злополучные дни! Руки дрожат, и я с трудом держу плохо очиненное
перо. Но я собрался с силами, чтобы запечатлеть в этой тетради
страшную картину гибели нашего корабля. Боже, помилуй мою
скорбящую душу и прости мне мои тяжкие прегрешения, вольные и
невольные. Наверно, чистые молитвы моей дочери спасли мне жизнь,
которую я отныне готов посвятить молитве за вечное упокоение
погибших друзей! Аминь!
Вечером 18 апреля, усыпленный мерным покачиванием судна и
невыносимым зноем, я крепко уснул в каюте. В это время к хвосту
нашего каравана подкрались французские призонеры
[призонеры - "охотники за призами", то есть корабли,
занимающиеся охотой за торговыми судами других стран] и пытались
отрезать два наших торговых судна.
Однако сопровождавший нас корвет развернулся бортом к одному
из вражеских кораблей и дал по нему залп ядрами и брандскугелями
из всех своих бортовых пушек. Этот страшный залп показался мне
сквозь сон оглушительным раскатом грома и заставил мигом
вскочить с постели.
Когда спросонок, ничего еще не понимая, я выбежал на палубу,
то увидел пороховой дым и объятый пламенем корабль противника,
он шел прямо на нас! Ночь озарялась огнем пожара и поминутными
вспышками пушечных залпов. Смелым маневром "Офейра" увернулась
от смертоносного сближения. Тогда горящий корабль, как зверь в
предсмертном прыжке, двинулся на корвет, охранявший тыл каравана
и причинивший врагу столь тяжелый ущерб. Пылающий корабль с
разгона протаранил ему корму; мачты и такелаж, охваченные огнем,
при ударе обрушились на корвет, и он тоже вспыхнул подобно
факелу.
Между тем второй из нападавших кораблей, французский корвет
"Бургундия", успел подбить и поджечь охранявший нас легкий
фрегат и, пустившись наперерез "Офейре", стал осыпать ее
пушечными ядрами, отсекая нас от каравана. Ядра со свистом
проносились над палубой, рвали паруса и ломали реи.
Вдруг у фальшборта упала с шипением чугунная бомба, начиненная
порохом. Она вертелась, как волчок, и короткий фитиль,
раздуваемый ветром, ярко тлел в темноте. Команда бросилась
бежать. В эту минуту чья-то высокая фигура метнулась к бомбе.
Ударив по ней орудийным банником, человек загнал бомбу в
промежуток между двумя кнехтами и остановил ее вращение. Затем
он наклонился, схватил страшный предмет руками, и перенеся через
фальшборт, выбросил бомбу в море. Дружный вздох облегчения
вырвался у всех. Когда человек повернулся к нам, я узнал в нем
сэра Фредрика Райленда, опоясанного перевязью шпаги. Сэр Фредрик
спокойно отыскал на палубе брошенный им пистолет, сунул его за
пояс и отошел в сторону.
Наша бригантина, поставив все уцелевшие паруса, стала уходить
из-под обстрела в темноту ночи, рассчитывая вернуться затем под
охрану пушек "Хемпшира", лишенного сейчас возможности
маневрировать из-за тесно сбившихся вокруг него кораблей
каравана. Они в беспорядке жались к его бортам, словно цыплята к
наседке при нападении коршуна. Вражеский корвет "Бургундия",
мачты которого были сильно повреждены в бою, пустился нас
преследовать, но стал быстро отставать. Казалось, мы спасены.
Тут я заметил и мистера Гарди, тоже вооруженного пистолетом и
шпагой; он поддерживал под руку мисс Эмили, вышедшую из своей
каюты, чтобы помочь перевязать раненых. Мисс Эмили с тревогой
искала кого-то глазами на палубе и успокоилась, лишь когда
увидела сэра Фредрика. Он, в свою очередь, сбежал с мостика, где
беседовал с офицерами, и, прижимая ее руку к губам, просил
девушку удалиться в каюту, пока опасность не миновала
окончательно.
Мистер Гарди рассказал ей про эпизод с бомбой. Она побледнела
и, казалось, едва устояла на ногах, но овладела собою и одна
пошла к маленькому салону, где корабельный цирюльник,
исполнявший также обязанности лекаря, уже возился с ранеными.
Вдруг впереди по курсу, словно зловещий призрак, вырос силуэт
длинной черной шхуны. Наступило полное безветрие, корабли стояли
неподвижно, вдали еще пылал пожар и раздавались орудийные
выстрелы, - это сами собою стреляли раскаленные пушки, оставшиеся
заряженными на брошенных горящих судах.
Со шхуны спустили две шлюпки. Они быстро полетели к нам.
"Пираты! - мелькнуло у меня в мозгу. - Мы попали в засаду!"
Объятый ужасом, я бросился в нижнюю каюту. Оставаться одному в
верхней каюте было слишком опасно. Я бежал, прижав к груди
кожаный мешок с моими сбережениями и документами, и - признаюсь
тебе, дочка, - решил спрятаться под широкую кровать мисс Эмили,
скрытую за занавеской.
Вскоре в каюту вошли мисс Гарди и сэр Фредрик Райленд, и я
оказался невольным слушателем их краткого объяснения. Очень
скоро слова "Эмили!", "Фред!" потонули во вздохах и поцелуях.
Когда дверь каюты снова приоткрылась и впустила отца, голова
девушки лежала у джентльмена на груди, и джентльмен прижимал эту
голову к губам. При виде отца сэр Фредрик выпустил девушку из
объятий и за руку подвел ее к мистеру Гарди.
"Сэр, - взволнованно заговорил молодой человек, - сэр, мы
с Эмили навсегда полюбили друг друга. Позвольте мне идти
сражаться за наше общее будущее, ибо иначе мне придется искать в
этом бою только смерти!"
"Да благословит вас бог, дети!" - отвечал старый Гарди.
Мисс Эмили сняла с груди и повесила на шею сэру Фредрику
старинный золотой католический образок, и молодой человек, еще
раз прижав к груди будущую жену свою, поспешил на палубу, где
уже грянул первый выстрел нашей корабельной пушки. Снедаемый
тревогой и страхом, я неподвижно лежал в своем тесном убежище,
прислушиваясь к залпам, звериному крику злобных исчадий ада и к
шуму рукопашной схватки, закипевшей над нашими головами. В
наступившей затем тишине в дверь каюты тихо постучали. Вошел сэр
Фредрик, камзол его был залит кровью, лицо почернело от
порохового дыма.
Вместе с мистером Гарди они заперли дверь, перезарядили
пистолеты и попробовали шпаги. Добрый мистер Гарди осведомился о
моей участи, и сэр Фредрик Райленд выразил предположение, что я
укрылся где-нибудь в трюме.
Судно наше, находившееся уже во власти пиратов, худа-то
двигалось. Мисс Эмили, упав на свою постель за занавеской,
горячо молилась. Тем временем наверху опять возобновились
выстрелы, и мистер Райленд объяснил, что началось сражение между
пиратами и экипажами французских шлюпок. Бой этот был коротким -
пираты заставили французов отступить.
Вскоре сквозь окно каюты спутники мои увидели приближающийся
борт пиратской шхуны. Дикие, торжествующие крики раздались над
нами. Я ощутил толчок и услышал топот ног по всему кораблю.
От ужаса я был близок к обмороку и уже не питал никакой
надежды! Дверь затрещала, и озверелые лица грабителей, появились
в дверях. Мисс Эмили вскрикнула и лишилась чувств, сэр Фредрик
Райленд заслонил ее своим телом, а мистер Гарди выстрелил
навстречу нападающим. Он сразил одну из этих бестий, но в тот же
миг сам пал мертвым под их выстрелами..."
- По-видимому, - прервал чтение мистер Томпсон, - при
описании этой драматической сцены к автору вернулось чувство
самообладания. Здесь, в тетради, вырвано несколько страниц,
переписанных автором, очевидно, наново, так как все дальнейшее
начертано довольно твердой рукой и достаточно разборчиво. Даже
цвет чернил стал темнее и отчетливее. Мне уже не нужно так
отчаянно напрягать зрение. Френсис, вы можете убрать лишние
свечи. Итак, я продолжаю.
"Мистер Фредрик сражался, как лев, и
каюта наполнилась мертвыми телами. Я выбрался из-под кровати и,
воодушевленный примером такого мужества, схватил шпагу и
бросился ему на помощь. Мы вытеснили нападавших из каюты и
забаррикадировали дверь. Нас оставили в покое, так как
французский корвет успел подойти к месту боя и открыть огонь по
шхуне и пришвартованной к ней бригантине.
Оба судна загорелись от брандскугелей и бомб корвета, пираты
бросались в воду и гибли под выстрелами. Заслуженная кара
постигла всех негодяев до единого, ни одного французы не
оставили в живых.
Когда пламя забушевало уже рядом с нашей каютой, мы вышли из
нашего убежища и стали подавать сигналы. Последняя шлюпка
французов как раз готовилась отвалить.
Сэр Фредрик вынес бесчувственную Эмили из каюты, я же спас
самые необходимые документы, деньги, не забыв и эту тетрадь.
Через десять минут нас доставили на борт корвета "Бургундия",
где отвели небольшое помещение на корме, скупо освещенное одним
иллюминатором, расположенным над самой ватерлинией. Здесь мы
положили мисс Эмили, еще не очнувшуюся от обморока, и вернулись
на палубу, откуда экипаж корветом наблюдал за гибелью пиратской
шхуны и нашей "Офейры". Наш маленький покинутый корабль стал
могилой мистера Гарди: тело его, равно как и тела убитых пиратов
и французов, поглотили морские волны.
Тем временем разразился тропический ливень; ветер, крепчая с
каждой минутой, достиг небывалой силы, и в океане разбушевался
шторм, подобного которому я никогда не видывал. Судно вставало
на дыбы и вдруг летело куда-то в пропасть. Сэр Фредрик привязал
бесчувственную мисс Эмили к койке, иначе и ее швыряло бы о стены
с такою же силой, как швыряло нас. Наконец, вцепившись в свою
подвесную койку, я кое-как забрался в нее и вскоре впал в
забытье.
Проснувшись, или, скорее, очнувшись, я услыхал бред мисс Эмили
и тихий голос сэра Фредрика. Шторм еще бушевал, хотя я проспал,
как оказалось, почти целые сутки. При свете дня океан казался
еще страшнее, чем ночью.
Шторм утих только к вечеру 20 апреля, и капитан "Бургундии"
пригласил нас к себе. Он учтиво осведомился, удобно ли наше
помещение, и расспросил о нашем звании, состоянии и целях
плавания. Вместе с капитаном мы вышли на палубу. Корвет
представлял собою жалкое зрелище: это был уже не корабль, а лишь
остов корабля, с обломками мачт, без рангоута
[рангоут - совокупность всех деревянных приспособлений для крепления
к ним посредством такелажа парусной оснастки корабля; к рангоуту
относятся: мачты, стеньги, реи и т.д.], без единой
шлюпки. Для облегчения судна капитану пришлось пожертвовать
несколькими пушками.
Французский моряк объяснил, что корвет способен лишь с трудом
двигаться по курсу. Капитан намеревался достичь побережья Африки
или Мадагаскара с помощью запасного паруса и мачты, которую
можно собрать из обломков. Он дал нам понять, что мы получим
свободу лишь после внесения нашими родственниками довольно
значительной выкупной суммы. Он предупредил нас также о
недостатке запасов продовольствия на корвете.
Положение наше чрезвычайно тяжелое. Единственная надежда - это
бесконечное милосердие всевышнего!
Вернувшись в каюту, мы застали мисс Эмили в прежнем состоянии.
Она в бреду звала сэра Фредрика, не узнавая его самого.
По-прежнему он занял место сиделки у ее ложа. Корабельный врач
нашел у мисс Гарди горячку, дал ей лекарство и обещал навещать.
Однако добрый медик не заметил, что на лице у нее появились
красные пятна и зловещая сыпь.
Борт "Бургундии", 26 апреля.
Нам предоставлено право свободно передвигаться по всему судну.
Матросы соорудили подобие двух мачт и поставили кливер и грот.
Судно даже при свежем ветре делает не более четырех узлов. Нас
кормят отвратительной бурдой из подмоченного риса. Запаса
пресной воды должно хватить на десять-двенадцать суток.
Дисциплина среди команды заметно падает. Но самое страшное - это
болезнь мисс Гарди. Я уже не сомневаюсь, что она больна
оспой. Скоро эту страшную новость нельзя будет держать в тайне
от капитана. Боже, что станется с нами!
Борт "Бургундии", 28 апреля.
Наступила влажная тропическая жара. Мисс Эмили не
поправляется, но сознание временами возвращается к ней. Ей уже
известна судьба ее несчастного отца. Боюсь, что вскоре нам всем
придется разделить с ним ту же бездонную могилу.
Борт "Бургундии", 30 апреля.
На борту вспыхнула эпидемия оспы. Я уверен, что кто-то из
матросов-индусов принес ее на борт "Офейры" в Мадрасе, а мисс
Эмили заразилась ею, когда перевязывала раненых. Теперь заболело
несколько человек из экипажа. Ни мне, ни сэру Фредрику оспа не
