побегами винограда, Панайот видел пристань, ботик с гаремом
забита и самого Али-Магомета на белой лошади.
"Он отправляет своих женщин в Эюб, -- раздумывал староста.
-- Вот они отчалили, а сам хозяин направился к кофейне. Там
отдохнет и покурит до полудня, а тогда, по жаре, ему вряд ли
захочется подниматься сюда, на горку. Вечером же, даст бог, его
отвлекут вернувшиеся жены от мыслей о Зое. О господи! Хоть бы
пронесло эту беду!"
Увы, беду не пронесло! Но человек, который в тот миг
постучал в заднюю калитку сада Зуриди, не был вестником
сардара. Служанка привела незнакомца к беседке, где,
погруженный в невеселое раздумье, сидел Панайот. Пришелец низко
поклонился стефанскому старосте. Как только служанка ушла,
гость произнес:
-- Во имя отца и сына и святого духа -- мир дому твоему,
брат Панайот. Тебе шлет привет грек Спиридон из Скурати. Прошу
твоей помощи, добрый человек.
-- Кто ты?
-- Твой гонимый собрат.
-- Но ты не грек. Скажи свое имя.
-- Я русский, по имени Василий. Бегу из турецкой неволи.
-- Русский? Будь благословен твой приход! -- И Панайот
Зуриди бросился обнимать нежданного гостя. -- Твой народ,
Василий, -- наша надежда на свободу! С того дня, как российский
флот был в греческих водах, ожила наша вера в будущее. Мы
видели своими глазами, как поработители бежали от вас и тонули
в море. [Имеется в виду битва при Чесме в 1770 году, под
командованием А. Орлова.] Мой дом -- твой дом, брат, но не в
добрый час ты оказался под мои кровом. Я жду плохого гостя --
новый забит, Али-Магомет-ага, зарится на мою дочь Зою и должен
нынче или завтра прийти сюда.
Панайот Зуриди не успел досказать Василию Баранщикову о
своем разговоре с турком, как в беседку весело вбежала из сада
синеглазая девушка-подросток с двумя длинными каштановыми
косами. Она никак не ожидала встретить чужого и удивленно
остановилась посреди увитого виноградом шестигранника. Пока
отец что-то шептал ей на ухо, она бросала на пришельца
сочувственные взгляды через отцовское плечо. А Василий так и
застыл на месте, не в силах отвести глаз от юной красавицы.
Такой она и запомнилась ему на всю жизнь, какой предстала перед
ним в первый раз здесь, в затененной беседке: под черными
крыльями бровей -- темно-синие очи, что горные озера весной,
задорные ямочки у смеющихся губ, формой напоминающих четко
изогнутый лук, пестрая шаль, обернутая вокруг стана вместо
пояса, и серебряная пряжка, перехватывающая складки платья на
узеньком полудетском плече. По безмятежному выражению ее лица
каждый догадался бы, что Зоя и не подозревает ни о какой
опасности. Василий же сразу понял, что семья не напрасно
тревожится за свою любимицу: о "нежном сердце" Али-Магомета
слишком живо напоминали беглецу... его ступни!
В доме Зуриди прислуги было мало, и Панайот доверял своим
домочадцам. Он повел российского странника в дом и усадил в
гостиной как дорогого гостя. Василий рассказал греку, что
некогда сам был захвачен в плен головорезами Али-Магомета и что
нынешний забит -- в прошлом не офицер адмиралтейства, а морской
разбойник, командир пиратской галеры. Василий припомнил, что
там, на Леванте, Али-Магомет враждовал с султанским пашой в
Хайфе. Вероятно, эта вражда побудила Али-Магомета покинуть
Хайфу и переселиться в Стамбул, где он нашел покровительство у
капудана-паши.
-- Значит, и тебе, друг Василий, нельзя попадаться на
глаза этому разбойнику, -- сказал хозяин дома. -- Если он
явится сюда -- ступай на кухню, там обедают батраки. Их пятеро,
среди них ты будешь незаметен. Потом посоветуемся с отцом
Иоанном, священником здешней часовни, как тебе быть дальше.
Есть у меня на примете и еще один надежный человек, тоже земляк
твой, купец из России. Нужно бы и с ним совет держать, да
редкий он у нас гость, всегда в дальних разъездах. Скоро
обещался быть.
-- Небось из стамбульских гостинодворцев? -- осведомился
Василий с беспокойством.
-- Сего не ведаю. Знаешь, брат Василий, -- вздохнул грек,
-- может быть, придется тебе уйти отсюда не одному: коли иного
выхода не найдется, переоденем дочь и отправим с тобой тайком
до Силиврии. Там живет жених ее, Константин Варгас, моряк, сын
старосты рыбачьей артели... Эх, друг, никак на дороге всадник?
Ну, Василий, поторопись к батракам, а мы с женой встретим
желанного гостя!
-- Селям алейкум, Панайот Зуриди! -- заорал конный гонец,
добравшись по извилистой дороге до середины холма с домом
Зуриди. -- Ожидай через час прибытия к тебе самого сардара!
Иншаллах! За такую добрую весть гонцу полагается награда!
Отвори окно, хозяин, и покажи, насколько ты обрадован!
Панайот швырнул гонцу монету прямо из окна. Она описала
дугу над изгородью и придорожными кустиками и упала к ногам
лошади. Гонец ухитрился поднять ее, не слезая с седла, гикнул и
поскакал вниз, безжалостно шпоря коня.
Хозяину пришлось теперь посвятить жену в свои дела с
сардаром. Анастасия Зуриди молча перекрестилась и пошла на
кухню позаботиться об угощении. На кухне она поклонилась
русскому страннику -- дочь уже предупредила ее о присутствии в
доме Василия.
Тем временем в кофейне Али-Магомет предавался кейфу на
узорчатом ковре, в тени широколиственного платана, среди таких
же важных пожилых османов, как и он сам. Услужливый "каведжи",
хозяин кофейни, знал, как угодить своим почтенным гостям, не
нарушая их сладкой истомы. Прикрыв глаза, Али-Магомет с
наслаждением курил длинную трубку, отгоняя сон редкими глотками
горячего черного кофе. Дуновение морского ветра касалось его
чела. Ровный шорох прибоя ласкал слух. Выкуренные трубки и
пустые чашечки бесшумно заменялись полными. Он размышлял, часы
текли... на востоке не любят спешить!
Мысли Али-Магомета были дальновидны, отрадны и благовонны,
как аромат розового сада. Он пускал дым колечками и мечтал о
сладости мести... В каждом колечке дыма ему грезилась
отрубленная голова недруга, левантинского паши, того, что отнял
у Али-Магомета часть имущества и дом-дворец в Хайфе. Чтобы
отомстить сильному врагу, нужна дружба с "господином морей",
капуданом-пашой, а эту дружбу надо подогревать подарками.
Одному из самых влиятельных адмиралтейских вельмож Али-Магомет
недавно подарил изумительную девушку-рабыню, француженку с
марсельского судна, последнего приза Али-Магомета. Капудан-паша
узнал об этом подарке. Значит, нужно быстро найти еще лучшую
красавицу для самого капудана-паши, а то еще позавидует и
обидится! Он, Али-Магомет, уже поручил одному хитрому гяуру за
любые деньги найти, купить, украсть подходящую рабыню...
Кстати, надо не забыть взглянуть и на дочку этого здешнего
старосты. О ней шепнул тот же гяур... Староста не продаст своей
дочери, значит, если девчонка на что-нибудь годна, нужно отнять
ее под видом женитьбы, а там видно будет... И если все
произойдет так, как предначертано, и подарок будет принят
милостиво, капудан-паша облечет своего друга полномочиями,
может быть тайными... Снаряжена экспедиция -- три, четыре
корабля... Недруг низложен, схвачен, вот он -- в руках
Али-Магомета! И Али-Магомет живьем сдирает с него кожу...
Еще затяжка дымом, еще глоток кофе... Сладостные видения
исчезают, Али-Магомет приподнимается на ковре, распрямляет
затекшие ноги и хлопает в ладоши:
-- Послать гонца к дому грека Зуриди! Сказать ему: мы
едем!
...Высокий гость прибыл не верхом, не в карете (даже в
Стамбуле они были редкостью!), а восседая на подушках носилок.
Они плавно покачивались на плечах рабов-берберийцев. Шестеро
атлетов пронесли носилки сквозь распахнутые ворота и опустили
наземь перед крыльцом. Здесь гостя встретили хозяева дома,
супруги Зуриди.
Выбравшись из носилок, Али-Магомет сперва пожелал
осмотреть прилегающую часть сада. Он неторопливо шествовал по
дорожкам и внимательно осматривал ряды фруктовых деревьев. О,
его собственные сады содержались не так образцово, как этот!
Здесь по-настоящему заботились о саде, любили его, там --
безрадостно трудились подневольные руки. Али-Магомет похвалил и
абрикосовые, и персиковые, и сливовые деревья, долго осматривал
на южном склоне виноградник, пощупал руками зреющие кисти и
даже заглянул в подвалы.
Наконец, оставив своих телохранителей во дворе,
Али-Магомет, сопровождаемый хозяином, проследовал в комнаты. В
гостиной, увешанной коврами, Анастасия Зуриди с поклоном
поднесла гостю бокал отлично приготовленного шербета. Но
Али-Магомет не взял с подноса бокал. Хитро подмигнув хозяину,
гость погрозил ему пальцем и заявил, что примет напиток только
из рук наследницы дома.
Делать было нечего. Анастасия отправилась в горницу за
дочерью.
Притихшая Зоя почувствовала родительскую тревогу еще во
время приготовлений к приему забита и сидела теперь в уголке,
понурившись над своим девическим рукоделием.
Мать набожно перекрестила дочку, и Зоя, натянув темный
платок на самые брови, дрожащими руками взяла поднос. Опустив
глаза, она поднесла бокал турецкому гостю.
Но как она ни прятала лицо, как ни был скромен ее наряд,
восхищение старого работорговца не имело границ. Шербет он не
пил, а слизывал по капельке с краешка бокала, не отводя взгляда
от девушки, державшей поднос. Он снял с пальца перстень и тут
же отдал отцу девушки в знак особого расположения. А для самой
Зои он не поскупился на похвалы, изысканные и цветистые, в
лучшем восточном вкусе. Он сравнивал девушку с утренней зарей,
благоуханной розой, лунным лучом на воде, назвал ее лилией
долины, и розовой жемчужиной его души, и гурией эдема, и
сияющим лучом бриллианта.
Наконец, когда иссяк этот фонтан любовного красноречия,
Зоя смогла тихонько ускользнуть из гостиной и скрыться в своей
горнице. Оставшись наедине с отцом Зои, Али-Магомет тут же
категорически заявил, что берет девушку себе в жены и намерен
вызвать кади еще на этой неделе, чтобы к следующей пятнице Зоя
перешла бы в дом супруга.
Напрасно отец ссылался на юность Зои, на различие
вероисповеданий. Турок был непреклонен и уже начал хмуриться.
-- Слова твои неразумны, старик! -- проговорил он холодно
("старик" был на десяток лет моложе самого Али-Магомета). --
Греки нередко выдают замуж дочерей и в десять, и в одиннадцать
лет, а твоей дочери не меньше двенадцати. Насчет же моей и ее
веры -- не тревожься! Наш пророк позволил правоверным брать в
жены и христианок, и евреек, только к идолопоклонницам
запрещено прикасаться магометанину. Вот когда Зоя родит мне
детей, то они станут мусульманами, это правда, но таков уж
обычай. Ты же должен радоваться чести, тебе оказанной. И помни:
тот, кто вздумал бы противиться моей воле, -- заранее обречен.
Его собственная мать пожалела бы, что не вытравила его из
чрева. Предупреди дочь об ожидающем ее счастье и никуда не
выпускай со двора до той самой минуты, когда я поведу ее к
кади. За ослушание ты ответишь мне головами всей твоей семьи.
Теперь прощай, и да пребудет над тобой милость Аллаха!
Мать из-за двери слышала все. И как только носилки с
турком уплыли за ворота, верная служанка бегом бросилась к
домику священника. Подождав до темноты, семидесятилетний отец
Иоанн, кряхтя, отправился в дом Зуриди.
Этого отца Иоанна, старика умного и хитрого, уважали даже
турки. Суеверные, невежественные мусульманские женщины, а
нередко и их мужья потихоньку обращались к попу Иоанну за
