траву между кистями рук.
Грелли, О'Хири и матросы тут же на площади связали руки
остальным мужчинам и приказали женщинам нести или вести детей
следом за связанными главами семейств. Все племя, как один
человек, оказалось за прочной изгородью загона. Вооруженные
охотники окружили загон, где нарастал отчаянный плач детей.
Стали причитать и женщины. Напуганный скот сгрудился в самом
дальнем конце загона.
Грелли с матросами обошли все хижины. Лишь в одной из них они
нашли несколько насмерть перепуганных женщин и немедленно
присоединили их к остальным пленникам.
Начинался рассвет, багровый и зловещий.
Отобрав десятка три молодых мужчин, О'Хири заставил их под
охраной матросов валить деревья на берегу болотистой речки за
поселком. Женщины и дети обрубали сучья.
Четыре пары буйволов, подгоняемые погонщиками из числа
пленников, оттаскивали бревна к берегу и спускали их на воду
лесной речки.
Еще одна группа пленников, под руководством Лорна, вязала
плот. К обеду он был готов. Сделанный из бревен, перевитых
гибкими растениями, плот свободно мог вместить всех пленников и
даже часть скота, запас продовольствия и все слоновые бивни.
Со шлюпок доставили длинные, тридцатиметровые корабельные
канаты с приделанными к ним ошейниками, свисавшими через каждые
полметра.
Эти канаты с подвесками матросы положили на землю и стали
попарно подводить к ним мужчин племени. Под их подбородками
защелкнулись металлические застежки ошейников. Люди были
"запряжены". В таком же порядке матросы О'Хири "запрягали" все
остальные пары. Работа эта велась с поразительной быстротой и
сноровкой.
Скоро свободных гнезд на канате не осталось, и четверо
матросов, вооруженных пистолетами и ременными бичами, повели
первую партию "товара" к берегу Куарры. Только тогда мужчины
племени поняли, что они обмануты. Поднялся вой и крик. Однако
плети и пистолетные выстрелы быстро восстановили порядок.
Следующее общее ярмо, рассчитанное тоже на шестьдесят
пленников, охватило шеи взрослых подростков, женщин и девушек.
В последний канат запрягли сорок женщин и пожилых мужчин,
которые показались Грелли еще пригодными в дело. Конец каната со
свободными ошейниками, звякая, потащился по земле.
В загоне остались только жрец племени, восемь старух и
стариков с беззубыми ртами и глубоко запавшими глазами.
Принесли заступы. Грелли сам вывел стариков из загона и,
проводив их до края недавно засеянного маисового поля, приказал
им копать длинную, неглубокую яму. Старый жрец, скрестив руки на
груди, не взял заступа. Остальные неторопливо принялись рыть.
Не успела еще последняя партия пленников скрыться из виду, как
на поле была вырыта яма локтя в два глубиной. Грелли уже вынул
из-за пояса пистолет, но обернулся, услышав громкий оклик.
Паттерсон, возбужденный и взволнованный, бежал к нему.
- Поразительно, сэр Фредрик! - воскликнул он, подходя к
компаньону. - Сто шестьдесят человек! Пятьдесят шесть мужчин,
восемьдесят женщин, двадцать четыре подростка и, сверх того,
штук двадцать младенцев и маленьких ребятишек! И все это без
единого выстрела, гуманно, быстро и безболезненно! Совладать с
леопардом было труднее, не правда ли?
Грелли, не ответив, поднял пистолет. Прогремел первый выстрел,
и старый жрец с пулей в переносице упал возле готовой могилы.
Одна негритянка со сморщенной грудью, испуганная выстрелом,
бросила заступ и всплеснула руками.
Загремели выстрелы матросов. Ударами кованых матросских сапог
тела жертв были сброшены в яму.
Оторопевший Паттерсон в смущении побрел назад.
Через пять минут поле приняло свой обычный вид и опустело.
Лишь свеженасыпанная могила на поле напоминала о пришельцах да
столбы пламени подымались над хижинами крааля.
О'Хири велел пригнать на берег часть скота. Оставшиеся козы и
буйволицы с блеянием и ревом носились по загону, среди пылающих
изгородей и хижин.
Когда солнце склонилось к закату, от деревни остались только
груды тлеющих головешек, покрытых серым пеплом. Едкий запах
дыма, тлеющей шерсти, горелого мяса долго держался в воздухе.
В наступившей темноте из кустарника выползла на пожарище
раненая собака с перебитой спиной. Тяжело волоча задние ноги,
дряхлая сука втянула ноздрями воздух, пахнущий гарью, и, задрав
голову к луне, завыла пронзительно, высоко и горестно.
Матросы спустили плот вниз по лесной речке к месту привала
экспедиции на Куарре. Здесь их уже ждали прикованные к канату
невольники. Грелли, О'Хири и Лорн внимательно осмотрели "товар"
перед погрузкой, пересортировалй его и даже прикинули будущую
выручку. Наконец невольников погрузили на плот вместе со скотом.
"Охотники" расселись по шлюпкам, и флотилия тронулась в путь.
Одна шлюпка шла под самым берегом. О'Хири осматривал с нее
прибрежные заросли - искал плоты ушедшей вперед партии. Рядом с
ним сидел бледный Антони, потрясенный всем виденным. События
этого дня навсегда остались в его памяти черным и страшным
пятном...
Перед рассветом следующего дня новый плот присоединился к трем
остальным, и вся партия без промедления двинулась вниз по реке.
Края плотов были огорожены плетнями из ветвей и хвороста. С
берега невозможно было разглядеть груз, и казалось, что на
плотах везут только скот, привязанный к небольшим колышкам.
Еще две короткие остановки понадобились для того, чтобы
напоить скот и накормить невольников; каждому в сутки давалась
горсть риса, иногда добавляли и кусок вареного мяса.
Среди невольников, купленных у Эзомо-Ишана, было несколько
воинственных суданских туарегов, сухих, жилистых и необычайно
жестоких. О'Хири сделал их надсмотрщиками. Старшим над ними был
поставлен Урикон. Свирепые, вооруженные длинными кожаными
бичами, туареги-надсмотрщики, наводили на связанных пленников
еще больший ужас, чем сами работорговцы.
Восьмого ноября под сильным грозовым ливнем трюмы "Глории"
и "Доротеи" освободились от груза, доставленного для
Эзомо-Ишана: деревянные продолговатые ящики со старыми
кремневыми мушкетами, бочонки пороха и рома и несколько легких
ящиков с дешевыми безделушками перекочевали на опустевшие плоты.
Затем те же трюмы приняли живой груз с четырех плотов. Паттерсон
отшатнулся, заглянув через люк в эти наполненные трюмы...
На другой же день обе шхуны с еще мокрыми от ливня парусами,
гулко хлопавшими на ветру, миновали устье Куарры, вышли в море и
взяли курс на остров Фернандо-По. В водах острова были высажены
на шлюпках Грелли, мистер Паттерсон и Антони. Они вернулись на
"Орион". Хозяин корабля, еще не сменив своего экспедиционного
костюма на мундир, который он обычно носил на бриге, пригласил к
себе пастора Редлинга.
- Мой дорогой пастор, - обратился он к священнику самым
задушевным и прочувствованным тоном, - я скорблю о том мраке
языческих заблуждений, в коем погрязли несчастные души здешних
туземцев. Сюда изредка заходят корабли, здесь трудятся
миссионеры, с которыми вы познакомились за время нашего
отсутствия. Вы посетовали, что на этом острове еще нет
христианского храма. Я хочу, чтобы после нашего посещения он был
здесь воздвигнут. Прошу вас сейчас же договориться о
подробностях со здешними деятелями, ибо уже через два часа мы
поднимем якоря. Вероятно, среди этих миссионеров вы найдете
сильного верой христианина-проповедника, который сможет стать
священником будущего скромного храма. В ином случае придется
призвать пастыря из Европы. Не откажите принять от меня эту
тысячу фунтов на устройство церкви для обращения язычников к
истинному богу. Благоволите распоряжаться этими деньгами всецело
по вашему усмотрению, ибо я знаю, что передаю их в достойнейшие
руки!
Пастор Редлинг с поклоном принял подписанный чек и молча
осенил зиждителя широким знамением креста...
Через несколько часов бухта Санта-Изабель снова опустела: два
корабля уже пенили волны, унося живой груз к невольничьим рынкам
Америки, а третье судно - бриг "Орион" - на всех парусах летело
к далекому острову в Индийском океане.
6. ПОСТОЯЛЕЦ МИССИС БИНГЛЬ
Ребенка скорее создать, чем машину.
Чулки драгоценнее жизни людской,
И виселиц ряд оживляет картину,
Свободы расцвет знаменуя собой.
Не странно ль, что, если является в гости
К нам голод и слышится вопль бедняка,
За ломку машины ломаются кости
И ценятся жизни дешевле чулка.
Байрон
"Клянусь, что никогда ни одному лицу или лицам на
свете не открою имен тех, кто участвует в этом тайном
комитете, их действий, собраний, потайных мест, одеяния,
черт лица, наружного вида или всего того, что может
повести в их раскрытию... под угрозой изьятия из мира
первым встретившим меня братом...
Да поможет мне бог и благословит меня сохранить мою
клятву ненарушимой".
Клятва английских луддитов
Старый слуга Френсис опустил шторы, задернул занавески на окнах
и принес свечи в кабинет мистера Уильяма Томпсона.
Невеселый сочельник выдался в этом году! Где-то в неведомых
водах, под чужими небесами, находится сын Ричард, а с ним и два
верных друга дома. Может быть, им сейчас грозит опасность? Или
среди чудес южных морей они подымают стаканы за удачу и недосуг
им даже вспомнить об оставшихся на родине? А может быть, и они
сейчас с грустью думают о зимних сумерках, тяжелых хлопьях
снега, пустующем столе для пикета и старых друзьях у камелька?
Миссис Томпсон, известная всему Бультону
дама-благотворительница, пришла в кабинет супруга, чтобы
рассеять его раздумье и пригласить к заботливо накрытому
рождественскому столу.
- Уильям, - сказала она мужу, - сегодня нам будет грустно за
праздничным столом. Так хочется, чтобы сегодняшний сочельник был
настоящим христианским
рождеством, как в добрые старые времена! Пошлите, сэр слугу на
улицу и велите привести какого-нибудь малень кого бедного
мальчика, чтобы посадить его за этот стол Я уж так давно не
видела детей в нашем доме!
Сам мистер Томпсон вышел на поиски "святочного мальчика".
Искать пришлось недолго. Достигнув ближайшего перекрестка, он
заметил перед освещенным окном лавки немца-колбасника маленькую
фигурку мальчика, созерцавшего рождественских поросят и окорока,
украшенные кружевной бумагой. Как во всех почтенных святочных
рассказах, мальчик был бедно одет, ежился от холода, дул на
озябшие пальцы и не сводил глаз с поросенка в бумажном уборе.
Юный джентльмен едва не дал стрекача от мистера Томпсона, но,
по-видимому, тоже вспомнил святочные традиции и последовал за
адвокатом.
- Вот здесь сними свою куртку, мальчик, и скажи этой доброй
леди, как тебя зовут, - сказал мистер Томпсон своему гостю,
входя в переднюю.
- Мое имя Томас Бингль, сэр, - отвечал "святочный мальчик", -
мама дала мне полшиллинга на сладости и велела скорее
возвращаться домой. У нас нынче тоже будет праздничное угощение.
- Томас Бингль? Скажи, Томас, не ты ли вместе с твоей матерью
был у меня однажды летом в конторе? Ты меня узнаешь, Том?
- Да, сэр.
- Вероятно, мой совет и моя помощь пошли на пользу этому
семейству. Знаешь, Дэзи, в свое время я снабдил мать этого
мальчика рекомендательным письмом к Паттерсону. Вероятно, ты
работаешь на верфи, Том?
- Нет, сэр.
- Еще один прибор к столу! Дэзи, сведи мальчика к умывальнику.
Френсис, зажгите праздничные свечи. Садись за стол, Томас, и
скажи мне, чем же ты сейчас занимаешься.
- Я учусь в школе мистера Гемфри Чейзвика, сэр.
- Это весьма похвально, но откуда же у миссис Бингль берутся
средства на твое образование, Томас? Она жаловалась мне на
нужду... Впрочем, я не хочу отвлекать тебя от жареного гуся! Я
