суеверный человек, быть может оттого, что я
домовладелец и сорок лет имел дело с жильцами. Я
верю в то, что если вам не везет в карты с самого
начала, то вы будете проигрывать до конца; когда
судьбе нужно стереть с лица земли вас и вашу
семью, то все время она остается неумолимо
последовательной и первое несчастье обыкновенно
бывает только началом длинной цепи... По своей
природе несчастья - те же камни. Нужно только
одному камню свалиться с высокого берега, чтобы за
ним посыпались другие. Одним словом, уходя после
панихиды от Путохина, я верил, что ему и его семье
несдобровать...
Действительно, проходит неделя, и нотариус
неожиданно дает Путохину отставку и на его место
сажает какую-то барышню. И что же? Путохина
взволновала не столько потеря места, как то, что
вместо него посадили именно барышню, а не мужчину.
Почему барышню? Это его так оскорбило, что он,
вернувшись домой, пересек своих ребятишек, обругал
мать и напился пьян. За компанию с ним напился и
Егорыч.
Путохин принес мне плату за квартиру, но уже не
извинялся, хотя просрочил восемнадцать дней, и
молчал, когда брал от меня расписку в получении.
На следующий месяц деньги принесла уже мать; она
дала мне только половину, а другую половину
обещала через неделю. На третий месяц я уже не
получил ни копейки, и дворник стал мне жаловаться,
"неблагородно". Это были нехорошие симптомы.
Представьте себе такую картину. Хмурое
петербургское утро глядит в эти тусклые окна.
Около печки старуха поит детей чаем. Только
старший внук Вася пьет из стакана, а остальным чай
наливается прямо в блюдечки. Перед печкой сидит на
корточках Егорыч и сует железку в огонь. От
вчерашнего пьянства у него тяжела голова и мутны
глаза; он крякает, дрожит и кашляет.
- Совсем с пути сбил, дьявол!- ворчит он.- Сам
пьет и других в грех вводит.
Путохин сидит в своей комнате на кровати, на
которой давно уже нет ни одеяла, ни подушек, и,
запустив руки в волоса, тупо глядит себе под ноги.
Он оборван, нечесан, болен.
- Пей, пей скорей, а то в школу опоздаешь!-
торопит старуха Васю.- Да и мне время идти к жидам
полы мыть...
Во всей квартире только одна старуха не падает
духом. Она вспомнила старину и занялась грязной
черной работой. По пятницам она моет у евреев в
ссудной кассе полы, по субботам ходит к купцам
стирать и по воскресеньям, с утра до вечера,
бегает по городу и разыскивает благодетельниц.
Каждый день у нее какая-нибудь работа. Они и
стирает, и полы моет, и младенцев принимает, и
сватает, и нищенствует. Правда, и она не прочь
выпить с горя, но и в пьяном виде не забывает
своих обязанностей. На Руси много таких крепких
старух, и сколько благополучий держится на них!
Напившись чаю, Вася укладывает в сумку свои книги
и идет за печку; тут рядом с платьями бабушки
должно висеть его пальто. Через минуту он выходит
из-за печки и спрашивает:
- А где же мое пальто?
Бабушка и остальные ребятишки начинают вместе
искать пальто, ищут долго, но пальто как в воду
кануло. Где оно? Бабушка и Вася бледны, испуганы.
Даже Егорыч удивлен. Молчит и не двигается один
только Путохин. Чуткий ко всякого рода
беспорядкам, на этот раз он делает вид, что ничего
не видит и не слышит. Это подозрительно.
- Он пропил!- заявляет Егорыч.
Путохин молчит, значит, это правда. Вася в ужасе.
Его пальто, прекрасное пальто, сшитое из суконного
платья покойной матери, пальто на прекрасной
коленкоровой подкладке, пропито в кабаке! А вместе
с пальто, значит, пропит и синий карандаш,
лежавший в боковом кармане, и записная книжка с
золотыми буквами "Nota bene"! В книжке засунут
другой карандаш с резинкой, и, кроме того, в ней
лежат переводные картинки.
Вася охотно заплакал бы, но плакать нельзя. Если
отец, у которого болит голова, услышит плач, то
закричит, затопает ногами и начнет драться, а с
похмелья дерется он ужасно. Бабушка вступится за
Васю, а отец ударит и бабушку; кончится тем, что
Егорыч вмешается в драку, вцепится в отца и вместе
с ним упадет на пол. Оба валяются на полу,
барахтаются и дышат пьяной, животной злобой, а
бабушка плачет, дети визжат, соседи посылают за
дворником. Нет, лучше не плакать.
Оттого, что нельзя плакать и возмущаться вслух,
Вася мычит, ломает руки и дрыгает ногами или,
укусив себе рукав, долго треплет его зубами, как
собака зайца. Глаза его безумны, и лицо искривлено
отчаянием. Глядя на него, бабушка вдруг срывает со
своей головы платок и начинает тоже выделывать
руками и ногами разные штуки, молча, уставившись
глазами в одну точку. И в это время, я думаю, в
головах мальчика и старухи сидит ясная
уверенность, что их жизнь погибла, что надежды
нет...
Путохин не слышит плача, но ему из его комнатки
все видно. Когда полчаса спустя Вася, окутанный в
бабушкину шаль, уходит в школу, он, с лицом,
которое я не берусь описать, выходит на улицу и
идет за ним. Ему хочется окликнуть мальчика,
утешить, попросить прощения, дать ему честное
слово, призвать покойную мать в свидетели, но из
груди вместо слов вырываются одни рыдания. Утро
сырое, холодное. Дойдя до городского училища,
Вася, чтобы товарищи не сказали, что он похож на
бабу, распутывает шаль и входит в училище в одной
только куртке.
А вернувшись домой, Путохин рыдает, бормочет
какие-то несвязные слова, кланяется в ноги и
матери, и Егорычу, и его верстаку. Потом, немного
прийдя в себя, он бежит ко мне и, задыхаясь, ради
бога просит у меня какого-нибудь места. Я его
обнадеживаю, конечно.
- Наконец-таки я очнулся!- говорит он.- Пора уж и
за ум взяться. Побезобразничал - и будет с меня.
Он радуется и благодарит меня, а я, который за все
время, пока владею домом, отлично изучил этих
господ жильцов, гляжу на него, и так и хочется мне
сказать ему:
- Поздно, голубчик! Ты уже умер!
От меня Путохин бежит к городскому училищу. Тут он
шагает и ждет, когда выпустят его мальчика.
- Вот что, Вася!- говорит он радостно, Вася
наконец выходит.- Мне сейчас обещали место.
Погоди, я куплю тебе отличную шубу... я тебя в
гимназию отдам! Понимаешь? В гимназию! Я тебя в
дворяне выведу! А пить больше не буду. Честное
слово, не буду.
И он глубоко верит в светлое будущее. Но вот
наступает вечер. Старуха, вернувшись от жидов с
двугривенным, утомленная и разбитая, принимается
за стирку детского белья. Вася сидит и решает
задачу. Егорыч не работает. По милости Путохина он
спился и теперь чувствует неодолимую жажду выпить.
В комнатах душно, жарко. Он корыта, в котором
старуха моет белье, валит пар.
- Пойдем, что ли?- угрюмо спрашивает Егорыч.
Мой жилец молчит. После возбуждения ему становится
невыносимо скучно. Он борется с желанием выпить, с
тоской и... и, конечно, тоска берет верх. История
известная...
К ночи Егорыч и Путохин уходят, а утром Вася не
находит бабушкиной шали.
Вот такая история происходила в этой квартире.
Пропивши шаль, Путохин уж больше не возвращался
домой. Куда он исчез, не знаю. После того, как он
пропал, старуха сначала запила, а потом слегла. Ее
свезли в больницу, младших ребят взяла какая-то
родня, а Вася поступил вот в эту прачечную. Днем
он подавал утюги, а ночью бегал за пивом. Когда из
прачечной его выгнали, он поступил к одной из
барышень, бегал по ночам, исполняя какие-то
поручения, и его звали уже "вышибалой". Что дальше
было с ним, я не знаю.
А в этой вот комнате десять лет жил
нищий-музыкант. Когда он умер, в его перине нашли
двадцать тысяч.
СТЕНА
...люди, кончившие курс в специальных
заведениях, сидят без дела
или же занимают должности, не
имеющие ничего общего с их специальностью,
и, таким образом, высшее
техническое образование является у
нас пока непроизводительным...
Из передовой статьи
- Тут, ваше превосходительство, по два раза на
день ходит какой-то Масло, вас спрашивает...- говорил
камердинер Иван, брея своего барина Букина.-
И сегодня приходил, сказывал, что в управляющие
хочет наниматься... Обещался сегодня в час прийти...
Чудной человек!
- Что такое?
- Сидит в передней и все бормочет. Я, говорит,
не лакей и не проситель, чтоб в передней по два часа
тереться. Я, говорит, человек образованный... Хоть,
говорит, твой барин и генерал, а скажи ему, что это
невежливо людей в передней морить...
- И он бесконечно прав!- нахмурился Букин.-
Как ты, братец, иногда бываешь нетактичен! Видишь,
что человек порядочный, из чистеньких, ну и пригласил
бы его когда-нибудь... к себе в комнату, что ли...
- Не важная птица!- усмехнулся Иван.- Не в
генералы пришел наниматься, и в передней посидишь.
Сидят люди и почище твоего носа, и то не обижаются...
Коли ежели ты управляющий, слуга своему господину,
то и будь управляющим, а нечего выдумки
выдумывать, в образованные лезть... Тоже, поди ты,
в гостиную захотел... харя немытая... Уж оченно много
нониче смешных людей развелось, ваше превосходительство!
- Если сегодня еще раз придет этот Маслов, то
проси...
Ровно в час явился Маслов. Иван повел его в кабинет.
- Вас граф ко мне прислал?- встретил его Букин.-
Очень приятно познакомиться! Садитесь! Вот
сюда садитесь, молодой человек, тут помягче будет...
Вы уж тут были... мне говорили об этом, но, pardon,
я вечно или в отлучке, или занят. Курите, милейший...
Да, действительно мне нужен управляющий... С прежним
мы немножко не поладили... Я ему не уважил,
он мне не потрафил, пошли, знаете ли, контры... Хе-хе-хе...
Вы ранее управляли где-нибудь именьем?
- Да, я у Киршмахера год служил младшим управляющим...
Именье было продано с аукциона, и
мне поневоле пришлось ретироваться... Опыта у меня,
конечно, почти нет, но я кончил в Петровской земледельческой
академии, где изучал агрономию... Думаю,
что мои науки хоть немного заменят мне практику...
- Какие же там, батенька, науки? Глядеть за рабочими,
за лесниками... хлеб продавать, отчетность
раз в год представлять... никаких тут наук не нужно!
Тут нужны глаз острый, рот зубастый, голосина...
Впрочем, знания не мешают...- вздохнул Букин.- Ну-с,
именье мое находится в Орловской губернии. Как,
что и почему, узнаете вы вот из этих планов и отчетов,
сам же я в имении никогда не бываю, в дела не вмешиваюсь,
и от меня, как от Расплюева, ничего не
добьетесь, кроме того, что земля черная, лес зеленый...
Условия, я думаю, останутся прежние, то есть
тысяча жалованья, квартира, провизия, экипаж и полнейшая
свобода действий!
"Да он душка!"- подумал Маслов.
- Так вот что, батенька... Простите, но лучше
заранее уговориться, чем потом ссориться. Делайте
там, что хотите, но да хранит вас бог от нововведений,
не сбивайте с толку мужиков и, что главнее всего,
хапайте не более тысячи в год...
- Простите, я не расслышал последней фразы...-
пробормотал Маслов.
- Хапайте не больше тысячи в год... Конечно, без
хапанья нельзя обойтись, но, милый мой, мера, мера!
Ваш предшественник увлекся и на одной шерсти стилиснул
пять тысяч, и... и мы разошлись. Конечно, по-своему,
он прав... человек ищет, где лучше, и своя
рубашка ближе к телу, но, согласитесь, для меня это
тяжеленько.Так вот помните же: тысячу можно... ну,
так и быть уж - две, но не дальше!
- Вы говорите со мной, словно с мошенником!-
вспыхнул Маслов, поднимаясь.- Извините, я к таким
беседам не привык...
-Да? Как угодно-с... Не смею удерживать...
Маслов взял шапку и быстро вышел.
- Что, папа, нанял управляющего?- спросила
Букина его дочь по уходе Маслова.
- Нет... Уж больно малый... тово... честен...
- Что ж, и отлично! Чего же тебе еще нужно?
- Нет, спаси господи и помилуй от честных людей...
Если честен, то, наверное, или дела своего не
знает, или же авантюрист, пустомеля... дурак. Избави
бог... Честный не крадет, не крадет, да уж зато
как царапнет залпом за один раз, так только рот разинешь...
Нет, душечка, спаси бог от этих честных...
Букин подумал и сказал:
- Пять человек являлось и все такие, как этот...
Черт знает счастье какое! Придется, вероятно, прежнего
