теплу и блеску свечей.
- Сэр! - художник подошел к майору. - Мне нужно сказать вам
несколько слов.
- Побыстрей, Бингль! - Майор отвел художника в глубь комнаты.
Маттео Вельмонтес изумленно поднял брови и сделал непроизвольное
движение к художнику. К счастью, это осталось незамеченным.
- Вы сегодня на редкость медлительны, Бингль! - недовольно
проговорил майор Древверс. - Кончайте приготовления...
- Но, сэр, вид у этих людей таков, что портреты будут
совершенно бесполезными. Нужен парикмахер.
- О чем же вы раньше думали, Бингль? Джобб, приведите
цирюльника, а кстати, принесите мне из дому стакан тепленького
хереса с сахаром.
Лишь после того, как искусство тюремного цирюльника вернуло
пленникам их молодость, а дону Алонзо вдобавок и его красоту,
Джордж Бингль исполнил портрет этого синьора. Два конвоира сразу
отвели дона Алонзо в подземелье.
Следующим позировал Маттео Вельмонтес. Набрасывая карандашом его
черты, Джордж убедился, что в лице его второй модели, в линиях
черепа, носа, глазных впадин, равно как и в рыжеватой шевелюре,
не было и намека на испанское происхождение синьора Маттео.
Типичный англосакс, и к тому же северного происхождения, сидел
перед мольбертом...
Сеанс затягивался, и присутствующих одолевала дремота. В
камине гудел огонь, распространяя тепло. Вдоль стены дремали
четыре конвоира, а начальник тюрьмы, разморенный теплом и
хересом, смежил очи за своим столом. Надзиратель Джобб,
привычный к ночному бдению, прохаживался по камере. Для порядка
он время от времени подбадривал сонных конвоиров. Второй
надзиратель, Хирлемс, сначала глубокомысленно следил за работой
художника. С этой целью он придвинул к мольберту стул, оседлал
его и уткнул подбородок в гнутую спинку. В этой позе он и уснул;
его худая шея вытянулась, а голова свесилась, как у мертвого
жирафа.
Прохаживаясь по комнате, мистер Джобб обратил внимание на
муху, ожившую от тепла. Муха чистила крылышки, охорашивалась и
терла лапками голову. Эти занятия показались Джоббу
предосудительными, ибо насекомое предавалось им, сидя на носу
его величества короля Георга III. Поясной портрет короля служил
единственным украшением тюремного покоя. Мистер Джобб поднял с
пола соломинку и почтительно удалил насекомое с августейшей
ноздри. Совершая это верноподданническое деяние, мистер Джобб
выпустил из своего поля зрения мольберт, пирата и художника.
Карандаш Джорджа как раз воплощал на бумаге маленькую ямочку,
украшавшую подбородок синьора Маттео. Тот сидел вполоборота к
мастеру. Когда портретист снова перевел свой взор с бумаги на
модель, обладатель ямочки на подбородке скосил глаза в сторону
Хирлемса и почти беззвучно, с невыразимым презрением прошептал:
- Эх, Джорджи, тюремная ты крыса!
У мистера Бингля затряслись руки. Господи, да как же он сразу
не узнал эту повзрослевшую веснушчатую физиономию!..
Детство... Меньшой брат!.. О боги судьбы!
Обрывок бумаги, служивший художнику для заточки карандашей,
был заткнут за портрет и свешивался с мольберта. Художник
приподнял край листка, сделал вид, будто поправляет графит, и
написал на обрезке:
"Томми?"
Уловив утвердительное движение ресниц модели, Джордж
несколькими штрихами изобразил голову человека за тюремной
решеткой и написал сбоку:
"Я - 10 лет".
Брат понимающе кивнул. Надзиратель Джобб уже подходил к
мольберту. Джордж успел густо замазать обрезок с лаконическими
словами и уже заканчивал рисунок. Портрет не принадлежал к
лучшим произведениям мастера, сходство было весьма отдаленное.
Майор Древверс приказал художнику набросать копии портретов и
проследовал в свой кабинет.
Получив утреннюю почту, он вскрыл пакет, прибывший с нарочным
из Лондона, внимательно перечел письмо, прицепил шпагу к мундиру
и отправился в поместье Ченсфильд.
Семья лорда Ченсфильда, по обыкновению, проводила
рождественские каникулы в своем поместье. В ожидании прихода
фрегата "Адмирал" сэр Фредрик Райленд отдавал свой досуг мирным
деревенским радостям. Он охотился, ездил верхом и снисходил даже
до продолжительных бесед со своей дочерью. На холодное отношение
матери мисс Изабелла тоже отвечала холодностью, но своего
сурового батюшку она полюбила и весьма охотно коротала с ним
зимние вечера, опоэтизированные плачем ветра в каминных трубах
замка.
Сорокапятилетняя мисс Тренборн, чопорная дама "из хорошей
семьи", исполняла в доме обязанности гувернантки. В отличие от
покладистой няньки Хельги Лунд, мисс Тренборн неотступно терзала
свою воспитанницу всевозможными назиданиями и педагогическими
наставлениями. По желанию отца Изабеллы старый католический
монах, отец Бенедикт Морсини, преподавал ей закон божий. Девочка
очень привязалась к этому седому наставнику. Благодаря стараниям
мисс Тренборн и старого иезуита наследница лорда Ченсфильда
держалась безупречно и являла собою, в свои семнадцать лет,
пример девицы, прошедшей, по выражению немецких педагогов,
"хорошую домашнюю детскую". За несколько дней до сочельника
Изабелла возвращалась вместе с отцом с верховой прогулки. У
ворот замка она увидела во дворе наемный бультонский кэб.
Изабелла обернулась к отцу:
- К нам кто-то приехал, папа.
Судя по элегантному экипажу, верно, кто-нибудь из твоих
поклонников, Белла, - шутливо вздохнул милорд. - Скоро они совсем
лишат меня дочери.
У богатейшей невесты британского Севера действительно не было
недостатка в поклонниках, обожателях тайных и явных, бальных
партнерах, кавалерах и кандидатах в кавалеры. Почта доставляла в
Ченсфильд дюжины надушенных разноцветных, опечатанных
символическими облатками конвертов. Сама Изабелла тоже не
избежала сердечных ранений. Несколько лет ее воображением владел
почтовый кондуктор с ярко начищенным медным рогом через плечо и
синим мешком. Но однажды мисс Тренборн повезла пятнадцатилетнюю
барышню на почтовых лошадях, в той карете, где на козлах
восседал предмет ее тайных вздохов. В пути Изабелла с волнением
наблюдала, как бравый кондуктор лихо освобождал свой нос с
помощью указательного и большого перстов. При этом он
удивительно точно метил с высоты козел в прохожих, и пешеходы
редко успевали увернуться от снарядов этого далеко не
безобидного двуствольного аппарата. После удачных попаданий
кондуктор и кучер раскатисто хохотали.
В результате этих волнующих впечатлений сердце Изабеллы стало
вновь свободным, пока сэр Уильям Блентхилл, юный наследник
соседнего поместья Уольвсвуд, не сделался подозрительно частым
гостем в Ченсфильде; его мать втайне уже обдумывала, который из
двух замков, Уольвсвуд или Ченсфильд, следовало бы избрать в
качестве резиденции молодой четы...
Камердинер Мерч встретил сэра Фредрика и мисс Райленд на
пороге вестибюля и доложил, что графа уже целый час ожидает
майор Древверс, начальник бультонской крепостной тюрьмы. Дочь
видела, как помрачнело лицо отца. Она переоделась в своей
комнате, подождала ухода посетителя и резво впорхнула в
отцовский кабинет с намерением рассеять его мрачные мысли.
Владелец поместья угрюмо сидел перед столом и держал в руках
какие-то портреты, исполненные карандашом.
- Папа, можно к тебе? - спросила Изабелла, уже стоя посредине
кабинета. - Покажи-ка мне рисунки. Кто это? Почему у обоих такой
унылый вид?
Застигнутый врасплох, лорд-адмирал не спрятал рисунков. Он с
равнодушным лицом бросил портреты на стол, ибо вовремя учел, что
при малейшей попытке укрыть рисунки дочь накинулась бы на него с
расспросами. Расчет был бы верен: мисс Изабелла, подержав
рисунки перед глазами, отложила бы их в сторону, если бы... если
бы мистер Бингль не изобразил с такой точностью наружность
синьора Алонзо де Лас Падоса! Изабелла всмотрелась в лицо
молодого человека на портрете и горестно вздохнула:
- Вот таких поклонников у меня никогда не было, папа! Это,
наверно, молодой итальянец? Кто этот красивый юноша? Какое
прекрасное лицо! И портрет совсем свежий! Скажи, папа, этот
мальчик сейчас в Бультоне?
- Нет, Белла, это просто повторение одного старого портрета.
Он давно пришел в ветхость, и я приказал сделать новую копию.
Человек этот - товарищ моей юности. Ему сейчас лет шестьдесят,
если он жив.
Изабелла надула губки и отложила рисунок в сторону. Милорд
убрал портреты в стол.
- Папа, этот толстый майор, что сейчас был у тебя, кжкется,
начальник здешней тюремной крепости?
Лорд-адмирал уже начинал терять терпение:
- Да, Белла, майор Древверс занимает именно эту должность. Но
у меня сейчас нет времени, девочка, меня ждут неотложные дела.
Вечером я опять буду всецело к твоим услугам. Кстати, сегодня
большой вечерний спектакль в бультонском театре. Если хочешь, я
закажу ложу.
- Мне не хочется в театр, папа. Я подумала совсем о другом.
Через несколько дней будет сочельник. Все готовятся к празднику,
а там, в страшной тюрьме, томятся люди... Можно мне посетить
этих несчастных вместе с отцом Бенедиктом?
- Откуда у тебя эти мысли, Белла? В тюрьме сидят не безвинные
агнцы, а мятежники, воры и... убийцы. Крепость полна
крестьянами-бунтовщиками, браконьерами, луддитами...
- Но они - люди и жестоко страдают. Позволь мне, папа...
- Ни под каким видом, Белла! Нельзя потворствовать
преступникам... Прости, но мне уже пора ехать по делам!
Усаживаясь в седло, владелец Ченсфильда в недоумении пожимал
плечами.
"Откуда это в ней? Впрочем, черт бы побрал эти пустяки! Есть
дела поважнее... Чертовски скверно складывается вся эта
история..."
Ветер раскачивал голые деревья ченсфильдской рощи. Граф и его
слуга торопились в Бультон. У сэра Фредрика были веские причины
хмурить высокое чело и спешно искать выхода из весьма
затруднительного положения...
Перед наступлением сумерек Вудро Крейг увидел перед окнами
своего особняка всадника на потной лошади. Седок, по-видимому,
очень торопился, ибо звон дверного колокольчика был вдвое громче
обычных звонков посетителей. Мистер Крейг узнал камердинера
лорда-адмирала.
- Что-нибудь случилось, Мерч?
- Не знаю, сэр. Его лордство сейчас находится в крепости, у
майора Древверса. Капитан Лорн только что беседовал с его
лордством и приказал мне немедленно ехать за вами, сэр.
Было уже совсем темно, когда Вудро Крейг тихо вошел в неуютную
следственную камеру, украшенную портретом короля Георга III.
Решетки на окнах, холодный каменный пол, скупое освещение и
сырой, затхлый воздух таких помещений производят гнетущее
впечатление на любого человека, но особенно неприятные чувства
они вызывают у тех людей, для кого подобная обстановка легко
могла стать пожизненной.
- Садись, Вудро!
Выражение лица мистера Райленда было злое и встревоженное.
Лорн жевал трубку и следил за возней воробьев на решетке за
стеклом.
- Чертовская история, Вудро! Майор Древверс получил из
Лондона сообщение, что в Бультон выезжает секретная комиссия,
назначенная его величеством. Вероятно, джентльмены уже в пути. В
составе комиссии - прокурор, чиновник для особых поручений и
начальник тайной канцелярии при военном министре. Ну, и,
разумеется, полная свита - младшие офицеры, секретари, писцы...
Понимаешь?
- Н-н-нет, ваше лордство, пока не совсем понимаю. Что же она
собирается делать в Бультоне, эта уважаемая комиссия? Неужели
такой шум из-за двух пленных пиратов?
Его лордство коротко изложил ситуацию, как она явствовало из
писем, полученных комендантом гарнизона и начальником тюрьмы.
Посылка в Бультон лондонской комиссии была новым выражением
милости его величества к лорду Ченсфильду. Получив доклад
морского министра о бое эскадры сэра Фредрика с пиратским
судном, король глубоко опечалился гибелью доблестного капитана
Блеквуда и потерями, понесенными эскадрой. Доклад министра был
составлен на основании донесения самого лорда Ченсфильда,
который в ярких красках изобразил доблесть Блеквуда, Лорна и
Тресселя, а также предательское поведение Гая Брентлея. Его
величество высочайше утвердил приказ Лорна об аресте Брентлея,
