боялся, никто не испытывал к нему благодарности.
Вот оно, наказание!
- Ведут, - сказал кто-то. - А, Шарги...
- Достукался, - отозвался Прохазка. И все!
Мне было противно их равнодушие.
- Дорогу, дорогу, - говорил я. Времени было в обрез: нужно забрать
костюм - уникальная штука. Нужно взять робота-хирурга. Отличная вещь! А
еще я видел: <Персей> ходил вокруг планеты и ждал нас.
Я оставил Штарка в комнате с Тимофеем и собаками и ушел в рубку. Я
связался с коммодором, увидел на экране его озабоченное лицо. Мы
договорились об охране регалий Аргуса.
И с удовольствием я сказал себе, что сегодня, вечером, я избавлюсь от
Штарка.
Я приказал закрыть шахты, прекратить работы и приготовить роботов к
долгому хранению. Приказал колонистам готовиться к отъезду.
Они приходили ко мне. Пришел Мелоун. Он соглашался и на проживание в
болотах. Говорил, что желает искупить вину - ведь это он привез Белый Дым.
Уверял, что выловит их, подманивая собой.
Я отказал, а на болота с дымами послал роботов. Приказ: испарить их к
чертям собачьим!
Приходила великолепная четверка - не оставил.
Но осталась Мод Гленн.
Остался врач - около своих орх, токсинов и слизней.
Оставил я и любителя механики - это был застарелый холостяк и никому
не нужный брюзга.
Починенный <Алешка> сделал несколько рейсов к нашему дому и к
старт-площадке. Сначала он перевез собак и Тима, затем роботов, затем
Штарка, багаж и колонистов.
Эти ощущали себя побежденными. Угрюмые и хмурые, они сидели на вещах
на краю старт-площадки и ждали ракетную шлюпку. Я же следил за ее
траекторией.
Я видел - коммодор в парадной форме.
Я видел - два его космонавта вооружены. Они станут охраной Красного
Ящика, и коммодор надолго теряет власть над ними. Таков Закон.
Я видел - те члены команды <Персея>, что дежурили в звездолете, а не
лежали в сне долгого анабиоза, взволнованно ждали.
Ждали Красный Ящик, ждали колонистов, ленивых и робких. Беспокойство
вновь одолевало меня. Я не спал неделю, одежда много раз промокала и
высыхала на мне. Но я не ощущал слабости.
Я топтался на площадке, сжигаемый нетерпением. И еще был Аргусом -
при моем приближении колонисты отворачивались.
И Тим отворачивался. Но я видел его насквозь. Он ждал, когда я стану
прежним. Тогда он возьмет свое. Он станет заботиться, нянчиться,
покровительствовать мне.
Так и будет... Милый Тим, я соскучился и по твоей воркотне, и по
твоему упрямству.
...Колонисты?.. Повесили носы?..
<Слушайте, - внушал я. - Вы сытые и нежные, ленивые и жадные.
Поднимите головы! (Подняли.) Держитесь! Примите наказание, долгое как
жизнь, с достоинством>.
...Штарк? Этот был желт (разлилась желчь) и презрителен.
Он все доставал и жевал свои шарики. Вот его мысль: <Твое время и
сила кончаются>. Пусть кончаются, многое кончается. И с удовольствием я
думал, что пора риска для Тима и его собак тоже кончается - я забрал всех
роботов-исследователей. Их множество - от больших (для сбора образцов) до
крохотных соглядатаев. Одни могли сидеть на деревьях, другие парить в
воздухе и прослеживать жизнь любого зверя. Хорошие штуки! Ими Штарк
исследовал планету (затем вынес ей приговор).
Я подмигнул Штарку.
- Вы думаете, - сказал я, - о побеге?
- Представьте себе, так. Но это же младенчество. Знаете, Аргус, я
задумался не только о побеге, я думаю о себе. Раньше времени не хватало, а
вот тут... Что я такое? Какова моя ценность? Понимаете, я не старый, всего
семьдесят. А что сделано? Заметьте, безделья я не выношу, работаю как
черт. Нет, тысяча чертей! Десять тысяч! Итак, семьдесят лет составляет
шестьсот тысяч часов. Чем я их заполнял? Аргус, я расточитель. Двести
тысяч часов я проспал, двести тысяч ушло на так называемую жизнь, на
выполнение различных обязанностей. На образование, например. Еще сто тысяч
я бросил на выполнение обязанностей гражданина Вселенной. Не ухмыляйтесь,
это серьезно. До пятидесяти лет я был неумолимо серьезен.
Из оставшихся ста тысяч часов шестьдесят тысяч истратил на
перемещения с места на место и лишь сорок тысяч на работу. А вы помешали
мне.
Понимаете? Даже планету не переделал.
А сейчас поговорим о вас, мой бледнолицый красавец.
Не думайте, что победа ваша полная. Я дал хороший пинок этой планете,
и она завертелась иначе. Поймите это. О, я бы и с вами справился, если бы
не ваш проклятый темп.
И вдруг он посмотрел на меня с простым и наивным любопытством. Даже
глаза вытаращил. Будто мы вот только что встретились, а Штарк узнал, что я
Аргус. Его глаза обежали мое вооружение, но отчего-то снизу: пистолет,
жилет, шлем.
Штарк оживился, разглядывая мою технику.
- А вы хорошо знакомы со всеми вашими игрушками? Шлем, жилет,
пистолет? - спрашивал он.
- Немного.
- Шлем... Тут вы все знаете. Жилет? Здесь мое знание ограничено, но
его цена раз в десять выше цены всего моего оборудования. Цените его.
Пистолетик? Его цена - второй мой поселок. Сумасшедшие траты! Закон в
Космосе - доро-о-гое удовольствие.
- Но в данном случае необходимое! - вставил я.
Штарк, словно не услышав моей реплики, продолжал:
- А пистолет - отличная вещь, моя конструкция. И не ешьте меня
глазами, прошу вас. Ну хоть на прощание. Вам, я знаю, это игрушки, а мне
тяжело, сердце жжет.
...Ах, Судья. Помню, когда рождалась у меня идея повертеть планеткой,
то бродили в голове схватки, удары лучей и прочее. А на самом деле все
оказалось предельно трудной работой, а вот теперь еще дурацкая лихорадка.
Потрогайте руку. Горит? Это подземная лихорадка.
...Судья, вы ощущали такое состояние: мочь и не хотеть? Я ощущал. Не
из лени, не из трусости - я не боюсь даже вас, Звездный, даже сейчас.
И не из боязни неудачи. Разве я мог добиться большего? Я был царем,
маршалом двухсот сорока универсальных роботов. Я вспорол эту планету.
Не-ет, я недурно провел время. И кибергом бы стал, и... планету переделал
бы. Э-эх, пронюхали... Чертов Гро. Ведь он? Скажите - он?
Я молчал.
- А руку-то мне напрасно тогда жали. Вот, онемела и не отходит. Так
вот, задумываюсь, в чем моя ошибка.
- Людей вы презираете, - сказал я ему.
Штарк вздернул плечи, вскинул свой клюв.
- Люди?.. При чем тут люди? Некоторых я весьма уважал. Себя,
например. И ты был отличный мужик - пока в костюмчике.
И замкнулся в себе.
Стал покрапывать дождь, и Штарк съежился. Он озяб.
...Я ходил и ходил по площадке. Сгущались тучи, в чаще поревывал
моут, недалеко охотилась стая загравов. Хлынул ливень. Вода плясала на
бетоне. Запищал зуммер - ракетная шлюпка шла на посадку.
Сейчас все кончится. Сейчас я стану свободным, а Аргусы улетят. Это
же хорошо, что всему бывает конец. Даже счастью. Иначе бы стало
невыносимо. А-а, Голоса... Прощайте, прощайте...
Прощайте, друзья! Где-то вы будете? Сколько сотен лет проведете во
сне ожидания, пока вас призовут к новому делу?
Часть третья
БУДНИ ЛЮЦИФЕРА
1
Дневник Т. Мохова
Дня через два после окончания суматохи с Штарком я вспомнил совет
Гленна поймать медузу. <Это, - записывал он, - раскроет загадку низкого
удельного веса здешних организмов>. Он предполагал, что в медузе
антигравитационное вещество находится в несущем пузыре. Но я долго не
решался ловить этот пузырь объемом в десятки ядовитых кубометров. Я
посоветовался с доктором, тот сказал Аргусу. Георгий, конечно, загорелся.
Привлек механика (тот пожалел о Штарке: <Немедля что-нибудь бы изобрел>).
Он припомнил, что медуза была поймана Штарком, пошарил по кладовым и нашел
мини-скарп, отделанный под медузу. В нем были и сеть, и гарпун, полый
внутри, и насос. Затем Георгий в этом медузоскарпе с утра завис над убитым
солнечником. Но только вечером приблизился довольно большой отряд
медуз-титанов.
Я наблюдал за всем, болтаясь с д-ром Джи на полкилометра выше
Георгия.
Сверху я видел красный шарик скарпа-обманки, видел неторопливо
плывущих медуз и ощущал всю строгость момента, первого прикосновения к
тайне. Георгий же похохатывал (по радио). Он уверял, будто одной рукой
скрутит медузу, что и сделал. Сетью как бы подчерпнул ее, и мы камнем
упали вниз, к нему.
И д-р Джи проколол гарпуном тугой радужный пузырь, включил мотор, и
насос со свистом потянул в себя газ невесомости. Я видел, как пластиковый
мешок фиолетово засветился... Когда мешок стал тугим, д-р Джи перекрыл
вентиль, положил гарпун на дно скарпа, и мы отошли в сторону. Я увидел -
Георгий вышел на крыло. Одной рукой он держал сеть с медузой, другой
размахивал и кричал:
- Гляди, я держу эту гадину одной рукой, я еще силен, еще Аргус!
- Он просто идиот, - буркнул д-р Джи. - В медузе остается газ, сейчас
он выйдет.
- Брось! - закричали мы. - Бросай сеть.
Но слизистая масса потянула, и Георгий упал. (Он говорил потом, что
забыл разжать руки.) Он падал вниз, стремительно уменьшаясь. Джи выключил
антиграв и перешел в свободное падение - он хотел перехватить Георгия. Я
зажмурился. Но когда мы подлетели к Георгию, тот догадался отпустить сеть
и летел на антиграве. Пояс с прибором сполз, Георгий плыл вверх ногами,
рука его была в крови - сеть ободрала ладонь. Мы взяли его на борт.
Он говорил:
- Ну вот, я опять слабый человечишко!
В тот вечер он и заболел. И тогда же доктор сказал такую фразу, -
сегодня мы-де взяли самое яркое на планете, а далее пойдет обыденная
работа.
Я расхворался.
Началось, конечно, с болотной лихорадки. С нею Тим расправился круто.
Затем к ноге прицепился фиолетовый настырный грибок - Тим сбил его
излучателем. А там пришла и предсказанная им слабость. Я, вялый и слабый,
ничего не делал, а только лежал и спал.
Тим ликовал - он взял свое! Он лечил меня, тотошкал, упрекал,
припекал. И все это делал с сияющей мордой.
Собаки мне сочувствовали. Они проведывали меня, виляли хвостами,
глядели ласковым взглядом.
Жил я так.
Просыпался к завтраку и видел: за столом сидит Тим, бодрый, умытый и
причесанный. Завтракая, он рассказывал мне ночные новости: о нападении
моута, о том, что ночники наконец-то откочевали.
Затем намечал вслух план на новый день и уходил. Я засыпал,
просыпался, снова засыпал и просыпался. Кондиционер пел мне свою песенку,
я то пил чай из термоса, то листал старомодные книги, зачитанные
поколениями.
Или думал.
Прошедшее было для меня дивным сном, который вспоминаешь то с
предельным ужасом, то с великой радостью.
Я вспоминал Штарка и колонистов... Теперь они мне не казались
маленькими. Это были характеры и судьбы в своем роде поучительные.
Быстро уставал. Тогда, зажмурясь, смотрел сквозь веки на солнце или
слушал, как Ники домовничал. Прибрав помещение, он готовил кормежку
собакам и нам (кашу с мясом из слизня по имени <травяная курочка>). Затем
кипятил чай, много чая, и уходил во двор.
День шел, солнце переходило из одного окна в другое, то лил, то
обрывался дождь.
Или эффектно накатывала гроза - первобытная, тропическая. Она
приходила так: в полдень ярилось солнце, к двум-трем часам собирались
тучи. Темнело.
И тогда молниями, словно ногами, шагала к дому гроза. Гром ее шагов
нарастал, ноги-молнии сливались и казались одной, непрерывно пляшущей.
