жизни, мистер Бингль? В чем различие, о котором вы говорите?
- Синьор, все силы вашего характера были отданы единому
помышлению о расплате с многочисленными врагами. Вы платили злом
за зло, причиненное вам, но этим лишь множили несчастия в нашем
несправедливо устроенном мире.
- А вы, мистер Джордж Бингль, разве придумали иной способ,
чтобы устранять несправедливости? Не думаете ли вы, что зло,
насытясь своими жертвами, свернется, как удав, и уснет? Разве
лев, убивающий леопарда, не делает благого дела и для кроликов?
- Тогда кролики пойдут в пищу не леопарду, а льву.
- Чем же вы хотите помочь кроликам? Неужто вы верите, что
леопарда можно сделать постником одними проповедями?
- Нет, синьор, я знаю, что против леопарда помогает только
добрая пуля. Но люди должны быть людьми, а не леопардами и
кроликами. В тюрьме я годами читал сочинения мудрецов. Они учат,
как люди должны жить между собой; они показывают путь к Солнцу
для обездоленных и страдальцев. Этим путем я мечтаю идти; за это
я готов бороться с леопардами, и для этого я хотел бы обладать
силой вашего характера, капитан Бернардито.
- Благодарю вас, мистер Бингль! Я вижу по глазам Чарльза -
нашего "синьора Алонзо", - что ваши помыслы уже успели повлиять и
на него... Ну, мой мальчик, дорого мог бы обойтись вам этот ваш
самостоятельный рейс на "Трех идальго"! Грелли поймал вас, как
пескарей на простую муху! Я думал, что после моей школы вы
окажетесь осмотрительнее. Не разгадать такой бесхитростной
ловушки!.. Теперь расскажи мне, мой маленький Ли, какие
впечатления ты вынес о добром старом Бультоне?
- Отец, самое сильное из моих тамошних впечатлений - это
синьорита Изабелла Райленд.
Капитан Бернардито потупился и сурово сдвинул брови. Томас
Бингль - "синьор Маттео Вельмонтес" - в смущении отвернулся.
Антони Ченни смотрел на Чарльза с тревогой и состраданием... В
каюте сделалось очень тихо.
- Чарльз, - заговорил наконец Бернардито, - настал час, чтобы
посвятить тебя в важную тайну. Когда я выпускал вас - троих моих
любимых сынов, Диего, Томми и тебя, - в море, чтобы подстеречь
работорговые суда Джакомо Грелли, то ни я, ни Антони, которого я
послал с вами как более зрелого вашего товарища, не могли
предполагать, что судьба сведет тебя лицом к лицу с самим
владельцем этих судов... Скажи мне, мальчик, довелось ли тебе в
эти дни увидеть Джакомо Грелли или говорить с ним?
- Мельком я видел его перед дверью нашего каземата. Сперва я
взглянул сквозь дверной глазок на Грелли, а потом Грелли, через
тот же глазок, разглядывал нас.
- И оба вы, глядя друг на друга, не ведали, не подозревали,
что в ваших жилах течет одна кровь... Мы, твоя мать и я, долго
утаивали истину, но пришла пора раскрыть ее перед тобою, потому
что с каждым днем приближается последняя схватка с Леопардом.
Знай же, что ты - не мой родной сын. Джакомо Грелли, ненасытный
паук, работорговец и кровопийца, - вот кто твой родной отец!
На бледном лице Чарльза выразилась такая мука, и голова его
так низко склонилась, что старый капитан с отеческой нежностью
обнял молодого человека. Бернардито гладил его опущенные плечи и
длинные завитки шелковистых кудрей и старался заглянуть в глаза
своему питомцу.
- Лучше мне было умереть, ничего не зная об этом, - произнес
юноша с усилием. - Это хуже, чем быть просто сиротою... Не хочу
даже в мыслях называть Леопарда словом _о_т_е_ц_...
Бернардито поцеловал юношу в лоб. Чарльз прижал к сердцу руку
старика:
- Всю жизнь ты звал меня сыном и воистину был мне отцом.
Скажи, позволишь ли ты по-прежнему называть тебя этим именем?
- Мальчик, пусть сам всевышний слышит мои слова. Нет в моем
сердце различия между тобою и Диего! Твоя мать стала моей женой.
Ты достался мне трехлетним младенцем, скрасил мою старость и не
расставался со мною дольше чем на несколько недель. Могу ли я не
видеть в тебе родного сына?
Капитан отпустил Чарльза и протянул руку Томасу Бинглю:
- Не хмурься и ты, мой ревнивый идальго Маттео Вельмонтес!
Подойди ко мне, Томми, я обниму тебя! Разве я могу забыть, чем
обязан тебе Диего, мой кровный сын? В годы его малолетства ты
спасал его жизнь от злодейских рук. Теперь и для нас с Диего и
Антони пришел черед спешить на выручку синьору Вельмонтесу!..
Друзья мои, судьба была милостива ко мне: на старости лет она
послала мне не одного, а трех сыновей - Диего, Чарли и Томаса,
моих благородных "трех идальго"!
- Братья! - воскликнул Томас. - Прочь печаль! Мы снова
вместе, снова на свободе. И попробуйте-ка представить себе,
какое сейчас выражение у Леопарда Грелли!
Вымолвив эти слова, Том осекся и в смущении взглядул на
Чарльза Райленда. Тот уловил его взгляд, выпрямился и, тряхнув
кудрями, сказал решительно и твердо:
- Мой отец - вот он, здесь со мной. Леопард, обесчестивший мою
мать, остается для меня таким же ненавистным врагом, как и для
всех честных людей. Я не намерен опускать шпагу, друзья!
- Хорошо сказано, сын! Голос чести должен быть громче голоса
крови. Но не забывай этого второго голоса по отношению к твоей
сестре Изабелле. Эту гордую, прекрасную синьориту ждут тяжелые
испытания, но, теряя отца, она должна обрести любящего, нежного
брата.
А... нежного рыцаря она как будто уже обрелась Наш кавалер де
Кресси что-то слишком часто оглядывается на английские берега!
Молодому кавалеру пришлось смутиться и покраснеть. Чарльз
порывисто обнял юношу, а капитан Брентлей, глядя на "старшего
офицера" комиссии, силился припомнить, чьи же знакомые черты
повторены в молодом привлекательном лице кавалера... Он как
будто похож на... островитянина Мюррея! Только лицо его еще
юношески нежное, лицо человека, не закаленного в упорной
жизненной борьбе...
Однако размышления Брентлея были прерваны Бернардито Луисом.
- Теперь, господа Брентлей и Джордж Бингль, извольте поближе
познакомиться с двумя важными джентльменами - милордом
королевским прокурором и чиновником при первом лорде
адмиралтейства... С этой минуты оба "милорда" слагают с себя
свои государственные полномочия, но сам Джакомо Грелли едва ли
станет отрицать, что мои ученики сыграли свои роли не хуже, чем
это сделали бы актеры театра Друри-Лейн! Итак, разрешите просить
вас, мистер Брентлей, более пристально взглянуть на милорда
прокурора, в котором даже вы до сих пор не смогли узнать своего
старого друга!..
В глубине полутемной каютки поднялся из кресла почтенного вида
джентльмен в пышном парике с огромными буклями; щетинистые баки
и седые брови придавали ему суровый вид. Под слоем пудры и румян
лицо его было малоподвижным. Золотые очки украшали переносицу
джентльмена, а на пуговице камзола висел еще и лорнет...
Брентлею хорошо запомнился взгляд прокурора в следственной
камере через этот лорнет... Ко в данную минуту обладатель
золотого лорнета отвесил капитану Брентлею церемонный поклон, а
затем стал неторопливо стирать с лица толстый слой пудры и
румяк, которыми обычно пользовались франтоватые старики... Под
пудрой и румянами обнажилась загорелая кожа щек, еще отнюдь не
старческих... Вот с лица исчезли очки, бакы, седые брови...
Сверкнула знакомая улыбка... Отброшен в сторону пышный парик...
- Матерь божия, да это... мистер Эдуард Уэнт! Эдди, мой
помощник с "Ориона", начинал у меня мичманом... Вот это
встреча!..
Ошеломленный старик еще не успел освободиться из дружеских
объятий своего бывшего помощника, как Бернардито Луис подвел к
ним и "чиновника адмиралтейства".
- Ну, капитан Брентлей, второй деятель нашей "комиссии" вам
неизвестен. Это Джемс Кольгрев. Во всем этом предприятии он
сперва оказал нам важные услуги как первоклассный гравер и
каллиграф, а затем недурно справился с ролью мистера Бленнерда.
Шестнадцать лет назад Кольгрев стал матросом капера
"Окрыленный", но при захвате мною этого корабля осенью 1779 года
бедный парень пережил сильный испуг и, как видите, совсем
поседел. Наружность Кольгрева настолько измснилась, что даже
Вудро Крейг и Джозеф Лорн, хорошо знавшие прежде Джемса
Кольгрева в лицо, ничуть не заподозрили обмана.
- Но скажите, синьор Бернардито, каким чудом вы подоспели
нам на выручку?
- Это чудо называется яхтой "Толоса". Капитан Брентлей, вы
узнаете наш корабль?
- Он напоминает погибшую яхту "Элли", но как будто тяжелее и
с более высокой кормой.
- Это и есть яхта "Элли", поднятая с подводной мели и
перестроенная наново моряками с "Окрыленного". Мои мальчики дали
ей имя "Толоса" - это название моего первого маленького корабля.
Команда яхты состоит из остатков прежнего экипажа
"Окрыленного", взятого нами в плен в 1779 году. Они сами
выразили желание остаться на острове, в нашей маленькой
свободной колонии "Буэно-Рио". Вам известно, капитан Брентлей,
что в течение последних лет наш крейсер, переделанный из
"Окрыленного", изредка тревожил спокойный сон милорда-адмирала.
При этом я сам руководил боями, всегда оставаясь в тени.
Когда мои мальчики оперились и привыкли к морю, я пустил их в
самостоятельный рейс, наказав по-прежнему щадить из всех
кораблей Грелли только ваш бриг "Орион". Антони Ченни пошел в
этот рейс старшим артиллеристом, а Дик Милльс - штурманом. Чем
кончилось это плавание, вам хорошо известно.
Отпуская их в море, я сам тоже отправился в путь; с грузом
золота, добытого на приисках нашего острова, я ушел в Америку на
яхте "Толоса" с целью навестить в Филадельфии моего старого
друга Альфреда Мюррея. Голубую долину он покинул. Его постигло
горькое разочарование насчет миролюбия и гуманности американских
колонистов: в том же 1779 году, когда обманутые индейцы напали
на поселок Голубой долины, а потом отпустили с миром своих
пленников, убедившись с моей помощью в их невиновности, в
индейские земли был послан из Пенсильвании карательный корпус
генерала Селливана. Индейские деревни на большой территории были
выжжены, посевы кукурузы вытоптаны, яблони вырублены, скот
перебит... Тогда погибли тысячи индейцев. Можно сказать, был
уничтожен целый народ ирокезов. Все это было проделано столь
бесчеловечно, что потрясенный Мюррей не смог остаться в некогда
основанном им поселке и переехал с семьей в Филадельфию. Там он
приобрел новых друзей, мистера Джефферсона и мистера Франклина,
знаменитого ученого. С ними он возобновил некоторые научные
занятия, которые начал еще в молодости, живя в Индии. Мистер
Мюррей стал членом конгресса, страстным аболиционистом
[аболиционист - сторонник освобождения негров от
рабства в Америке]. Он мог
бы еще многое сделать, но силы его сдали - он умер за месяц до
моего приезда. Обилие народа, шедшего за его гробом, воочию
показало, сколь великую любовь он снискал у простых людей, и сам
президент Соединенных Штатов Георг Вашингтон выскыал сожаление о
смерти такого крупного общественного деятеля. Вот так и вышло,
что в Филадельфии я застал только миссис Эмили и ее детей, а
также семейство Уэнтов, которое тоже покинуло Голубую долину. После
смерти Мюррея мистер Уэнт затосковал по морю, и миссис Мери Уэнт
ждет его теперь из плавания: мистер Уэнт намеревался поискать
счастья на нашем островном золотом прииске.
Но не с одним мистером Уэнтом я вернулся на остров из
Филадельфии. Вдова мистера Альфреда Мюррея, леди Эмили,
отпустила со мной своего сына Реджинальда. Позвольте представить
вам моего старшего офицера "кавалера де Кресси" под его
настоящим именем. Мистер Брентлей, перед вами - Реджинальд
Мюррей, сын Альфреда Мюррея. Поглядите на этого кавалера,
капитан, и вы поверите мне, что бедная миссис Эмили не слишком
охотно расставалась с Реджи, отдавая его под опеку старого
бродяги Бернардито. Но на этом настоял сам Реджинальд. Он знает
историю своего отца и горит желанием вступить в решительную
схватку с Леопардом, чтобы смыть позор с прежнего отцовского
имени, запятнанного наглым самозванцем.
Когда мы с Уэнтом и Реджинальдом прибыли на остров, оказалось,
что мои три идальго не возвратились из своего похода, и это
