честь говорить! "
На следующее утро мы вошли в зал для приемов. По приказанию мистера
Куля и несмотря на протесты швейцаров Айша храбро вкатил вслед за нами
пулемет. Некто гаркнул: "Синьор Куль, владелец орудийных заводов и его
компаньоны! " Мы увидали на высоком кресле очень милого морщинистого
старичка, который проникновенным голосом сказал: "Мы благословляем ваш
полезный труд. Мы желаем вам заолуженного вашим рвением успеха и просим не
забывать о святой церкви, а также о сиротах", Сказав это, старичок ткнул
туфлей по очереди в лицо каждого из нас (догадавшись, в чем дело, мы все
туфлю поцеловали ), а потом, очевидно по рассеянности, и в задранный нос
пулемета ЖБД. Закончив обряд, мы хотели приступить к беседе, но были очень
быстро и ловко, с помощью тех же швейцаров, переведены в соседний зал, где
увидали уже не папу, но кардинала, объяснившего нам: "Со святым отцом нельзя
говорить. Святой отец не говорит, но изрекает. Я же смогу ответить вам на
все интересующие вас вопросы", Мы заинтересовались, главным образом,
деятельностью святого престола в годы войны. Она оказалась крайне обширной.
В канцелярии работали сотни переводчиков. Для экономии времени различньге
пожелания, благословения и молитвы переводились и рассылались одновременно
во все воюющие государства. Представителям церкви давались
инструкции,как,например, служить благодарственные молебны после побед,
причем на одних листках вписывалось: "Расходясь, толпа восклицает "Вив дие!
Вив Жоффр!", а на других -- "Гох готт! Гох Гинденбург!" и так далее, На
случай окончательной победы или поражения рекомендуется объяснять первое --
благословением господа и молитвами "единой апостольской", второе -- божьей
карой за недостаточное к "единой апостольской" рвение. Повсюду католики
должны поддерживать войну до победного конца. Работа очень сложная, но
благодарная: дни испытаний, религиозное возрождение. "Война прекрасная вещь,
надо только уметь ее понимать!"
"Но ведь сказано -- не убий!" -- застонал Алексей Спиридонович.
"Конечно, сын мой, и эта заповедь никем не может быть упразднена. Но
Писание -- священная книга, ее надо уметь понимать. Сердобольная церковь
избавила от непосильного дела вас и других пасомых, взяв весь труд понимания
и толкования божественной истины на свои подвижнические плечи".
"Но разве можно по-разному понимать "не убий"? -- Алексей Спиридонович
не хотел уняться, я же, вспомнив крах лабарданской миссии и зная, к каким
неприятным последствиям приводит страсть к толкованию вещей возвышенных,
дергал его за рукав и наконец оттащил в сторону.
Мистер Куль оказался лучшим диплома.том, а именно -- воздав всяческие
хвалы деятельности святого престола и самого кардинала, он скромно спросил,
что мы можем сделать: один истинный католик, один протестант, один
православный, один идолопоклонник и один иудей (но очень приличный, так что
это почти не чувствуется) для водворения мира, чаемого всем человечеством?"
"Я также жажду мира,-- ответил кардинал,-- и я молюсь о нем утром,
днем, вечером, даже ночью. Пока что я посоветовал бы вам, если ваши дела на
родине идут плохо, а об этом я сужу по тому, что вы так хотите мира,
подарить эту милую вещицу, то есть это адское орудие, моему другу, епископу
Вены, который известен своей страстью, впрочем, вполне невинной, к
коллекционированию неизвестйых моделей подобных безделушек. Конечно, зтот
подарок даст вам возможность недурно устроиться и в спокойствии молиться о
водворении общего мира! "
Но мистер Куль был, как видно из предыдущих глав, человеком идеи и
поэтому вежливо отклонил заманчивое предложение. Тогда кардинал предложил
нам стать коммивояжерами святого престола, поставляя в союзные страны
различные полезные изделия, Хотя это не приближало мира, мистер Куль, любя
сие дело с детства, не отказался, и кардинал отослал нас к какому-то монаху
доминикианцу, брату Джузеппо, который заведовал . сбытом указанных изделий.
Пройдя ряд комнат и коридоров, мы вошли в большой зал, наноминавший
универсальный магазин. Кроме книг, брошюр, гравюр и открытых писем, мы
увидали много занятных вещей. В одном углу висели различные крестики,
ладанки, медали, предохраняющие солдат от смерти или ранений. Об этом
свидетельствовали многочисленные благодарственные отзывы испытавших на себе
спасительные свойства изделий, собранные в довольно пухлую брошюру. В другом
углу было вее необходимое для военных священников: оборудованные по
последнему слову техники передвижные часовни, портативные алтари и даже
пояснительиые рисунки для совершения различных церемоний, как-то окропления
святой водой батарей, благословения летчиков, направляющихся скидывать
бомбы, и тому подобное. В третьем -- находились экс-вото, то есть различные
подарки, преподносимые святой Марии, а также некоторым, наиболее чтимым
святым после удачной атаки. Для оставшихся невредимыми -- игрушечные солдаты
в разных формах, для раненых, но выздоровевших -- восковые руки и ноги на
ниточке; для спасшихся от мин пассажиров -- очаровательные модели суден,
наконец, для правительств, выигравших войну,-- прекрасные рельефные карты
Европы, с различными, предусмотрительно заготовлвнными границами.
Мы с люб'опытством разглядывали все эти приспособления, явно
опровергающие злостные рассуждения нечестивцев, утверждающих, что церковь
окаменела и больше не проявляет признаков жизни. Мы даже не заметили, как в
зал вошел тот, кого мы ждали, а именно фра Дзужеппо, и вздрогнули от
страшного крика: "Синьор! дорогой синьор!" Мы испуганно оглянулись, и
древние стены Ватикана вновь увидели столь подобающие им сцены нежных,
бесхитростных, братских лобызаний. Фра Джузеппо оказался не кем иным, как
нашим веселым Эрколе. Он был в рясе, повязан веревкой, держал кипарисовые
четки, а на его голове блистала безупречная тонзура.
"Друг мой, ты презрел греховную жизнь и занялся спасением своей души?"
-- торжественно спросил мистер Куль.
"Как бы не так!" -- И', невзирая на древность и святость мраморных
плит, Эрколе, вспомнив виа Паскудини, презрительно сплюнул.-- Ничего не
поделаешь -- война! а Так как нам было доподлинно известно, что нигде еще не
объявлена мобилизация для пополнения монастырей, мы не поняли связи между
войной с Австрией и костюмом нашего приятеля. Но для Эрколе эта связь была
настолько очевидной, что он даже не попытался разъяснить ее нам. Вместо
этого он начал упрашивать Учителя взять его снова в качестве чичероне и
увезти в какую-нибудь страну, так как от окружающей святости он стал мрачен,
зол и сух, как английские ослы, которые больше, увы! в Рим не ездят.
Учитель решительно попросил его раньше всего удовлетворить наше
законное любопытство и объяснить все, то есть главным образом тонзуру.
Эрколе оглянулся по сторонам, нет ли кого-нибудь, а потом провел нас в
соседнюю комнатку, невероятно грязную. Мы сели на кровать, имевшую цвет и
форму дорогой сердцу Бамбучи мостовой виа Паскудини, и начали пить
принесенное Эрколе вино с вполне подобающим названием "лакрима-кристик Пока
мы пили, Эрколе рассказывал, то есть предпочтительно восклицал, ругался и
клялся, что он не врет. Сначала, когда он приехал, было очень весело. Все
хотели войны, ходили по улицам с флагами, пели, кричали "Эввива!". Разбили
даже магазин негодяя австрийца, и Бамбучи достались два подсвечника и
бронзовая ящерица. Потом войну объявили, и Бамбучи призвали. Это тоже было
неплохо. Одна красивая дама дала ему букет цветов и десять сольди. Он
заходил во все тратории и пил даром вино. А потом?.. Потом! Какое
безобразие! Его надули! Сто тысяч чертей! Какая же это война? Это бойня! Не
то чтобы он стрелял, в него стреляли, и еще как! Эрколе не такой идиот,
чтобы сидеть и ждать, пока его убьют! Он видел раненых! Да! И убитых! Своими
глазами видел!
От воспоминаний таких ужасов Эрколе ослаб, замолк, выпил два стакана
вина и тогда только стал продолжать свою трагическую эпопею. Он решил
убежать, то есть, нет, вовсе не убежать, а просто уйти домой на виа
Паскудини. Его схватили, как будто он кого-нибудь убил, продержали три
месяца в тюрьме и снова послали на то же проклятое место. Эрколе понял --
надо схитрить, но как? Он попробовал посоветоваться с товарищами. Болваны!
Ослы! Они предлагали черт знает что,-- например, прострелить свою
собственную руку. Вы слышите,-- руку не австрийца, не генерала, а свою! Как
будто у него сто рук! Остолопы! Нет, он придумал получше, Он стал на склоне
невысокого холмика и, когда раздался: выстрел, сьехал на своем собственном
вниз, лег, начал что есть духу вопить: "Умираю! Священника!" Его подняли,
отнесли в лазарет. Доктор: "Что с вами?" -- "Меня задела пуля, и я скатился
в бездну".-- "Какая пуля, никаких следов нет!" -- "Еще бы, вы хотели бы,
чтобы следы были, чтобы я умер? Говорю вам -- пуля, она меня задела и
повалила вниз, а сама улетела дальше. Подняли меня -- а я не могу ходить --
хромаю". Я даже попробовал захромать на обе ноги, но из этого ничего не
вышло. Доктор, хотя вообще кровопийца, он хотел моей смерти, был ничего
себе, не придирался, заявил, что у меня контузия. Честное слово! И дали мне
отпуск -- три месяца, Ну, я не такой дурак, чтобы второй раз лезть в эту
крысоловку.
Приехал в Рим, и что же! Во-первых, всюду душегубы спрашивают
документы, во-вторых, ли одного английского осла и можно безо всякой пули
благополучно сдохнуть с голоду. Надо устраиваться. Он мог, конечно, стать
редактором газеты. Это ему сказал один почтенный господин, когда он
рассказывал в остерии, каким он был героем и как все должны идти
добровольцами на фронт. Потому что Эрколе не изменник, не австрийское
отродье, нет, он честный патриот! И теперь тоже! "Эввива Италия! " Но
редактор должен уметь писать и вообще знать всякие фокусы. Не подходит!
Возле Рима он встретился с монахом, который, влюбившись в какую-то
ужасно богатую синьорину, решил с ней бежать. Дело сделано. Монах -- солдат
Вамбучи в законном отпуску, Эрколе -- фра Джузеппо, странствующий монах
доминиканского ордена. Великолепно, но кушать даже в рясе надо. Он
попробовал собирать на украшение храмов в Святой земле. Безбожники, скупцы,
чтобы их черти кипятили в тухлом масле! За день он не мог набрать на литр
вина! И эти цены!..
Тогда он снял с себя образок и продал его одному солдатику за две лиры,
как спасающий от пуль. На лиру купил еще три образка, и дело пошло. Он
становился у вокзала и кричал.
"Внимание! Дорогие защитники отечества! Знаете ли вы, что такое пуля?
Она ревет, свистит, гремит, потом впивается в тело, разрывает внутренности,
пробивает сердце, печень и пуп! Но есть верное средство -- образок с
изображением святой Екатерины Сиенской! Наденьте его на грудь, и никакая
пуля не тронет вас! Ударившись об образок, она полетит назад к проклятым
австрийцам! Глядите, вот образок со следом неповредившей ему пули. Триста
благодарственных писем лежат у меня в кельеl Спешите! Это последние образки,
освященные самим епископом! Простые же не стоят ни одного сольди! Скорей!
Лира! Одна лира!" И все покупали.
На Эрколе обратил благосклонное внимание проезжавший как-то мимо
вокзала настоятель Сан-Джиованни и послал его к епископу, а тот, в свою
очередь, к кардиналу. Его таланты оценили и поручили ему заведовать этой
лавочкой в Ватикане. Вот и все. Да, он забыл самое важное -- тонзуру, Это
