гонят! п.
оЧто могут мне сделать вельможи и государи?-восклицал М*-
Разве в силах они вернуть мне молодость или отнять у меня способность
мыслить, утешающую меня во всех невзгодах?п.
Однажды г-жа де* сказала М*: оПо-моему, вы не очень увам
меня, и все из-за того, что одно время я часто виделась с господином
д'Юр... Сейчас я вам все объясню, и ато послужит наилучшим для меня
оправданием. Дело в том, что я спала с ним; не будь этого, разве
я стала бы его терпеть? Ненавижу дурное общество) Мне кажется, этого
довольно, чтобы извинить меня и в моих собственных, и, надеюсь, в ваших
глазахп.
Г-н де Б* ежедневно бывал у г-жи де Л*; ходили даже слухи, что
он намерен на ней жениться. Узнав о них, де Б* сказал кому-то из дру-
зей: оНа свете едва ли найдется мужчина, которого она не предпочла бы
мне; я плачу ей той же монетой. Мы дружны вот уже пятнадцать лет -
за столь долгий срок два человека не могут не понять, как мало симпа-
тичны они друг другуп.
оЕсли у меня и есть иллюзии насчет людей, которых я люблю, -
не раз говорил М*-то они, подобно стеклу на пастельной картине,
смягчают иные черты, но не могут изменить ни пропорции, ни взаимо-
отношения частейп.
Как-то раз в светской гостиной заспорили о том, что приятнее - да-
вать или получать? Кто говорил, что давать; кто утверждал, что, когда
людей связывает истинная дружба, удовольствие получать не менее утон-
ченно и даже более сильно. Один умный человек на вопрос, что он думает
по этому поводу, сказал: оНе знаю, какое из двух удовольствий сильнее,
но я всегда предпочитаю первое, то есть давать: оно долговечнее, и я не
раз убеждался, что люди не так быстро его забываютп.
Друзьям М* хотелось подчинить его волю своим прихотям; им это
не удалось, и тогда они заявили, что он неисправим. оЕсли бы меня
можно было исправить,-возразил он, - я давным-давно испортился бы.
оЯ равнодушен к авансам г-на де Б*, - говорил М*,-ибо не слишком
ценю в себе качества, которые так привлекают его. Я уверен: yзнай,
что именно я в себе ценю, он сразу отказал бы мне от домап.
Г-на де* упрекали в том, что он из породы врачей, которые все видят
в черном свете. оА это потому,-объяснил он, - что я наблюдал, как
санп за другим умерли больные того врача, который все видел в розовом
свете. Если умрут и мои больные, то, по крайней мере, меня никто не
посчитает болваномп.
Некто, не пожелавший вступить в связь с г-жой де С*, воскликнул:
оНа что человеку ум, как не на то, чтобы уберечь его от связи с г-жой
де С*?п.
Г-н Жали де Флери, занимавший в 1781 году пост генерального
контролера, как-то сказал моему другу, г-ну Б*: оЗачем вы все время го-
ворите о нации? Никакой нации нет, а есть народ, тот самый народ,
который еще в старину наши публицисты именовали юнарод-раб, повин-
ный барщиной и податями по воле и милости господина"п.
М* предложили место доходное, но малоприятное. Он отказался, за
метив при этом: оЯ знаю, что жить без денег нельзя, но я знаю также,
что жить ради денег не стоитп.
Кто-то сказал об одном непомерном себялюбце: оОн, глазом не
моргнув, сожжет чужой дом, чтобы сварить себе два яйца вкрутуюп.
Герцог де*, некогда человек острого ума, умевший ценить общество
достойных людей, годам к пятидесяти превратился в самого заурядного
царедворца. Это новое ремесло и жизнь, которую он ведет в Версале,
полетать его дряхлеющему разуму, словно карты-старухам.
Кто-то спросил человека, который быстро поправил свое расстроен-
ное здоровье, как ему удалось этого добиться. оОчень просто,-ответил
чот: - прежде я рассчитывал на себя, а теперь считаюсь с собойп.
оСамое его большое достоинство-это имя,-говорил М* о герцоге
де*.-У него есть решительно все добродетели, какими только можно
разжиться с помощью дворянской грамотып.
Некоего молодого придворного за глаза обвинили в том, что он обо-
жает девок. Так как это обвинение могло бы рассорить с ним порядочных
и влиятельных женщин, слышавших весь разговор, один из друзей моло-
дого человека почел долгом возразить: оПреувеличение) Злостный навет)
Он и светскими дамами не брезгует)п.
М*, большой женолюб, говорил мне, что он не может обойтись без
женщин: они смягчают его суровый ум и дают пищу его чувствительной
душе. оВ голове у меня Тацит, а в сердце - Тибуллп, - заклю-
чил он.
Г-н де Л* утверждал, что брак следовало бы приравнять к аренде
дома, который можно нанять сроком на три, шесть, девять месяцев, а если
окажется подходящим, то и купить.
оМежду мною и вами та разница,-объяснял мне М*,-что вы всем
маскам по очереди сказали: юМаска, я тебя знаю", а я сделал вид, будто
они меня провели. Поэтому свет ко мне куда благосклоннее, чем к вам.
Вы отняли у других интерес к маскараду, да и себя лишили развлеченияп.
Если г-ну де Р* за день не удается написать ни строчки, он повторяет
слова Тита: оСегодня я потерял деньп.*
оСудя по мне,-говаривал М* - человек - преглупое животноеп.
М* выражал свое презрение к людям всегда одной и той же фразой:
оЭто предпоследний из людейп. оНо почему предпоследний?п,-спросили
у него. оЧтобы ни у кого не отнимать надежду: смотрите, какое их мно-
жествоп.
М*, человек слабого здоровья, но сильного характера, говорил о себе:
оФизически я похож на тростник, который гнется, но не ломается; нрав-
ственно же подобен дубу, который можно сломать, но нельзя согнуть.
юHomo interior, lotus nervus",' как сказал ван Гельмонтп.
Г-н де Л* - ему пошел уже девяносто второй год-как-то сказал Мнр:
оЯ встречал людей характера сильного, но не возвышенного, и людей
характера возвышенного, но не сильногоп.
Г-н д'А* оказал однажды большую услугу г-ну де К* и попросил
его держать это в тайне, что тот и выполнил. Прошло несколько лет,
они поссорились, и тогда г-н де К* рассказал о добром поступке д'А*.
Г-н Т*, общий их друг, узнав об этом, спросил де К* о причине такого
странного, на первый взгляд, поведения. Тот ответил: оЯ молчал о благо-
деянии д'А*, пока любил его. Заговорил же я потому, что больше его не
люблю. Раньше это была тайна д'А*, теперь-только мояп.
М* говорил о принце де Бово, большом ревнителе чистоты француз-
ского языка; оЯ заметил, что когда я встречаю принца на утренней про-
гулке и на меня падает тень от его коня (а он часто ездит верхом-этого
требует его здоровье), то потом я уже весь день не делаю ни единой
ошибки во французском языкеп.
Н* говорил, что его всегда приводят в изумление смертоубийственные
пиршества, которые задают светские люди. оДобро бы они приглашали
родственников-тут хоть можно рассчитывать на наследство, но зачем
звать друзей? Ведь от их смерти все равно никакого проку1п.
оЯ видел немало гордецов,-говаривал М*,-но все они мало чего
стоят. Единственный, кто по-настоящему горд,-это Сатана из милто-
нова юПотерянного рая'п.
' оЧеловек изнутри-сплошные жилып (лаг.).
оСчастье-нелегкая штука,-твердил М*-Его и в себе-то обрести
трудно, а уж в другом и подавноп.
Г-ну де* настойчиво предлагали уйти с поста, одно название которого
ограждало его от преследования могущественных врагов. оВы можете
остричь Самсона,-заявил он в ответ, - но не советуйте ему напраши-
ваться на головомойкуп.
На чье-то замечание о том, что М* необщителен, один из его друзей
заметил: оДа, 'ему противны те черты общества, которые противны при-
родеп.
Когда на М* нападали за его пристрастие к уединению, он обычно
отвечал: оВидите ли, к своим собственным недостаткам я притерпелся
больше, чем к чужимп.
Г-н де*, везде кричавший о том, как он дружен с Тюрго, явился
к г-ну де Морена и поздравил того с отставкой Тюрго.
Тот же самый друг Тюрго целый год не встречался с ним, после того
как он попал в немилость, а когда бывшему министру зачем-то понадо-
билось повидать де*, последний назначил местом встречи не дом
г-на Тюрго, не свой собственный дом, а мастерскую Дюплесси, кото-
рому позировал для портрета.
Тем не менее у него хватило потом наглости заявить г-ну де Берт. . .,
уехавшему из Парижа неделю спустя после смерти Тюрго: оЯ дневал
и ночевал у господина Тюрго, был его ближайшим другом и своими ру-
ками закрыл ему глазап.
Он стал высокомерно обходиться с г-ном Неккером, едва лишь у того
испортились отношения с г-ном де Морена, а когда Неккер попал в не-
милость, г-н де* вместе с Бурбулоном, врагом опального министра, от-
правился обедать к Сент-Фуа, хотя от души презирал обоих.
Начал он с того, что бесконечно злословил о г-не де Каление, а кон-
чил тем, что поселил его у себя. Точно так же сперва он обливал грязью
г-на де Верженна, а потом стал втираться к нему в доверие; для этого
он использовал д'Энена, но вскоре совершенно отстранил последнего.
Рассорившись с д'Эненом, он подружился с Ренневалем, который по-
мог ему вступить в очень выгодные отношения с г-ном д'Орнано, пред-
седателем комиссии по установлению границы между Францией и Испа-
иией.
Нсверующий, он на всякий случай постится по пятницам и субботам.
Выпросив у короля сто тысяч ливров на уплату долгов своего брата, он
делает теперь вид, что покрыл их денежками из собственного кармана.
Будучи опекуном юного Барт. . ., которому мать завещала сто тысяч экю,
обойдя при этом его сестру, г-жу де Верж. . ., он собрал семейный совет
и уговорил молодого человека не только отказаться от наследства, но
даже порвать завещание. А стоило Барт. . . совершить одну из свойствен-
ных юности ошибок, как г-н де* снял с себя обязанности опекуна.
Все, наверно, помнят, как нелепо важничал и чванился своим проис-
хождением и древностью рода Ле Телье-Лувуа, архиепископ Реймский.
В свое время его чванство было известно по всей Франции. Особенно
забавно проявилось оно при следующих обстоятельствах. Герцог д'А*,
несколько лет не появлявшийся при дворе, вернулся из провинции
Берри, где он был губернатором, и поехал представляться в Версаль.
По дороге его карета опрокинулась и сломалась. Стоял лютый холод.
Герцогу сказали, что починка кареты займет не меньше двух часов. В это
время герцог увидел, что выводят перекладных лошадей, и спросил, для
кого они предназначены. Ему сказали, что для архиепископа Реймского,
который тоже едет в Версаль. Тогда герцог отправляет вперед всю свою
челядь, оставив при себе только одного слугу, да и тому наказывает
держаться в сторонке, пока его не позовут. Приезжает архиепископ, и,
пока перепрягают лошадей, герцог велит одному из слуг прелата спро-
сить у своего хозяина, не согласится ли тот предоставить место в карете
дворянину, которому иначе придется томиться здесь еще два часа, ибо
его экипаж сломался и теперь в починке. Слуга передает просьбу архи-
епископу.
- А что это за человек?-спрашивает тот.-Хоть порядочный на
вид?
- Да, монсеньер, на вид очень благородный.
- Что это значит оочень благородныйп? Одет он хорошо?
- Просто одет, но хорошо, монсеньер.
- Слуги при нем есть?
- Кажется, есть, монсеньер.
- Поди узнай.
Лакей уходит и возвращается.
- Он велел им, не дожидаясь его, отправляться в Версаль.
- Aral Это уже кое-что, но отнюдь не все. Спроси у него, действи-
тельно ли он дворянин?
Лакей уходит и возвращается.
- Да, монсеньер, дворянин.
- Дай-то бог. Пусть он подойдет ко мне, посмотрим, что это за
птица.
Герцог подходит, кланяется. Архиепископ кивает ему головой и чуть-
чуть отодвигается, чтобы тот мог сесть на краешек сиденья. Тут он за-
мечает на незнакомце крест Святого Людовика.
- Сударь,-обращается архиепископ к герцогу,-мне, право, жаль.
что я заставил вас ждать, но, согласитесь, не мог же я предоставить
место в своей карете первому встречному. Теперь я знаю, что вы дво-
рянин. Полагаю, бывший военный?
- Да, монсеньер.
- И едете сейчас в Версаль?
- Да, монсеньер.
- Наверно, подать прошение в какую-нибудь канцелярию?
- Нет, в канцеляриях мне делать нечего. Я должен принести благо-
дарность. . .
- Г-ну де Лувуа? *'*
