крест", копия погибшей яхты "Элли". Командует ею мистер Хью
Ольберт. Общее командование эскадрой я поручаю вам, мистер
Дональд Блеквуд, вместе с мостиком нашего лучшего фрегата -
"Короля Георга III"...
Помните, господа, что старый Бернардито был мастером
хитроумных и жестоких проделок. Сын, по-видимому, кое-что усвоил
из опыта отца. Ваши призраки на острове - это почерк Бернардито.
Не случайно капитану загадочного "Летучего голландца" был придан
облик погибшего корсара. Более десяти лет мы не возобновляли
попыток колонизовать открытый нами остров, чтобы не рисковать
новыми встречами с темными и непонятными силами, но теперь
решение всех этих загадок прошлого напрашивается само собою: все
ваши "видения", господа, - это не что иное, как фокусы опытных
мистификаторов. После уничтожения пиратов мы со временем вновь
предпримем экспедицию на остров... Рассчитываю, джентльмены, что
послезавтра, двенадцатого августа, ваша эскадра уже покинет
Портсмут.
Офицеры поднялись. В голубоватом сумраке нарядных покоев
моряки еще долго размышляли о предстоящем бое и жевали мундштуки
своих испытанных трубок.
Джозеф Лорн открыл глаза с первыми проблесками рассвета. Он
почувствовал прикосновение к своему лбу сухих надушенных пальцев
и резко повернулся. Взъерошенный и хмурый, он недовольно
уставился на раннего гостя.
- Тише, Джузеппе!
Нарушитель ночного отдыха мистера Лорна отвел полог постели в
сторону. Моряк узнал лорда-адмирала.
- Давно я не толковал с тобою по душам, Джузеппе. Какие
новости ты привез из Бультона от Вудро?
Джозеф Лорн зевнул и начал одеваться.
- Вудро лечит ревматизм на соммерсетских водах и знать ничего
не знает о заботах вашего лордства. Этот жирный индюк Кремпфлоу
отплыл из Бультона на моем корабле "Адмирал Ченсфильд". Вчера я
высадил его в Портсмуте. Он пересел на итальянское судно,
которое идет в Неаполь. Говорит, очень выгодное частное дело.
- По мелочам он не выезжает... Значит, все бультонские дела
сейчас у Линса?
- Да, и, по-моему, он очень неглуп. Работает куда лучше этого
Кремпфлоу.
- Несомненно. Недаром он один ухитрился унести ноги из
Голубой долины. Растяпа Бернс влопался, царствие ему небесное!
- Небесное-то царство и достается обычно растяпам! Ловкачи
предпочитают земное. Ты держишь сейчас кого-нибудь в этой долине?
- С тех пор как Диего Луис исчез оттуда, это осиное гнездо
потеряло для меня интерес. Но работать там стало невозможно.
Независимое государство, изволишь ли видеть, Соединенные Штаты!
Мюррей полюбился этому свободолюбцу Джефферсону, сделался
конгрессменом и сенатором, а также главным судьей и мэром
основанного им города Голубой долины... Лет шесть назад я послал
туда Шарля Леглуа. Но добрался он только до Винсенса. Там он
принялся за расспросы, сразу влопался, просидел месяца два в
тюрьме и был выслан. Все-таки кое-что ему удалось разузнать:
мать и сын Бернардито уехали еще в 1779 году на побережье.
Мальчишка Бингль и наш бывший матрос Дик Милльс ушли с ними.
Увез их из долины некий мистер Чембей. Меня заинтересовала
личность Чембея и люди его странной свиты, ибо это, вероятно, и
есть кто-то из прежних приближенных Бернардито. Но узнать о нем
удалось очень немногое: он со своими спутниками участвовал в
захвате фортов Винсенса и Голубой долины, вместе с американскими
партизанами провел два месяца в Голубой долине и весной 1779
года ушел с семейством Бернардито и всей своей черной свитой на
речном баркасе вверх по Огайо. С тех пор он исчез бесследно.
Сообщение адмиралтейства, что крейсер "Три идальго" находится
в руках Диего Луиса, - первая свежая весть об этом оперившемся
птенце. Короче говоря, устранение, сверх всяких ожиданий,
бывшего главаря бультонских луддитов Элиота Меджерсона - вот и
весь успех наших больших трудов и затрат в Голубой долине. Что
касается самого Мюррея, то, по сведениям Леглуа, он был по горло
занят своей Голубой долиной и политическими делами и как будто
не помышлял о Ченсфильде... Теперь рассказывай, Джузеппе, что
еще новенького там, на Севере?
- Ничего особенного. Питер Бенедикт Морсини сумел поладить с
протестантскими попами и заслужил у населения любовь. Ведет
себя, как настоящий праведник. Перед отъездом я оставил ему
пятьсот фунтов и отстоял мессу.
- Прекрасно, Джузеппе. Истинную церковь нужно тайно
поддерживать... Видел ты мою дочь?
- Да, я застал ее с гувернанткой в капелле отца Бенедикта.
Красавицей она будет, твоя Изабелла, скажу я тебе! Славная
девчурка! И, верно, самая богатая невеста на всем Севере.
- Еще один год в пансионе - и семнадцать лет дочке.
Действительно, невеста! Да что за толк в девчонке! Подумаешь,
наследница! В чужие руки все уйдет... Не усыновить ли мне
какого-нибудь юношу?
- Чем гноить Эдуарда Мойнса в тюрьме, я бы на твоем месте
именно его-то и усыновил. Ведь полиция, в сущности, не
установила за ним ничего особенного.
###сигнальные фонари. Капитан Брентлей разбирал эту немую речь без
помощи своего сигнальщика:
"Командир корабля "Три идальго" шлет привет честному моряку
Брентлею".
- Что за черт! Вот диковина! За какие же заслуги я удостоился
уважения пиратского главаря? Ну-ка, Ольсен, дайте-ка им ответ!
Покажите им, что мы не нуждаемся в приветах разбойника!
Капитан не успел договорить. Со стороны противника грянул
одиночный выстрел из пушки. Выстрел был сделан, однако, не по
"Ориону". Пушечный огонь сверкнул в ту же сторону, куда дул
ветер. Брентлей хорошо понял этот знак: по старинному морскому
обычаю, выстрел "под ветер" показывал дружеские намерения, тогда
как выстрел против ветра означал приказ остановиться и
предупреждал: "Буду действовать силой!"
Брентлей и прибег к этому "враждебному" сигналу. По его знаку
кормовая пушка "Ориона" бухнула колостым зарядом. Длинная
багровая полоса огня и белое облако порохового дыма выметнулись
во мглу против ветра! Это означало: "Нападайте и защищайтесь -
ваш привет отвергнут!" Такой же сигнал был передан с помощью
цветных фонарей.
Из-за туч показался огромный лунный диск. В полумиле справа
стал виден черный силуэт вражеского корабля. Расстояние между
судами медленно уменьшалось. Позиция была невыгодной для "Трех
идальго": мачты капера ясно вырисовывались на фоне освещенных
луною облаков, ветер тоже не благоприятствовал. Корабль Брентлея
оставался в тени и был почти невидим.
На борту неприятеля еще мерцали последние огоньки фальшфейеров
и ветер еще нес в океан эти красивые цветные искры, а Брентлей
уже развернул бриг правым бортом к противнику и скомандовал с
мостика:
- Батарея, залпом огонь!
Пушки "Ориона" ударили почти одновременно. Ядра взмыли в
воздух, пороховой дым густо окутал мостик и паруса.
Вражеский капер продолжал посылать свои мирные сигналы. Он не
ответил огнем орудий, он продолжал сигнализировать фонариками:
"Огня не открою. Спускаю шлюпку. Примите парламентеров".
Капитан Брентлей в глубочайшем недоумении повернулся к Ольсену:
- Боцман, нам не подобало бы вступать в переговоры с этими
разбойниками, но черт меня побери, если молодчики не ведут себя
по-джентльменски. Хотел бы я знать, чему приписать такую честь!
Вот что, Ольсен! Нашей эскадры пока не видно. Придется принять
их посольство, чтобы выиграть время. Если мы одни ввяжемся в
бой, капер разгромит нас раньше, чем подоспеют корабли из
засады. Вон шлюпка их уже спущена... Видите фонарь под носовым
трапом? На шлюпке они зажгли факел, чтобы мы не заподозрили
ловушки... Ага, шлюпка приближается. Ну-ка, передай им в рупор,
Ольсен: "Приму парламентеров для переговоров о сдаче судна и
экипажа. При появлении неосвещенных шлюпок - беглый огонь без
предупреждения!"
Громогласный бас норвежца прорявкал в медный рупор слова
Брентлея. Однако, несмотря на вызывающий тон командира "Ориона",
пиратский капитан проявил редкостное терпение. Через четверть
часа к трапу "Ориона" подвалила шлюпка. Четыре гребца-негра не
покинули шлюпки. Два молодых человека в испанских беретах и
бархатных камзолах ответили на приветствие часового и ступили на
палубу.
- Следите за противником, - шепнул Брентлей Ольсену и
помощнику. - Поднимите на мачте сигнал, что у нас на борту
находятся парламентеры. Наблюдайте, не собирается ли противник
атаковать нас шлюпочным десантом. При малейшем подозрении -
огонь!
Брентлей шагнул навстречу прибывшим. Он холодно отдал честь и
пригласил их в каюту. Оба посланца, при шпагах, но без
огнестрельного оружия, переступили порог. Окна, завешенные
шторами, не пропускали на палубу света из каюты. В стенных
шандалах горело полдюжины свечей.
Перед капитаном "Ориона" стояли два безбородых синьора с
открытыми, решительными лицами. Одному едва ли перевалило за
двадцать, другой выглядел лет на шесть старше. Заговорил
младший. Мягкие волосы падали ему на плечи. Большие черные глаза
блестели, румянец на щеках был нежен, как у девушки. Но у
юношеских губ уже наметилась волевая складка. Каждый жест его
говорил о пылкой и решительной натуре.
- Вы видите перед собою только двух идальго [по-испански "кавалер",
"дворянин", здесь в смысле: благородный смельчак], ближайших друзей
третьего, то есть капитана Диего Луиса. Он остался на корабле.
Мы - его братья по оружию и уполномочены вести переговоры от
лица всех. Мое имя - Алонзо де Лас Падос.
- Маттео Вельмонтес, - склонил голову его спутник, человек с
острыми, смешливыми глазами и налетом веснушек на переносице.
- Капитан Брентлей! - продолжал синьор Алонзо. - Перед вами -
сыновья Бернардито Луиса. Я - брат синьора Диего. Важные услуги,
некогда оказанные вами нашему отцу и его другу, известному вам
под именем мистера Мюррея, явились причиной, почему оружие
сыновей Бернардито никогда не будет поднято ни против вас, ни
против корабля, принесшего спасение островитянам. Позвольте лишь
задать вам вопрос: куда вы следуете и какова цель вашего
плавания?
- Синьоры, на этот вопрос я вынужден ответить молчанием.
- Разрешите истолковать ваши слова в том смысле, что вы
следуете с живым товаром, подобно остальным судам вашего
хозяина. Нам известно, что из числа всех судов "Северобританской
компании" только бриг Брентлея до сих пор не пятнал себя позором
работорговли. Но, по-видимому, на этот раз и вы, капитан...
На лбу Брентлея вздулись жилы.
- Я сам лишь недавно узнал, что суда нашей фирмы доставляли
закупленных и пленных невольников на плантации. Экипаж брига
"Орион" не участвовал и не предполагает участвовать в такого
рода операциях, пока я стою на капитанском мостике... Впрочем, я
не вижу причины обсуждать с вами эти вопросы, господа. Я принял
вас, чтобы выслушать, на каких условиях вы согласны вернуть
корабль "Окрыленный" его законному владельцу, лорду-адмиралу
Ченсфильду. Я, со своей стороны, готов просить адмирала
о смягчении вашей участи.
Довольно невежливый смех парламентеров показался капитану еще
менее уместным, чем вся предыдущая беседа. Он сурово нахмурил
седые брови и положил руку на эфес шпаги. У дона Алонзо,
напротив, сдвинутые брови разошлись в откровенной улыбке.
- Вы сами понимаете, капитан, что исход сражения между "Тремя
идальго" и "Орионом" решился бы очень быстро. Сто наших каронад
в десять минут изрешетили бы ваш бриг с дальней дистанции. Нет,
цель нашего визита иная. Вы - человек чести, синьор Брентлей, и
мы решили открыть вам тайну, побудившую нас объявить беспощадную
войну так называемому лорду-адмиралу Ченсфильду.
- В таком случае наша встреча бесполезна, - отрезал Брентлей. -
Я не принадлежу к искателям разгадок частных тайн. Весьма
польщен, но прошу вас не утруждать себя этим... повествованием.
Мой глава, лорд-адмирал Ченсфильд...
- Капитан Брентлей, я обращаюсь к чести британского моряка, к
вашей чести! Знайте же, что названное вами лицо - низкий
самозванец, тайный убийца, вор и злодей. Его настоящее имя
Джакомо Грелли, ремесло - разбой; единственное место, подобающее
ему по праву, - это виселица.
