прошедшее год за годом и восстановил побледневший было образ Учителя. Я
больше не боюсь предать незабвенного Предателя. Я не убегаю трусливо от
неодолимых противоречий, ими жил и дышал Хуренито. Предо иной проходят
Россия, Франция, война, революция, сытость, бунт, голод, покой. Я не спорю и
не преклоняюсь. Я знаю, что много цепей, разного металла и формы, но все они
-- цепи, и ни к одной из них не протянется моя слабая рука.
Довольно обильная седина, частые перебои сердца, слабость утешают меня.
Я миновал трудный перевал, и, может быть, недалек тот час, когда я смогу
больше не просыпаться, не мыться, не обедать, не писать, даже не вспоминать.
Мой долг выполнен: книга написана. Я знаю, что она оттолкнет от меня всех,
кто из чрезмерной любви к литературе или по чувству сострадания еще тщился
понять и оправдать меня. Какой консул теперь положит на мой паспорт визу?
Какая мать семейства пустит меня за порог своего дома, где живут честные
юноши и чистые девушки? Одиночество, отверженность ждут меня. В рассказе об
истинных событиях, в передаче искренних чувств безжалостные Фомы увидят
гнусный пасквиль, и даже имя мое станет презренным. Да будет так! Я плохо
жил,-- и счастливый закат был бы лишь нелепым и оскорбительным диссонансом.
Кругом меня сейчас жизнь, тихая, ровная, как бы тысячелетняя. По утрам
кто-то внизу играет гаммы. Потом звонят к обеду. Я иду и ем суп, мясо с
картошкой, компот. Дамы, живущие в пансионе, показывают на меня -- "странный
тип". Я молчу, курю трубку, немного гуляю, немного читаю адюльтерные
рассказы Рони или "Теорию относительности" Эйнштейна в популярном изложении.
Наконец завожу часы, кладу на ночной столик трубку и ложусь спать.
Так живу я, нехорошо живу, но не стыжусь и не отчаиваюсь. Конечно, я
умру, никогда не увидев диких полей, с плясками, рыком и младенчески
бессмысленным смехом наконецто свободных людей. Но ныне я бросаю семена
далекой полыни, мяты и зверобоя. Неминуемое придет, я верю в это, и всем,
кто ждет его, всем братьям без бога, без программы, без идей, голым и
презираемым, любящим только ветер и скандал, я шлю мой последний поцелуй.
Ура просто! гип-гип ура! вив! живио! гох! эввива! банзай!
Трах-тарарах!
Июнь -- июль 1921 г.
