за наяду.
"Не речная ли это сирена, пришедшая увлечь меня?-
подумал он, и это предположение польстило ему, так
как он всегда был высокого мнения о своей наружности.
- Если же она не сирена, а человек, то как
объяснить это странное видоизменение? Зачем она
здесь, под мостом? И что с ней?"
Пока он решал эти вопросы, красавица приходила
в себя.
- Не убивайте меня!- прошептала она.- Я княжна
Бибулова. Умоляю вас! Вам дадут много денег!
Сейчас я отцепляла в воде крючок и какие-то воры
украли мое новое платье, ботинки и все!
- Сударыня!- сказал Смычков умоляющим голосом.
- И у меня также украли мое платье. К тому же
они вместе с брюками утащили и находившийся в них
канифоль!
Все играющие на контрабасах и тромбонах обыкновенно
ненаходчивы; Смычков же был приятным исключением.
- Сударыня!- сказал он немного погодя.- Вас,
я вижу, смущает мой вид. Но, согласитесь, мне нельзя
уйти отсюда, на тех же основаниях, как и вам. Я вот
что придумал: не угодно ли вам будет лечь в футляр
моего контрабаса и укрыться крышкой? Это скроет
меня от вас...
Сказавши это, Смычков вытащил из футляра контрабас.
Минуту казалось ему, что он, уступая футляр,
профанирует святое искусство, но колебание было
непродолжительно. Красавица легла в футляр и
свернулась калачиком, а он затянул ремни и
стал радоваться, что природа одарила его таким умом.
- Теперь, сударыня, вы меня не видите,- сказал он.-
Лежите здесь и будьте покойны. Когда станет
темно, я отнесу вас в дом ваших родителей. За контрабасом
же я могу прийти сюда и потом.
С наступлением потемок Смычков взвалил на плечи
футляр с красавицей и поплелся к даче Бибулова. План
у него был такой: сначала он дойдет до первой избы и
обзаведется одеждой, потом пойдет далее...
"Нет худа без добра...- думал он, взбудораживая
пыль босыми ногами и сгибаясь под ношей.- За то
теплое участие, которое я принял в судьбе княжны,
Бибулов наверно щедро наградит меня".
- Сударыня, удобно ли вам?- спрашивал он тоном
cavalier galant, приглашающего на кадриль.-
Будьте любезны. не церемоньтесь и располагайтесь
в моем футляре, как у себя дома!
Вдруг галантному Смычкову показалось, что впереди
его, окутанные темнотою, идут две человеческие
фигуры. Вглядевшись пристальней, он убедился, что
это не оптический обман: фигуры действительно шли и
даже несли в руках какие-то узлы...
"Не воры ли это!- мелькнуло у него в голове.-
Они что-то несут. Вероятно, это наше платье!"
Смычков положил у дороги футляр и погнался за
фигурами.
- Стой!- закричал он.- Стой! Держи.
Фигуры оглянулись и, заметив погоню, стали улепетывать...
Княжна еще долго слышала быстрые шаги
и крики: "стой!" Наконец все смолкло.
Смычков увлекся погоней, и, вероятно, красавице
пришлось бы еще долго пролежать в поле у дороги,
если бы не счастливая игра случая. Случилось, что в
ту пору по той же дороге проходили на дачу Бибулова
товарищи Смычкова, флейта Жучков и кларнет Размахайкин.
Споткнувшись о футляр, оба они удивленно
переглянулись и развели руками.
- Контрабас!- сказал Жучков.- Ба, да это контрабас
нашего Смычкова! Но как он сюда попал?
- Вероятно, что-нибудь случилось со Смычковым,-
решил Размахайкин.- Или он напился, или же его
ограбили... Во всяком случае, оставлять здесь контрабас
не годится. Возьмем его с собой.
Жучков взвалил себе на спину футляр, и музыканты
пошли дальше.
- Черт знает, какая тяжесть!- ворчал всю дорогу
флейта.- Ни за что на свете не согласился бы играть
на таком идолище... Уф!
Придя на дачу к князю Бибулову, музыканты положили
футляр на мете, отведенном для оркестра,
и пошли к буфету.
В это время на даче уже зажигали люстры и бра.
Жених, надворный советник Лакеич, красивый и симпатичный
чиновник ведомства путей сообщения, стоял
посреди залы и, заложив руки в карманы, беседовал
с графом Шкаликовым. Говорили о музыке.
- Я, граф,- говорил Лакеич,-в Неаполе был
лично знаком с одним скрипачом, который творил буквально
чудеса. Вы не поверите! На контрабасе... на
обыкновенном контрабасе он выводил такие чертовские
трели, что просто ужас! Штраусовские вальсы играл!
- Полноте, это невозможно...- усумнился граф.
- Уверяю вас! Даже листовскую рапсодию исполнял!
Я жил с ним в одном номере и даже от нечего делать
выучился у него играть на контрабасе рапсодию Листа.
- Рапсодию Листа... Гм!.. вы шутите...
- Не верите?- засмеялся Лакеич.- Так я вам докажу
сейчас!Пойдемте в оркестр.
Жених и граф направились к оркестру. Подойдя
к контрабасу, они стали быстро развязывать ремни... и -
о ужас!
Но тут, пока читатель, давший волю своему воображению,
рисует исход музыкального спора, обратимся к
Смычкову... Бедный музыкант, не догнавши воров и
вернувшись к тому месту, где он оставил футляр, не
увидел драгоценной ноши. Теряясь в догадках, он несколько
раз прошелся взад и вперед по дороге и, не найдя
футляра, решил, что он попал не на ту дорогу...
'Это ужасно!- думал он, хватая себя за волосы и
леденея.- Она задохнется в футляре! Я убийца!"
До самой полуночи Смычков ходил по дорогам и
искал футляр, но под конец, выбившись из сил, отправился
под мостик.
- Поищу на рассвете,- решил он.
Поиски во время рассвета дали тот же результат, и
Смычков решил подождать под мостом ночи...
- Я найду ее!- бормотал он, снимая цилиндр и хватая
себя за волосы.- Хотя бы год искать, но я найду ее!
......
И теперь еще крестьяне, живущие в описанных местах,
рассказывают, что ночами около мостика можно
видеть какого-то голого человека, обросшего волосами
и в цилиндре. Изредка из-под мостика слышится хрипение
контрабаса.
САПОГИ
Фортепианный настройщик Муркин, бритый человек
с желтым лицом, табачным носом и с ватой в
ушах, вышел из своего номера в коридор и дребезжащим
голосом прокричал:
- Семен! Коридорный!
И, глядя на его испуганное лицо, можно было подумать,
что на него свалилась штукатурка или что
он только что у себя в номере увидел привидение.
- Помилуй, Семен!- закричал он, увидев бегущего
к нему коридорного.- Что же это такое? Я человек
ревматический, болезненный, а ты заставляешь
меня выходить босиком! Отчего ты до сих пор не даешь
мне сапог? Где они?
Семен вошел в номер Муркина, поглядел на то
место, где он имел обыкновение ставить вычещенные
сапоги, и почесал затылок: сапог не было.
- Где же им быть, проклятым?- проговорил Семен.
- Вечером, кажись, чистил и тут поставил... Гм!..
Вчерась, признаться, выпивши был... Должно полагать,
в другой номер поставил. Именно так и есть,
Афанасий Егорыч, в другой номер! Сапог-то много, а
черт их в пьяном виде разберет, ежели себя не помнишь...
Должно, к барыне поставил, что рядом живет...
к актрисе...
- Изволь я теперь из-за тебя идти к барыне беспокоить!
Изволь вот из-за пустяка будить честную
женщину!
Вздыхая и кашляя, Муркин подошел к двери соседнего
номера и осторожно постучал.
- Кто там?- послышался через минуту женский
голос.
- Это я-с!- начал жалобным голосом Муркин,
становясь в позу кавалера, говорящего с великосветской
дамой.- Извините за беспокойство, сударыня, но
я человек болезненный, ревматический... Мне, сударыня,
доктора велели ноги в тепле держать, тем более
что мне сейчас нужно идти настраивать рояль к
генеральше Шевелицыной. Не могу же я к ней босиком
идти!..
- Да вам что нужно? Какой рояль?
- Не рояль, сударыня, а в отношении сапог! Невежда
Семен почистил мои сапоги и по ошибке поставил
в ваш номер. Будьте, сударыня, столь достолюбезны,
дайте мне мои сапоги!
Послышалось шуршанье, прыжок с кровати и шлепанье
туфель, после чего дверь слегка отворилась, и
пухлая женская ручка бросила к ногам Муркина пару
сапог. Настройщик поблагодарил и отправился к
себе в номер.
- Странно...- пробормотал он, надевая сапог.
- Словно как будто это не правый сапог. Да тут два
левых сапога! Оба левые! Послушай, Семен, да это
не мои сапоги! Мои сапоги с красными ушками и без
латок, а это какие-то порванные, без ушек!
Семен поднял сапоги, перевернул их несколько
раз перед своими глазами и нахмурился.
- Это сапоги Павла Александрыча...- проворчал
он, глядя искоса.
Он был кос на левый глаз.
- Какого Павла Александрыча?
- Актера... каждый вторник сюда ходит... Стало
быть, это он вместо своих ваши надел... Я к ней в номер
поставил, значит, обе пары: его и ваши. Комиссия!
- Так поди и перемени!
- Зравствуйте!- усмехнулся Семен.- Поди и
перемени... А где ж мне взять его теперь? Уж час времени,
как ушел... Поди ищи ветра в поле!
- Где же он живет?
- А кто ж его знает! Приходит сюда каждый
вторник, а где живет - нам неизвестно. Придет, переночует,
и жди до другого вторника...
- Вот видишь, свинья, что ты наделал! Ну, что
мне теперь делать! Мне к генеральше Шевелицыной
пора, анафема ты этакая! У меня ноги озябли!
- Переменить сапоги недолго. Наденьте эти сапоги,
походите в них до вечера, а вечером в театр...
Актера Блистанова там спросите... Ежели в театр не
хотите, то придется до того вторника ждать. Только
по вторникам сюда и ходит...
- Но почему же тут два левых сапога?- спросил
настройщик, брезгливо берясь за сапоги.
- Какие бог послал, такие и носит. По бедности...
Где актеру взять?.. "Да и сапоги же, говорю, у вас,
Павел Александрыч! Чистая срамота!" А он и говорит:
"Умолкни, говорит, и бледней! В этих самых сапогах,
говорит, я графов и князей играл!" Чудной народ!
Одно слово, артист. Будь я губернатор или какой
начальник, забрал бы всех этих актеров - и в
острог.
Бесконечно крехтя и морщась, Муркин натянул на
свои ноги два левых сапога и, прихрамывая, отправился
к генеральше Шевелицыной. Целый день ходил
он по городу, настраивал фортепиано, и целый
день ему казалось, что весь мир глядит на его ноги и видит на
них сапоги с латками и с покосившимися каблуками!
Кроме нравственных мук, ему пришлось еще испытать
и физические: он натер себе мозоль.
Вечером он был в театре. Давали "Синюю Бороду".
Только перед последним действием, и то благодаря
протекции знакомого флейтиста, его пустили за
кулисы. Войдя в мужскую уборную, он застал в ней
весь мужской персонал. Одни переодевались, другие
мазались, третьи курили. Синяя Борода стоял с королем
Бобешом и показывал ему револьвер.
- Купи!- говорил Синяя Борода.- Сам купил в
Курске по случаю за восемь, ну, а тебе отдам за
шесть... Замечательный бой!
- Поосторожней... Заряжен ведь!
- Могу ли я видеть господина Блистанова?-
спросил вошедший настройщик.
- Я самый!- повернулся в нему Синяя Борода.-
Что вам угодно?
- Извините, сударь, за беспокойство,- начал настройщик
умолкающим голосом,- но, верьте... я человек
болезненный, ревматический... Мне доктор приказали
ноги в тепле держать...
- Да вам, собственно говоря, что угодно?
- Видите ли-с...- продолжал настройщик, обращаясь к
Синей Бороде.- Того-с... эту ночь вы изволили
быть в меблированных комнатах купца Бухтеева...
в шестьдесят четвертом номере...
- Ну, что врать-то!- усмехнулся король Бобеш.
- В шестьдесят четвертом номере моя жена живет!
- Жена-с? Очень приятно-с...- Муркин улыбнулся.
- Оне-то, ваша супруга, собственно мне и выдали
ихние сапоги... Когда они,- настройщик указал на
Блистанова,- от них ушли-с, я хватился своих сапог...
кричу, знаете ли, коридорного, а коридорный и говорит:
"Да я, сударь, ваши сапоги в соседний номер
поставил!" Он по ошибке, будучи в состоянии опьянения,
поставил в шестьдесят четвертый номер мои
сапоги и ваши-с,- повернулся Муркин к Блистанову,
- а вы, уходя вот от ихней супруги, надели мои-с...
- Да вы что же это?- проговорил Блистанов и
нахмурился.- Сплетничать сюда пришли, что ли?
- Нисколько-с! Храни меня бог-с! Вы меня не поняли-с...
Я ведь насчет чего? Насчет сапог! Вы ведь
изволили ночевать в шестьдесят четвертом номере?
- Когда?
- В эту ночь-с.
- А вы меня там видели??
