- Назови нам свое настоящее имя, - приказал Джордж Бингль.
- Сударь, меня решили назвать Жаком еще в мою бытность во
чреве матери, а фамилия моя и моих отцов испокон веков была
Перше.
- Кто ты?
- Крестьянин из пригорода Марселя, ваша милость. Пощадите
меня, государи мои, я человек семейный, небогатый...
- Давно ли ты знаешь Луиджи Гринелли?
- Первый раз слышу это имя, сударь.
- Не хитри перед лицом смерти, Жак Перше, ибо за единое слово
лжи я тебя убью! - грозно вмешался Томас Бингль.
- Разрази меня гром, сударь, если я хоть раз слышал это имя!
- С каких пор ты знаешь флорентийского купца Микеля Альбанти?
- Лет... шесть, государи мои, если не дольше.
- Часто ты совершал с ним такие ночные прогулки?
- Я сопровождаю его в третий раз.
- И всякий раз по лионской дороге?
- Это истинно так, ваша милость. Оба раза я провожал месье
Альбанти до порта Кале.
- Когда вы совершали с ним такую поездку в последний раз?
- Около месяца назад, синьоры.
- Месяца? Ты лжешь, этого не может быть, Жак!
- Убей меня господь, если я лгу! Месяц назад мы доехали до
Кале; он сел на корабль, а я остался ждать его. Через десять
дней он воротился из Англии, и мы вернулись в Марсель. Мне еще в
жизни не приходилось так спешить. Мы загнали четырех лошадей, но
он хорошо заплатил.
- А что он обещал тебе теперь?
- Теперь он снова подрядился со мной до Кале и обещал
заплатить еще лучше. Я в год не зарабатываю столько своим
хозяйством, сколько мне платил синьор Микель Альбанти за одну
такую поездку.
Джордж Бингль задумался. Несколько минут все молчали. Джордж
положил крестьянину руку на плечо:
- Слушай, Жак Перше! Мы не грабители и убили не честного
флорентийского купца, а хитрую иезуитскую змею, переодетого
попа, слугу аристократов... Мы обезвредили паука, но нужно еще
разорвать паутину. Если ты поможешь нам - сделаешь доброе дело
для хороших людей и заработаешь еще больше, чем платил тебе
иезуит... Согласен, Жак?
Крестьянин переминался с ноги на ногу, мял в руках свою
суконную шапочку и недоверчиво отмалчивался. Он еще не отделался
от испуга и теперь опасался угодить "из огня да в полымя".
- Не трусь, Жак! Получишь всех наших коней и еще сотню
франков золотом, - продолжал уговаривать его Джордж.
- Что же я должен за это сделать, господа?
- Мы не господа, мы такие же люди труда, как и ты... А может,
ты сам тайный иезуит, Жак?
Хотя тон вопроса был шутливым, Жак сбросил с плеча руку
Джорджа:
- Иезуит? Всей деревней мы топили их, проклятых, в
монастырском пруду... Если бы я знал, что этот Микель Альбанти -
переодетый поп, спихнул бы его по дороге в Рону!.. Чего же вам
от меня надо, граждане?
- Жак, ты должен проводить до порта Кале... синьора Микеля
Альбанти и его слугу.
- Что-то я в толк не возьму, государи мои... Он же мертв,
этот Альбанти?
- Он жив, здоров и стоит перед тобой. Альбанти - это я. А
вот этот человек - мой слуга. Понял ты мои слова, Жак Перше?
- Понял, сударь. Вы - синьор Микель Альбанти, и никто вас
нынче не убивал. А вот этот, синьор Дик, - ваш слуга.
- Ты, кажется неглупый парень, Жак. Пиши теперь письмо своей
жене и вели ей приютить двух человек, Тома и Антони, пока
старший из них не поправит свое здоровье. Если что-нибудь
случится в твоем доме - получишь пулю, Жак, а от твоего
хозяйства останутся одни головешки.
Марселец оказался человеком сообразительным. Ему дали перо,
чернила и бумагу. Пока он, морща лоб и кряхтя, трудился над
двумя строками письма к своей дочери, Мадлене Перше, Джордж
Бингль рассматривал пакет, извлеченный из нагрудной сумки
убитого.
- Попробую-ка я вскрыть это письмо, друзья, но так, чтобы не
оставить следов... Разведите огонь и согрейте воды, пока я
достану из мешка мой шпатель.
По прошествии получаса худые, узловатые пальцы Джорджа Бингля
извлекли из вскрытого пакета исписанный листок. Письмо патера
Фульвио ди Граччиолани было быстро скопировано, а затем Джордж
восстановил первоначальный вид пакета столь искусно, что Дик и
Томас ахнули от изумления.
- Вот это ловко! - воскликнул восхищенный Дик Милльс. - Но
каков святой отец, а? Послушай, Антони, вот что венецианский
иезуит Фульвио ди Граччиолани пишет патеру Бенедикту Морсини в
Бультон:
"Если брату Луджи не удастся устранить в пути агента наших
врагов, англичанина Кремпфлоу, примите все меры, чтобы
воспрепятствовать его встрече с Джакомо. Опасность
возрастает. Буотти с помощью Кремпфлоу уже на грани
раскрытия тайны Джакомо. Предосторожность требует, чтобы
дочь Джакомо покинула отцовский дом бесследно. Будьте все
время настороже, оберегайте тайну Джакомо. Без колебаний
любыми средствами пресекайте все попытки врагов проникнуть в
нее.
В случае успеха своего предприятия с Кремпфлоу, Луиджи
вручит вам все деньги, которые обнаружит у англичанина.
Сумма равна двум с половиной тысячам скуди. Ваш ответ
незамедлительно вручите брату Луиджи.
Благословляю вас на труды и подвиги во имя общего дела.
Ф.д.Г."
Томас Бингль вопрошающе взглянул на брита:
- Для чего ты намерен ехать в Кале, Джордж?.. Ведь не
собираешься же ты переправиться в Англию и явиться с этим
письмом к патеру Бенедикту вместо Луиджи Гринелли?
- Именно это я собираюсь сделать, друзья! Ростом и цветом
волос я похож на Луиджи, а в остальном положусь на счастье! В
Бультоне мне, конечно, придется работать осторожно... при
дневном свете Морсини, разумеется, сразу обнаружил бы обман,
значит, днем мне нельзя будет попадаться на глаза ни патеру, ни
бультонским тюремщикам... Попытаюсь действовать ночью... Если
удастся разведать планы патера Морсини, все карты отцов-иезуитов
будут нам окончательно ясны.
Томас Бингль с сомнением покачал головой. Антони, морщась от
боли в ноге, перебирал документы убитого. Ему попалась записная
книжка. Джордж пристально вгляделся в характерные буквы чужого
почерка.
- Стой! Смотрите, вот почерк Гринелли. Патер Морсини
несомненно знает эту руку!.. Это сильно облегчает нам задачу,
друзья!..
...За двое суток Джордж Бингль и Дик Милльс доскакали до
Лиона, но здесь их постигла неудача, случайно их опознал на
улице тот самый чиновник, которого мнимый "патруль" остановил на
лионской дороге близ Марселя. Друзья с трудом избежали ареста.
Добродушный Жак Перше помог им бежать из Франции в Савойское
герцогство, откуда они, длинным кружным путем, лишь через
полтора месяца добрались до Дюнкерка. Переправившись в Дувр,
"купец Микель Альбанти" и его "слуга" прибыли наконец лондонским
дилижансом в Бультон.
Хельга Лунд, прежняя кормилица и нянька Изабеллы, убирала
комнату своей молодой госпожи. Мисс Изабелла отправилась на
верховую прогулку.
Из-под столика наследницы Ченсфильда Хельга извлекла плетеную
соломенную корзинку, наполовину засыпанную обрывками бумаг,
лоскутами шелковых ленточек, сломанными пуговицами, шпильками и
прочим невинным хламом.
Хельга укоризненно покачала головой, вытряхнула содержимое
корзинки прямо на пол и отправилась вниз за совком и ведерком.
Именно этой минутой удачно воспользовался духовный пастырь и
наставник Изабеллы. Отец Бенедикт Морсини никогда не упускал
случая "ненароком" заглянуть в девическую келью Изабеллы, когда
хозяйка покидала ее.
Патер, войдя в пустую комнату, немедленно наклонился над
кучкой мусора на полу и перебрал два-три смятых конверта.
Расправив один из них, он не узнал почерка отправителя, притом
почерка, по всем признакам, мужского. Это заинтересовало патера,
ибо он достаточно подробно изучил руку всех корреспондентов
Изабеллы. Тут же, среди мусора, патер заметил клочки бумаги,
исписанные тем же почерком. Отец Морсини стал торопливо
извлекать эти клочки из маленькой груды, что было нетрудно, так
как рука, нервно разорвавшая письмо, столь же нервно скомкала
клочки и швырнула их в корзину.
Когда Хельга Лунд вернулась в комнату, патер Бенедикт,
которого шведка, кстати, не жаловала своим расположением, уже
стоял у широкого подоконника и задумчиво глядел на голые прутья
тополей под окнами...
Вечером, вернувшись домой, он сложил и распрямил листочки,
нахмурился при виде двух подписей и принялся наклеивать
разорванное письмо на листок бумаги.
На пасхальной неделе лорд Ченсфильд почувствовал себя
настолько бодрым, что присутствовал с женой и дочерью на
праздничном богослужении в бультонском соборе; на другой же день
в Ченсфильде состоялся первый прием гостей, а в конце недели
владелец поместья впервые после болезни сел в седло и совершил
небольшую верховую поездку по своим угодьям.
Дочь милорда, тоже только что возвратившаяся с прогулки, вошла
в кабинет розовая и свежая.
- Поскучай с больным стариком, Белла, - сказал отец, потрепав
кудри девушки, - и помоги ему разобраться в этом скучнейшем
бумажном хламе.
Отец откинулся в кресле, закрыл глаза и, казалось, погрузился
в дремоту. Изабелла вскрывала конверт за конвертом и читала
фамилии отправителей или названия фирм. В большинстве случаев
отец, не открывая глаз, сразу делал отстраняющий жест ладонью, и
письмо непрочитанным летело в большую папку для бумаг.
Изабелла взяла в руки большой серый пакет с тремя печатями и
штампом "Калькутта". Обратный адрес гласил: "Ост-Индия,
Бенгалия, порт Калькутта, юридическая контора Ноэль-Абрагамс и
Мохандас Маджарами".
Сон довольно быстро слетел с графского чела, а его
полузакрытые очи отверзлись не без удивления.
- Старинная фирма! - пробормотал он. - Любопытно, что им
понадобилось. Прочти-ка мне письмо, Белла.
На плотной бумаге с витиеватой золотой каймой рукой
писца-каллиграфа был выведен тушью следующий текст:
"Его светлости лорду-адмиралу графу Ченсфильда, эрлу
Бультонскому.
Высокочтимый сэр Фредрик Райленд!
Льстя себя приятной надеждой, что наименование нашей
скромной индийской конторы, к числу клиентов коей мы
некогда имели честь причислять и вашу светлость, не совсем
изгладилось из памяти вашей светлости, мы позволяем себе
обратиться к вашей светлости с выражением глубочайшего
уважения..."
- Пропусти эту болтовню, Белла, посмотри в конце, о чем они
просят.
Изабелла перевернула страницу и в конце второго листка прочла:
"...не оставите без милостивого покровительства контору,
некогда имевшую честь ввести вашу светлость в права
наследства. Позволяем себе выразить надежду, что ваша
светлость соизволит милостиво принять в Бультоне, где мы
открываем филиал нашей конторы, нашего внука и внучатого
племянника, которые сочтут для себя высокой честью и
удовольствием лично засвидетельствовать вашей светлости свое
уважение и преданность.
Готовые всегда к услугам вашей светлости
Заломон Нобиль-Абрагамс
Мохандас Сама Маджарами".
- Значит, внуки этих индийских дельцов должны пожаловать к
нам в Бультон и открыть филиал конторы? Уж не воображают ли они,
что я стану ловить простачков для их лавчонки?
- Не горячись, папа. Ради бога, не горячись! Это послание
такое смешное, смиренное и почтительное! Если эти индийские
внуки явятся, я встречу их и отошлю к Мортону.
- Хорошо, Белла. Отнеси письмо старику и попроси его
написать ответ. Как зовут их, этих калькуттских внуков?
Изабелла заглянула в письмо:
- Лео Ноэль-Абрагамс и Наль Рангор Маджарами. По-видимому,
они уже в Лондоне и вскоре должны быть здесь. Наль Рангор
Маджарами - это, наверное, настоящий индус? Это немножко
таинственно. Я обязательно хочу посмотреть на него.
- Белла, если эти бумаги еще не надоели тебе, погляди, нет ли
чего-нибудь интересного в газетах, - попросил отец.
В лондонском "Обсервере" коротко сообщалось, что синьор Диего
Луис эль Горра, командир частного вольного крейсера "Три
идальго", базирующегося где-то на Африканском побережье,
обратился с письмом к Учредительному собранию Франции, предлагая
