сестры начинали передавать свои тарелки той сестре, возле которой стояла
лохань. Вымыв каждую тарелку, она вытирала ее полотенцем и возвращала
владелице. Вода от мытья становилась темной и жирной.
"И так они собираются прожить всю жизнь!" - с отвращением думала
сестра Лючия. - Ну, да ладно. Не в моем положении жаловаться. Это уж
наверняка лучше, чем пожизненное заключение.
За сигарету она отдала бы все, что угодно, даже свою бессмертную
душу.
В полукилометре от тихой обители две дюжины тщательно отобранных из
группы специального назначения (ГОЕ) людей во главе с полковником Акокой
готовились к нападению на монастырь.
4
Полковник Рамон Акока обладал охотничьим чутьем. Он обожал погоню, но
глубокое внутреннее удовлетворение он получал именно от убийства. Он
как-то признался одному из свои друзей: "Я испытываю оргазм, когда убиваю.
Неважно кого: оленя, зайца или человека - от того, что отнимаешь чью-то
жизнь, чувствуешь себя Богом".
Акока когда-то начинал служить в военной разведке и вскоре, благодаря
своим блестящим способностям, прослыл отличным офицером. Он был умным,
бесстрашным и безжалостным и сочетанием этих качеств обратил на себя
внимание одного из помощников генерала Франко.
В штаб Франко он попал в чине лейтенанта и меньше чем за три года
дослужился до полковника, что было невиданным успехом. Его поставили во
главе фалангистов - особой группы, созданной для осуществления террора в
отношении противников Франко.
Именно во время войны Акока был приглашен на беседу к одному из
членов ОПУС МУНДО.
- Вам следует уяснить, что мы говорим с вами с ведома генерала
Франко.
- Да, сеньор.
- Мы наблюдаем за вами, полковник. И у нас создалось благоприятное
впечатление о вас.
- Благодарю вас, сеньор.
- Время от времени вам приходится выполнять специальные задания, так
сказать, особо секретные. И к тому же весьма опасные.
- Понимаю, сеньор.
- У нас много врагов, особенно среди тех, кто не понимает всей
важности выполняемой нами работы.
- Да, сеньор.
- Иногда эти люди нам мешают. Мы не можем этого допустить.
- Конечно, сеньор.
- Я полагаю, что мы можем рассчитывать на такого человека, как вы,
полковник. Думаю, мы понимаем друг друга.
- Да, сеньор. Я почту это за честь.
- Мы бы хотели, чтобы вы оставались в армии. Нам это будет весьма
удобно. Время от времени мы будем поручать вам особые задания.
- Благодарю вас, сеньор.
- Вы никому не должны рассказывать о нашем разговоре.
- Разумеется, сеньор.
Акока нервничал, глядя на сидевшего за столом человека. Тот внушал
ему какой-то непреодолимый страх.
В разное время полковник Акока выполнил для ОПУС МУНДО с полдюжины
заданий. Как ему и было сказано, все задания были рискованными и "особо
секретными".
Во время выполнения одного из них Акока познакомился с очаровательной
девушкой из прекрасной семьи. До этого времени он знал только проституток
и лагерных шлюх, с которыми Акока обращался презрительно и жестоко.
Некоторые из них, покоренные его силой, искренне влюблялись в него, и с
такими он был особенно безжалостен.
Но Сузана Серредилья принадлежала к другому миру. Ее отец преподавал
в Мадридском университете, а мать была адвокатом. В семнадцать лет у
Сузаны было тело женщины и ангельской лицо мадонны. Рамон Акока никогда не
встречал никого похожего на эту женщину-ребенка. Ее трогательная
беззащитность пробуждала в нем нежность, на которую, казалось, он был
неспособен. Он безумно влюбился в нее, и по причинам, не ведомым ни ее
родителям, ни самому Акоке, она ответила ему взаимностью.
Их медовый месяц прошел так, словно Акока до этого не знал ни одной
женщины. Безудержное желание обладать женщиной он испытывал не раз, но
сочетание любви и страсти было для него чем-то новым.
Через три месяца после свадьбы Сузана сообщила ему, что она
беременна. Это привело Акоку в неописуемый восторг. К этой радости
прибавилось и то, что его перевели служить в красивую маленькую деревушку
Кастильбланко в Стране Басков. Это было осенью 1936 года, когда борьба
между республиканцами и националистами достигла особого накала.
Однажды тихим воскресным утром Рамон Акока со своей молодой женой
пили кофе на деревенской площади. Неожиданно на площадь стали стекаться
толпы баскских демонстрантов.
- Тебе лучше уйти домой, - сказал Акока. - Могут возникнуть
беспорядки.
- А ты?
- Прошу тебя. Со мной будет все хорошо.
Страсти накалялись.
Рамон Акока с облегчением наблюдал, как его жена, удаляясь от толпы,
направлялась к монастырю, расположенному на противоположном конце площади.
Но в тот момент, когда она подошла к монастырю, его двери неожиданно
распахнулись и оттуда, беспорядочно стреляя, выскочили вооруженные баски.
Акока застыл в беспомощном оцепенении, видя, как его жена упала под градом
пуль. Именно в тот день он поклялся мстить баскам и церкви.
И вот он был у стен другого монастыря, в Авиле. "Теперь настал их
черед", - решил Акока.
В тиши монастыря в предрассветном полумраке сестра Тереза, крепко
сжав в правой руке кнут, отчаянно хлестала им свое тело, чувствуя, как
хвосты узлами впивались в кожу, в то время как она безмолвно молила о
прощении. Она чуть было не вскрикнула, но, поскольку шум был
непозволителен, она подавила в себе крик. "Прости мне, Господи, грехи мои.
Будь свидетелем моего наказания, какому и Ты подвергался, смотри на раны
на моем теле, подобные тем, что были на Твоем. Ниспошли мне страдание,
подобное Твоему".
От боли она чуть не теряла сознание. Ударив себя еще три раза, она
мучительно опустилась на койку. Истязать себя до крови не разрешалось.
Морщась от боли, причиняемой каждым движением, сестра Тереза уложила кнут
в черный чехол и поставила его в угол, где он всегда стоял, постоянно
напоминая о том, что за малейший грех нужно расплачиваться мучением.
Грех сестры Терезы заключался в том, что утром она шла по коридору с
опущенными глазами и, заворачивая за угол, налетела на сестру Грасиелу и
от неожиданности посмотрела ей в лицо. Она тут же доложила о своем
грехопадении преподобной матери Бетине. Осуждающе нахмурившись, та
показала ей знаком, что проступок заслуживает наказания: соединив большой
и указательный пальцы сжатой в кулак правой руки, она трижды провела ей от
плеча к плечу.
Лежа на койке, сестра Тереза была не в состоянии изгнать из памяти
необыкновенно красивое лицо девушки, на которое она случайно посмотрела.
Она знала, что до конца своей жизни ни за что не заговорит с ней и даже
вновь не взглянет на нее, так как за малейшие признаки сближения монахинь
сурово наказывали. Они жили в атмосфере строгого морального и физического
аскетизма, где запрещались любого рода взаимоотношения. Если двое сестер,
работая бок о бок, казалось, начинали получать удовольствие от своего
молчаливого общения, преподобная мать тут же разобщала их. Сестрам также
не разрешалось сидеть за столом рядом с одной и той же соседкой два раза
подряд. Церковь уклончиво называла проявление дружественного расположения
одной монахини к другой "особой дружбой", наказание следовало
незамедлительно и было суровым. Сестра Тереза понесла наказание за
нарушение этого правила.
И вот, словно издалека, до сестры Терезы донесся колокольный звон. Он
казался ей Божьим гласом, осуждавшим ее.
Звуки колокола, смешиваясь с неровным скрипом пружин кровати,
ворвались в сновидения сестры Грасиелы, спавшей в соседней келье. На нее
надвигался Мавр, он был голый, она видела его восставшую мужскую плоть, он
уже протягивал к ней руки... Внезапно проснувшись, сестра Грасиела открыла
глаза, ее сердце отчаянно колотилось в груди. Она испуганно посмотрела
вокруг, но увидела, что была одна в своей крохотной келье, и единственным
долетавшим до нее звуком был успокаивающий звон колокола.
Сестра Грасиела опустилась на колени возле койки. "Благодарю Тебя,
Господи, за избавление от прошлого. Благодарю Тебя за ту радость, что я
испытываю в Свете Твоем. Даруй мне, Господи, счастье бытия лишь под Кровом
Твоим. Дай мне всецело предаться воле Твоей Святой. Дай мне облегчить
печаль сердца Твоего".
Поднявшись, она тщательно заправила постель и вскоре присоединилась к
веренице сестер, бесшумно двигавшихся к часовне на первую утреннюю службу.
Она чувствовала привычный запах зажженных свечей и ощущала под обутыми в
сандалии ногами отшлифованный временем камень.
Когда сестра Грасиела только попала в монастырь, она не понимала
значения сказанного ей настоятельницей: "Монахиня - это женщина, которая,
отказываясь от всего, приобретает все". Сестре Грасиеле было тогда
четырнадцать лет. Теперь, семнадцать лет спустя, она хорошо понимала смысл
того высказывания. Именно в созерцании она все обретала, в созерцании ум
единился с душой. Дни были наполнены прекрасным умиротворением.
"Благодарю Тебя за то, что Ты даровал мне забвение, Отец Небесный.
Благодарю Тебя за то, что Ты не оставляешь меня. Без Тебя я не смогла бы
совладать со страшным прошлым своим... Благодарю Тебя... Благодарю
Тебя..."
По окончании предрассветной молитвы монахини возвращались в свои
кельи спать до восхода, до следующей службы.
В темноте к монастырю быстро приближался отряд под командованием
полковника Рамона Акоки. Подойдя к стенам монастыря, Акока сказал своим
людям:
- Хайме Миро и его мятежники вооружены. Действовать наверняка.
Он посмотрел на монастырские ворота, и на мгновение в его памяти
возник тот, другой монастырь, из которого неожиданно выскочили вооруженные
баски, и он увидел Сузану, падающую под градом пуль.
- Миро необязательно брать живым, - сказал он.
Сестра Миган была разбужена тишиной. Это была необычная тишина,
тишина, наполненная движением, стремительным порывом воздуха и шелестом
тел. До нее донеслись звуки, которых она не слышала на протяжении
пятнадцати лет своего пребывания в монастыре. Ее сердце внезапно
наполнилось предчувствием того, что произошло что-то ужасное.
Тихо поднявшись в темноте, она открыла дверь своей кельи. Не веря
своим глазам, она увидела, что весь длинный коридор был заполнен
мужчинами. Из кельи настоятельницы появился великан со шрамом на лице. Он
тащил преподобную мать за руку. Миган в страхе смотрела на все это. "Это
кошмарный сон, - думала она. - Здесь не может быть никаких мужчин".
- Где вы его прячете? - настойчиво спрашивал полковник Акока.
На лице преподобной матери Бетины застыло выражение ужаса.
- Тише! Вы в Храме Божьем. Вы оскверняете его. - Ее голос дрожал. -
Вы должны немедленно уйти отсюда.
Еще сильнее сжав ей руку, полковник тряхнул ее.
- Мне нужен Миро, сестра.
Это был не сон.
Начали открываться двери других келий, и оттуда появлялись монахини с
полными растерянности лицами. Жизнь в обители не готовила их к такому
неожиданному повороту событий.
Оттолкнув преподобную мать, полковник Акока повернулся к одному из
своих главных помощников, Патрисио Арриете.
- Обыщите здесь все. Сверху донизу.
Люди Акоки рассыпались по монастырю, врываясь в часовню, в трапезную,
кельи, поднимая еще спящих монахинь и грубо выталкивая их по коридорам в
часовню. Монахини молча повиновались, даже теперь храня данный ими обет
безмолвия. Это было похоже на сцену из немого кино.
Людей Акоки переполняло чувство мести. Они все были фалангистами и
