Честерфилда, рассказывая этот эпизод, утверждают, что он
задолго до романа С. Ричардсона разыграл историю Грандисона,
соблазнителя Клариссы, и что будто бы Ричардсон, зная эту
историю, взял ее за основу своего знаменитого романа (Clarissa
Harlowe, 1748), но это едва ли правдоподобно, если иметь в виду
частую житейскую повторяемость подобной банальной любовной
интриги. Скомпрометированная дю Буше лишилась места и оказалась
всецело на милости отца своего ребенка. Честерфилд поселил ее в
лондонском предместье, дал скромный пенсион; но она навсегда
осталась там, в глуши, ведя одинокое и почти безвестное
существование покинутой женщины и не видя никого, даже самого
Честерфилда. Последний, впрочем, заказал ее портрет знаменитому
тогда художнику-пастелисту, Каррьере Розальба, и повесил этот
портрет в золоченой раме в своей библиотеке. Сын же
Честерфилда, родившийся от этой мимолетной связи, -- был тот
самый Филип Стенхоп, которому отец многие годы посылал свои,
впоследствии прославленные, письма. Прежде чем обратиться к
характеристике этих писем, следует досказать биографию
Честерфилда в те годы, когда они писались.
Жизнь его по возвращении в Лондон из Голландии не была
богата внешними событиями. Первоначально важнейшие из них были
сосредоточены вокруг парламентской борьбы с Робертом Уолполом,
в 30-е годы принимавшей все более резкие формы и вынуждавшей
Честерфилда то испытывать свои ораторские способности, то
браться за сатирическое перо журналиста. В палате лордов вместе
с Честерфилдом оппозицию возглавлял Картрет (с 1744 года
ставший графом Гренвиллем); вскоре ядро оппозиции пополнилось и
в палате общин, где появились способные и энергичные молодые
люди (которых Уолпол презрительно называл
"патриотами-мальчишками") -- Уильям Питт и Джордж Литтлтон,
ставшие соратниками и друзьями Честерфилда. Джордж Литтлтон
(1709 -- 1773), приятель Попа и Дж. Филдинга, вошел в
английскую литературу прежде всего потому, что именно ему
впоследствии посвящен был Филдингом знаменитый роман --
"История Тома Джонса, найденыша", но Литтлтон и сам пробовал
свои силы на литературном поприще: в 1735 году, в тот самый
год, когда он стал влиятельным членом палаты общин, он анонимно
издал томик своих "персидских писем" -- сколок с одноименного
произведения Монтескье, полный, однако, самостоятельных и
свежих наблюдений над английской политической жизнью. Литтлтон
ближе связал Честерфилда с литераторами, которым он
покровительствовал, и привлек его к совместному участию в
нескольких литературных периодических изданиях, противостоявших
правительственным оффициозам.
Не следует преувеличивать радикализма ни Честерфилда, ни
его единомышленников по парламентской оппозиции, когда они вели
совместную борьбу против могущественного премьер-министра.
Боровшиеся в то время политические партии представляли собою в
сущности довольно беспринципные блоки представителей
разнородных классовых интересов; их идейные разногласия
зачастую носили характер временный и нередко определялись
случайными причинами, не имевшими ничего общего с подлинными
интересами трудового народа. Но Честерфилд был опытным
политиком и прошел настоящую идейную закалку у ранних
французских просветителей, благодаря чему он и завоевал
авторитет у передовых английских литераторов этой поры.
Роберт Уолпол не отличался образованностью. К литературе и
искусству он относился презрительно и о поэтах и писателях
отзывался в тонах самых непочтительных и бесцеремонных, так как
считал их людьми совершенно бесполезными; впрочем, на подкупы
наемных писак он тратил огромные государственные средства.
Свифт, в своей эпистоле к Дж. Гею в 1751 году, называл Роберта
Уолпола "врагом поэтов" ("Bob, the poets foe"), а в "Рапсодии о
поэзии" (1733) издевался над тем, что любой памфлет "в защиту
сэра Боба никогда не испытает недостачи в оплате". При Р.
Уолполе система взяточничества и подкупов достигла небывалых
размеров, была настолько очевидной и привычной для всех, что
стала как бы узаконенной. В борьбу с этой системой, в частности
с подкупами при избрании в парламент, вступили также и
писатели, например Филдинг, в лучших из своих
политико-сатирических комедий.
В 1733 году Честерфилд посвятил несколько речей в палате
лордов сочиненному Уолполом "биллю об акцизе", убежденно и
горячо ратуя против этого проекта; благодаря красноречию
Честерфилда и поддержке обеих палат билль не был утвержден.
Уолпол тотчас же отомстил Честерфилду, отняв у него его
придворную должность. В 1733 году Дж. Филдинг написал комедию
"Дон-Кихот в Англии", в которой он воспользовался образом
романа Сервантеса для самых ярких и острых обличении, с
просветительских позиций, всего английского государственного
строя,. неравенства людей перед законом, продажности судей,
гибельной, уродующей человека страсти к наживе. Отметим, что
эта замечательная пьеса посвящена графу Честерфилду как
человеку, по словам Филдинга, "так блестяще отличившемуся в
борьбе за свободу против всеобщей коррупции, которая может
когда-нибудь оказаться роковой для страны"; "автор, хорошо
известный вашей светлости, считает, что примеры быстрее и
сильнее действуют на умы, чем простые истины..."; "самое
смешное изображение расточительности или скупости может
произвести сравнительно небольшое впечатление на сластолюбца и
скупца; но мне кажется, что живое изображение бедствий,
навлекаемых на страну всеобщей продажностью, могло бы
произвести весьма сильное и нужное впечатление на зрителей".
Через несколько лет именно Честерфилд произнес свою
знаменитую речь в защиту Филдинга, против закона о театральной
цензуре, о которой Гарви (Hervey) в своих "Мемуарах" отозвался
как об одной из "наиболее ярких и остроумных речей, какие он
когда-либо слышал в пар ламенте". История этой речи
примечательна во многих отношениях. Она свидетельствует, в
частности, о широких и просвещенных взглядах Честерфилда на
общественное назначение искусства. В 1736 году Филдинг написал
новую пьесу: "Пасквин. Драматическая сатира на наше время,
представляющая репетицию двух пьес: комедии под заглавием
"Выборы" и трагедии под заглавием "Жизнь и смерть Здравого
смысла''". Эта резкая политическая сатира, в которой жестокому
и остроумному осмеянию снова подвергся "Боб" Уолпол, впервые
поставлена была на сцене "Маленького театра" в Хеймаркете и
имела чрезвычайный успех, равного которому не было со времен
"Оперы нищих" Гея. Вслед за "Пасквином", в марте следующего
1737 года, Филдинг в том же театре поставил еще одну пьесу,
полную злободневных намеков и прямых нападок на
премьер-министра и его злоупотребления: "Исторический ежегодник
за 1736 год", -- которая оказалась последней пьесой Филдинга,
увидевшей свет рампы. Уолпол был взбешен и решил, что на этот
раз драматург не должен остаться безнаказанным. Через
официозный орган он предупредил, что и автору подобных
антиправительственных выступлений, и всему его театральному
предприятию грозят серьезные кары, если он не прекратит своих
нападок; газета ("Daily Gazetteer") заявляла далее, что никакие
доводы не смогут оправдать вынесение на сцену для осмеяния
государственной политики. Филдинг пробовал бороться за свой
театр, и Честерфилд великодушно предложил ему помощь.
Среди действующих лиц "Пасквина" есть несколько
сатирических персонификаций, в числе которых зрителям особенно
нравились две "королевы" -- "королева Невежество" и "королева
Здравый смысл", в конце концов погибающая. Возможно, что этот
ярко сатирический образ, созданный Филдингом, вспомнился
Честерфилду и его друзьям, когда они основали новый журнал
"Здравый смысл" (Common Sense, or the Englishman's Journal) --
орган оппозиции, явно противопоставленный официозу Роберта
Уолпола. Первый номер "Здравого смысла", вышедший в свет 5
февраля 1737 года, открывался передовой статьей, написанной
Честерфилдом, в которой, между прочим, находится прямой намек
на пьесу Филдинга, не названного, впрочем, по имени. Честерфилд
писал здесь:
"Остроумный драматический писатель рассматривал "Здравый
смысл" как вещь столь необычайную, что недавно он с большим
умом и юмором не только персонифицировал ее, но даже
возвеличил, удостоив титула королевы". Неудивительно, что,
находясь как бы под защитой Честерфилда, Филдинг на угрозы,
инспирированные Робертом Уолполом, ответил открытым письмом,
опубликованным в том же журнале "Здравью смысл" (в номере от 21
мая 1737 года), и вслед за тем выпустил в свет печатное издание
своей последней пьесы, предпослав ей полное язвительности
"Посвящение публике". На этот раз Р. Уолпол пришел уже в
совершенную ярость. Он тотчас же внес в обе палаты парламента
законопроект о театральной цензуре (Licensing act); хотя новый
закон еще обсуждался некоторое время в печати, -- сам
Честерфилд, скрывшийся под инициалами A. Z., поместил в
"Здравом смысле" (1737, No 19) посвященную законопроекту
статью, уснащенную ссылками на древних-- Горация и Цицерона, с
его речью в защиту поэта Архия, -- все было напрасно и
предрешено: Уолпол сумел настоять на утверждении во всех
инстанциях задуманного им акта, и его твердому решению не могла
нанести никакого вреда красноречивая защита сцены в речи
Честерфилда, произнесенной им в верхней палате парламента в
июне 1737 года, во время дебатов по поводу третьего чтения
этого законопроекта, который он прямо назвал "посягательством
не только на свободу театров, но и на свободу вообще". Речь
Честерфилда стала знаменитой и печатается в собрании его
сочинений, но "Маленький театр" Филдинга был закрыт, и он
бросил писать пьесы. Закон о театральной цензуре нанес
сильнейший удар английской драматургии, от которого она смогла
оправиться не скоро: Б. Шоу вспоминал об этом с горечью в
предисловии к своему сборнику "Неприятные пьесы" (1898).
Таким образом, в схватке с Честерфилдом Р. Уолпол на этот
раз одержал полную победу, что еще более усилило их застарелый
антагонизм, не прекратив, впрочем, дальнейшей полемики. В
последующие годы Честерфилд также выступал иногда в парламенте
с речами -- хотя и с меньшим успехом, и на более мелкие и
преходящие темы, преимущественно о внешней политике Англии, о
испанских и вестиндских делах, об американских колониях и т. д.
Продолжал Честерфилд анонимно печатать свои статейки и в
"Здравом смысле", иногда на политические темы, но все больше
походившие на нравоописательные дидактические очерки: здесь
были и статьи "о слове "честь"", о модных одеждах, о франтах и
кокетках, об обжорстве, о "защите лорда Литтлтона от газетных
писак", "о музыке" и т. д. Он иногда уезжал на континент,
встречался со своими французскими литературными друзьями, в
частности с Вольтером, но пока в Англии всесильным оставался
Уолпол, Честерфилд и не помышлял о более близком участии в
политической жизни страны.
Падение Роберта Уолпола в 1742 году несколько улучшило
положение Честерфилда в английских правительственных кругах, но
оно все же в общем оставалось еще неустойчивым, в особенности
из-за возраставшей холодности к нему Георга II, которую
справедливее было бы называть отвращением. Никакой устойчивости
