какого-то токсина.
Говорил со мной врач осторожно, шагая по комнате от банок с
заформалиненными маленькими чудовищами до стеллажей с гербарием. (Все
растения ядовиты. Так и написано - <яд>. И косточки нарисованы.) По его
рассказам я кое-что узнал о милой сердцу врача орхе.
Я притворился неверящим.
- Вы ее понюхайте, - советовал мне эскулап. <Он нанюхается испарений,
- соображал он. - Погаснут его глаза, его напряженная воля, и я уйду -
Хозяин ждет>.
Черная орха живет у него в аквариуме, герметически прихлопнутая
крышкой. Врач откручивает зажим. Я беру орху. Красива - черные бархатистые
тона. Лепестки из всех пор извергают тонкий, сладкий запах. Он окутал мое
лицо - молекулы его стремились войти в меня. Я видел их клубящийся полет.
Я вдохнул - и ощущение порочной неги охватило меня.
Я стал двойной - прежний <я>, неплохой парень, млел от сладости этого
запаха. Другой - теперешний - видел движение молекул, их вхождение в
