дружбе. И напрасно ты, Витя, не сообщил ему между словами адрес этой Ре-
векки.
- Отстань! - с сердцем стул отодвинув, сын вышел на кухню побриться.
Между тем Константин Константиныч, задумчивый, волоокий, с волосами
по плечи, путь свой держал не домой, а во дворец градоначальника Грако-
ва.
ГЛАВА XXVIII.
Градоначальник Граков.
Градоначальник Граков во время Деникина был большою фигурой. Красно-
речье донцов не давало градоначальнику ни сна, ни покою.
- Воображают, - говорил он, - что пописывают изрядно. А на деле ни
тебе ерудиция, ни тебе елоквенция. Вместо же этого одна ерундистика и
чепухенция! Эх, взял бы перо да показал бы писакам, как можно пройтись
по печатному. Затрещали бы у меня казачьи башки, как под саблей.
- Что ж, ваше превосходительство, останавливаетесь? Дерганите их, -
говорили ему сослуживцы: - ваше дело начальственное, что ни прикажете,
напечатают, да еще на первой странице.
- Знаю сам, напечатают. Да завистлив народ, особенно к чистому русс-
кому имени. Пойдут говорить... А я, признаться, не люблю за спиной раз-
говоров.
- Что вы, что вы, кто же осмелится-то!
- И осмелятся. Народ нынче вышел зазорный, родной матери юбку поды-
мут...
- А вы, ваше превосходительство, в форме приказов.
- Приказами, ха-ха-ха, вроде этих донецких? Это можно. У меня в кан-
целярии пишут, поди, каждый день по приказу. А ну-ка попробую я по-свое-
му, по-простецки, истинной русскою речью. Заполонили у нас, мои милые,
эсперантисты газету. Книга, которая нынче печатается, чорт ее разбери,
что за книга. По букве судя, будто русская, даже иной раз духовная, про
бога и чорта. А как начнешь читать - эсперанто, убейте меня, эсперанто.
Слова такие неласковые, пятиаршинные: антропософия, мораториум, рентге-
низация, прочтешь, так словно пальцем в печенку тебя. А газеты и того
хуже. Как-то я подзанялся статистикой у себя в кабинете, со старшиной
дворянского клуба, Войековым. Люди оба начитанные, с образованьем. Ну, и
высчитали, что у нас на всю империю русских газет, кроме "Нового Време-
ни", нет: все издаются сплошным инородцем. Вот каково было дело до рево-
люции. Судите же, что стало ныне!
- Так вы бы решились, ваш-превосходительство, в форме приказов!
И Граков решился.
Вышел как-то, с чеченцем-охранником в двух шагах от себя, прогуляться
по улицам, отечески поглядеть на осеннюю просинь да спознать в бакалей-
ных, какова нынче будет икорка, и удивился: прямо, против него, из
подъезда гостиницы Мавританской, глядел на него человек не последней на-
ружности. Глядел вот так просто и прямо, как смотрят иной раз убитые
зайцы, висящие за хвосты в зеленных, или кролики на прилавке, - ничуть
не смущаясь, пристально, как говорится - с апломбом. Конечно, был гене-
рал в своем инкогнитном виде и даже чеченца пустил за собой в отдаленьи,
но все-таки градоначальник, помазанник в своем роде, и у него на лице
есть же нечто! К тому же был вывешен в фотографии Овчаренко его портрет
поясной со всеми регалиями. Как же можно этак уставиться на генерала
посреди улицы? Отвел градоначальник глаза, размышляет:
- Кто бы таков? Из себя благородный и не штафирка. Близорук я, а ви-
жу, что на плечах николаевская шинель. Бакенбарды... Скажите пожалуйста,
в России живем, а тоже пускает иной английские бакенбарды неведомо с ка-
кой стати. Погляжу вдругоряд.
Поднял глаза - тьфу! Как бомбометатель или переодетый Бакунин глядит
на него из подъезда гостиницы Мавританской в упор внушительный и не пос-
леднего вида мужчина. Грудь колесом, как лошадиные бедра, два-три ордена
(не разберешь издали), пышнейшие баки и этакий бычий взгляд, круглогла-
зый, остервенело-спокойный. Не гипнотизер ли заезжий из Константинополя,
как-нибудь примостившийся к транспорту пуговиц для Добровольческой ар-
мии.
Градоначальник, мановеньем бровей, наведя на лицо начальственный ок-
рик, перешел тротуар и на ходу, мимо подъезда гостиницы Мавританской,
отрывисто бросил:
- Кто таков?
- Проходи, - спокойно ответил неизвестный мужчина: - чего лупишь гла-
за? Много вас тут цельный день охаживают подъезды.
- Ваш-прывосходытельства, ваш-прывосходытельства, - шепнул чеченец
градоначальнику, стремительно его догоняя:
- Этта швыцар, швыцар гостыница, прастой швыцар.
Успокоился градоначальник, размотал с шеи гарусный шарф, отдышался. И
тут, не доходя до бакалейных рядов, осенило его вдохновенье. Даже в
пальцах зуд побежал, как от мелкого клопика. Оборотился градоначальник и
быстро, с военною выправкой, зашагал назад во дворец.
- Неси мне, - сказал он слуге, - перо и чернила!
На следующий день газетчики, выбегая с пачкою теплых газет, кричали
надрывно: "приказ градоначальника Гракова о швейцарах"!
"Швейцары", так начинался приказ:
"Я вашу братию знаю. Вы там стоите себе при дверях, норовя содрать
чаевые. Я понимаю, что без чаевых вашем брату скука собачья. Однако кто
вас поставил в такое при дверях положение? Кому обязаны всем? - Городу и
городскому начальству. Поэтому требую раз-на-всегда: швейцар, сократи
свою независимость. Если ты грамотен, читай ежесуточно постановленья и
следи при дверях, кто оные нарушает. Неграмотен, - проси грамотного ра-
зок-другой прочесть тебе вслух. Такой манеркой у нас заведется лишний
порядок на улицах, а порядком всем известно нас Бог обидел.
Градоначальник Граков".
Выход в литературу градоначальника Гракова вызвал смятенье. Заскреже-
тали донцы: не усидел, позавидовал! Петушились в канцелярии: пусть те-
перь сам потрудится над городскими приказами. Волненье пошло в зеленных,
бакалейных и рыбных рядах, собрали между собой, поднесли открыто, с
подъезда, икону Георгия Победоносца, повергающего дракона, а со двора на
кухню доставили аккуратное подношенье, первый сорт; упаковка без скупос-
ти, в ящиках.
- Отец родной, - сказал бакалейщик Терентьев: - не оставь. Нонче,
сказывают, ты всем велишь законы читать, а иначе штрафуют. Прикажи бога
молить... Чтоб у меня да когда-нибудь тухлый товар! Да ешто я родителев
моих обесславлю? С восемьдесят шестого годика фирму имеем. Чтоб мне на
том свете без языка ходить!
- Хорошо, хорошо, иди себе, не волнуйся, - милостиво отпустил его
градоначальник, супруге своей, распаковывавшей подношенья, с улыбкой
промолвя:
- Чуден устроен русский человек! Воистину, пупочка, за границей русс-
кого человека не поймут. Я на швейцаров, а они, что ни скажи, сейчас на
себя принимают.
- Святая наивность! - умилилась градоначальница, сортируя закуску.
Весь этот день был у градоначальника вроде масленицы. Поданы были,
во-первых, не по сезону блины с таким балыком, что сам войсковой старши-
на дикой дивизии, знаменитый вояка Икаев, языком сделал во рту на манер
перепелки. Во-вторых, закатила градоначальница после блинов стерляжью
уху; тут уж Икаев, войсковой старшина, курлыкнул, как дятел. Только ма-
лость подпортила настроенье сходка студентов.
- Эх, - говорил после обеда, ковыряя в зубах гусиною зубочисткой,
градоначальник: - добр я, славен я, никому, даже ворогу, не желаю чумы
или там нехорошей французской болезни. А вот этому, кто подзюзюкивает
мою молодежь на зазорное дело, честное слово не пожалел бы распороть по-
перек тула шов, да вложить в нутро бак с бензином, да пустить в него
после зажженною спичкой. Лютость во мне на него, как бывает иной раз на
блошку. Блошку, если изловишь, ты смочи для начала слюной ее, чтоб она
чуточку обмерла, а потом жги ее прямо на спичке. Ну, доложу вам, и раз-
бухает же блошка, что ни на есть самомалейшая! И откуда такой брюханчук
из нее, и как лопнет: тррап!
- Что это ты за ужасы после обеда рассказываешь? Слушать противно.
- Я говорю, моя милая, к слову. Так вот так бы, Икаев, мы с тобой
возбудителя забастовок, ась?
- Кха-кха-кха! - залился ястребиною трелью Икаев.
А в дверях в это время, как доверенное лицо, без доклада, с задушев-
ною милой улыбкой, волоокий, задумчивый, волоса по плечам, Константин
Константиныч.
- А, милейший, почуял стерлядку? Опоздал, брат. Ну, не кисни, там те-
бя вдоволь накормят, не бойсь, все оставлено по нумерации. Говори, какие
дела?
- Что предложено было мне вашим превосходительством к исполненью, то
и сделано неукоснительно. Хотя очень труден мой долг, и, если принять во
вниманье малейший риск, возбужденье чьей-нибудь подозрительности...
- Ну, пошел! Перед нами не пой. Свои люди. Цену товара, не дураки,
понимаем. Кто же этот перевертун митинговый?
- В том-то и дело, ваше превосходительство, что на сей раз предмет
деликатный, - не он, а она, курсистка Ревекка Борисовна...
- Ревекка?.. ох, удружил, ох-хо-хо-хо, удружил, охо-хо-хо, не позабу-
ду, спасибо! Вот так центр тяжести! Вот так открытие, Икаев, а?
- Кха-кха-кха, - загромыхал орлиным клекотом войсковой старшина.
- Нет, право, Петенька, ты после обеда себе прямо-таки надсаживаешь
пищеваренье. Разве нельзя то же самое выразить в покойной, гигиенической
форме?
- И выражу, если хочешь. Вот что: веди ты его в буфетную, да скажи,
чтоб его покормили, начиная с закусок. Ты же, друг Икаев, дело свое по-
нимаешь. Смекай: донское студенчество верноподданное, то бишь патриоти-
ческое, в отношеньи политики никогда никаких. А если иной раз заводятся
всякие там говоруши, так они инородческие, и мы их железной рукою. Дур-
ную траву из поля вон, понял?
- Экх, - вырвалось у Икаева, как плевок молодого верблюда.
И уже, вдохновившись от крепкой сигары и хорошего бенедиктина, по-
чувствовал градоначальник прилив вдохновенья. Жестом позвал он слугу, и
тот принес ему столик, перо и чернильницу.
"Приказ градоначальника Гракова"...
Дернул Икаев его за рукав; красные в веках обращались глаза, не мор-
гая. От старшины пахло крепкою спиртной накачкой.
- Арэстуишь? - спросил он, вытянув губы, как коршун.
- Дам приказ об аресте. Ты его с дикой дивизией приведешь в испол-
ненье, ограждая арестованную от возмущенной толпы, понимаешь? Ну, и дос-
тавь ты ее по начальству в Новочеркасск, там разберут, что с ней делать.
Только смотри у меня! Я тебя знаю! Ты не юрист, а дело свое понимаешь.
Но чтоб ни-ни-ни-ни, ни волоска!
- Карашо.
И опять наклонился над белой бумагой градоначальник. Сладкое пробежа-
ло по жилам, от бренных забот уводящее, вдохновенье. Слова полились на
бумагу:
"Ревекка Боруховна! Нам все известно. С какой стати взбрело вам мутить честную русскую молодежь? Какое вам, подумаешь, дело, что где-то там в Киеве с каким-то студентом что-то случилось? А если в Новой Зеландии с кем-нибудь неправильно обойдутся, так вы и в Новую Зеландию смотаетесь? Нет, сердобольная моя, у нас на этот счет закон писан короткий. Евреи, уймите свою молодежь!
Ростовский на Дону
градоначальник Граков".
Вечером этого дня... впрочем, о вечере ниже.
А на утро другого дня газетчики, выбегая с пачкою теплых газет, кри-
чали надрывно:
"Приказ градоначальника Гракова о Ревекке Боруховне"!
"Приказ градоначальника Гракова о Ревекке Боруховне"!
ГЛАВА XXIX.
Смерть Ревекки.
У старой еврейки, с заостренным заботой лицом, Ревеккиной матери, был
заповедный сундук. В этот сундук она складывала из году в год приданое
дочери: ленточку, пару чулок фильдекосовых, розовые, обшитые шелком ре-
зинки, штуку белья, дюжину пуговиц, косынку. Так набиралось от скудного
сбереженья добро. И в день субботний, из синагоги вернувшись, любила она
сундук раскрывать на досуге.
Были при этом соседки. Заходили и те, кто прочил Ревекку в невестки.
Разглядывали добро, перебирая руками. И многими вздохами делились между
собою, женскими вздохами, непонятными для мужчины.
Вышло так и сегодня. Патриарх, очки на носу, с огромнейшим фолиантом,
