носом, то он сильно ошибался.
Итак, сегодняшним утром Петр был предоставлен самому себе и,
нагруженный горшками и ящиками с ивовыми саженцами, рассадой и семенами
лечебных и других трав, он отправился вверх по реке, чтобы рассадить их в
том месте, где когда-то росли ивы. Был уже вечер, когда его лодка плавно
скользнула к причалу, и он с удовольствием вспомнил, что в качестве
вознаграждения Ивешка обещала ему приготовить медовые лепешки.
Он выпрыгнул на берег с веревкой в руках, крепко обвязал ее вокруг
столба и вернулся на борт, чтобы захватить мешок с грибами, которые
насобирал в лесу (Ивешка знала все, что только ни росло в лесу, и спасала
их от его трагических ошибок). Он захватил и свою корзину, в которой
обычно брал обед и в которой теперь были запрятаны веточки и ростки
нескольких растений, которых он не мог распознать, а также
заинтересовавший его двойной дубовый желудь: Ивешка всегда интересовалась
всякими редкостями, некоторые из которых становились частью ее рецептов.
- Малыш! - позвал он и резко присвистнул. В тот же момент черный
мохнатый шар спрыгнул на берег вслед за ним. Он вполне мог бы быть и
собакой, судя по тому, как стремглав примчался и завертелся около его ног,
тяжело дыша, словно настоящий пес. Затем он повел себя уже совсем не как
собака: обхватил его ногу своими маленькими, похожими на руки, передними
лапами, становясь чрезвычайно надоедливым.
- Идем, Малыш, - сказал Петр, стряхивая с себя шерсть дворовика и
бросая корзинку, которую Малыш, сидящий на задних лапах, тут же поймал
передними. - Но только не вздумай это есть, слышишь?
Малыш обхватил огромную, больше чем он сам, корзинку передними лапами
и пустился рысью на чуть согнутых задних рядом с Петром вверх по крутой
дорожке прямо к дому. Разумеется, лодки и речные берега не самое
подходящее место для дворовика: у него есть самая важная в мире
обязанность, состоящая в том, чтобы прогонять кроликов, птиц и других,
более мелких мародеров, из их сада и следить, чтобы садовые ворота не
оставались злонамеренно незапертыми и доступными для случайных
незнакомцев. Но Ивешка и Саша в равной мере желали, чтобы дворовик не
спускал глаз с Петра, когда тот один отправлялся в лес (каждый в
отдельности признавался ему в этом), и Малыш, казалось, вообще не возражал
против этого, а наоборот, получал полное удовольствие от прогулок, даже
если при этом случались очень странные встречи с лешими, на которых он и
щетинился, и лаял, и шипел. Лешие же прощали его, так делал даже старый
Мисай, так что почти каждый предоставлял Малышу возможность вести себя
подобным образом с первым встречным.
Именно так Малыш и зашипел, как только они добрались до вершины
холма. Он и лаял и щетинился, быстро увеличиваясь до устрашающих размеров
по сравнению с тем, каким был в пути. Это было не похоже на его обычное
поведение по возвращение домой.
И в тот же момент за изгородью Петр увидел лошадь. У него возникло
неизбежное предчувствие о каком-то посетителе, хотя, видит Бог, никогда и
никакие посетители не появлялись в их владениях, ни случайно, ни по
приглашению.
Но когда черная лошадь подняла голову и потянула ноздрями воздух в
его направлении, она показалась очень похожей на ту самую черную лошадь,
которая когда-то принадлежала Петру. Кроме того, она свободно болталась во
дворе, что само по себе было весьма большой небрежностью, учитывая, что
совсем рядом находился подрастающий сад.
Поэтому можно было предположить, что Саша и Ивешка знали об этой
лошади, и, скорее всего, уже пожелали, чтобы она не трогала молодые
посадки.
И можно было предположить, что если они оба знали, что она была там,
то один из них наверняка пожелал этого, и если он этого пожелал, то тут же
можно было догадаться, что это сделал мошенник-конюший, а теперь
новоявленный колдун, который очень любил лошадей.
Черт возьми, этот конь действительно выглядел как его Волк, без
всякого сомнения, и вид этого коня напомнил Петру, что он лишился покоя
именно тогда, когда потерял эту лошадь.
Однако поведение Малыша напомнило Петру также и про оборотней,
обдавая его холодком. Они могли разными хитрыми способами проникнуть в дом
мимо Саши и Ивешки, и тогда это неведомо откуда взявшееся созданье было
всего лишь уловкой, чтобы заманить его внутрь. Легкий ветерок доносил
запах пекущихся медовых лепешек, но ложь и обман всегда выглядели
абсолютно правдоподобными, если здесь было замешано колдовство, и ловушки
содержали приманки из вещей, которые чаще всего были самым заветным
желанием для того, на кого они были рассчитаны. Так всегда поступали те,
кто их делал.
- Малыш, - тихо окликнул дворовика Петр, - не нужно беспокоить
лошадь, если это на самом деле она. Иди-ка лучше к Ивешке, славный Малыш,
иди в дом и проверь, все ли там в порядке.
Малыш направился к дому, продолжая лаять, проскользнул сквозь
изгородь и неуклюже потащился по деревянному настилу к крыльцу, не
переставая коситься на лошадь.
Значит, она была неопасна. Малыш знал это.
А если эта черная лошадь выглядит в точности как Волк, и поскольку
дворовик не признал в ней самозванца и мошенника...
Петр подхватил корзинку, которую оставил Малыш, протиснулся через ту
же самую дыру в заборе и направился прямо к лошади, которая стояла
наблюдая за этой суматохой, прижав уши и часто двигая ноздрями.
Бог мой, вне всяких сомнений это был Волк. Петр знал на память каждую
черту в его облике.
Малыш внезапно появился в доме, не пользуясь никакой дверью.
Появление обеспокоенного и озадаченного Малыша означало, во-первых, что
Петр уже вернулся, во-вторых, что Петр увидел сюрприз, и в-третьих, что
сюрприз тоже нашел Петра, и разумеется спустя некоторое время Саша вышел
наружу, где свидание двух влюбленных было в самом разгаре.
Саша сунул руки в карманы и стоял на крыльце, наблюдая за
происходящим и искренне надеясь, что (его надежда в данном случае была до
опасного очень близка к желанию) он не сделал ничего дурного или опасного.
Ивешка вышла из дома и стала рядом с ним около перил, отряхивая о
фартук руки, перепачканные в муке. Неожиданно Саша почувствовал очень
сильное желание с ее стороны: даже Петр взглянул в их сторону и чуть
вздрогнул, когда лошадь испугалась.
Саша знал, что Ивешка, возможно намеренно, не исключала его из своего
желания, потому что хотела обратить внимание мужа на то, что пора идти
домой, она хотела этого совершенно сознательно, подчиняясь собственному
эгоизму, и совершенно обоснованно была зла на мальчишеское легкомысленное
вмешательство в их жизнь.
- Не смей, - прошептал Саша, не глядя на нее. - Ивешка, ведь ты
обещала. Не смей обращать на него своих желаний подобным образом.
- Все, уже прошло, - ответила она тихим разбитым голосом. Она хотела,
чтобы он знал, что она полностью осознает свои собственные недостатки. И
его тоже.
После чего она повернулась и ушла в дом, с неистовым раздражением
желая лишь одного: чтобы и Саша и Петр оставили ее одну на некоторое
время.
Возможно, что некоторые, живущие по соседству с Воджводом, а может
быть и Киевом, смогли почувствовать эту небольшую размолвку.
Взметнувшийся подол платья и длинные светлые косы, исчезнувшие за
дверью, которая хлопнула достаточно красноречиво, заставили Петра
остановиться на деревянном помосте и ухватиться рукой за перила.
- Что, черт возьми, происходит? - спросил Петр. Он был вполне прав,
задавая такой вопрос, после того как увидел плачущую жену, в саду
обнаружил много лет назад потерянную лошадь, а его лучший друг при этом
выглядел так, словно в этот момент с огромным удовольствием оказался бы в
каком-нибудь другом месте.
Саша медленно спустился к нему, а Волк тут же вскинул голову и
отскочил в сторону от капусты: это несомненно означало (Петр понимал эти
вещи по долгому опыту), что чье-то внимание на некоторое время было
ослаблено.
И как человек, привыкший к колдунам, он вполне мог предположить, что
хлопнувшая дверь, появившийся на дворе Волк и выражение печали на сашином
лице были не просто совпадением.
- Я страшно виноват, - сказал Саша, и в этот момент он больше походил
на мальчика, чем на взрослого молодого человека. - Это я вызвал его сюда.
Я хотел, чтобы он был здесь. Теперь Ивешка злится на меня: она
действительно не собиралась никоим образом влиять на тебя.
Петр взглянул на дверь, и невзирая на недомогание в желудке, подумал
о том, что сейчас, за этой дверью, Ивешка должно быть старается унять свой
непокорный нрав.
Но он обычно противился тому, чтобы чувствовать себя обязанным перед
колдуньей-женой только лишь за то, что она не утопила его в реке, и
ненавидел самого себя за то, что был зол на Сашу из-за его намерений
доставить Петру самую приятную и лучшую в мире радость.
Вернуть или принять ворованную лошадь... Ведь вполне очевидно, что,
судя по гладким бокам, Волк за эти более чем три года успел приобрести
нового хозяина.
- Я думал только о том, как сделать тебя счастливым, - сказал Саша
тихим голосом. - Я действительно этого хотел. Мне казалось, что тебе не
хватает именно лошади, и я должен был позаботиться о ней.
- Кто это сказал, что я несчастлив? - пробормотал Петр, раздумывая
над тем, отважиться ли ему войти в дом прямо сейчас. - Вешка! Выйди сюда!
Что я сделал, ради Бога, объясни мне?
Второй его мыслью было не подниматься на крыльцо прямо сейчас. Он не
хотел подниматься на крыльцо, он не хотел открывать эту дверь и
разговаривать со своей женой, потому что она была не вполне здравомыслящей
в этот момент: она была страшно недовольна собой из-за того, что первый
раз проявила своеволие и эгоизм, приведшие ее в бешенство. Будучи
русалкой, она делала самые ужасные вещи, но теперь она имела и тело и
сердце, которые часто доставляли ей неприятности, и очень часто она
поступала неправильно и нехорошо в случае каких-либо неожиданностей или
тогда, когда происходило что-то, не совпадающее с ее желаниями. Больше
всего неприятностей ей доставляли взаимоотношения с этим
восемнадцатилетним мальчишкой, который помешался на ее отце, и все это
почти вслепую обрушивалось на Петра и с такой силой, что иногда даже
замирало дыхание. Его жена была действительно не в себе.
- Боже мой. Петр склонил голову на перила, не сходя с деревянного
помоста, в то время как Саша нес какой-то вздор о том, что он не
представляет, почему часть его желаний, касающаяся лошади, сработала, а
вторая часть, касающаяся счастья Петра, шла и вкривь и вкось.
- Здесь нет твоей ошибки, - сказал Петр, глядя на сумеречный свет над
макушками деревьев, на забор, на черного Волка, который задумчиво
принюхивался к чему-то в направлении сада. - Здесь нет вообще ничьей
ошибки, если только кто-то из бояр со своей стражей не придут сюда искать
его. Кто знает, кто купил его после меня? Ведь у меня оставалась масса
кредиторов.
- Извини! Мне так жаль.
- Саша, клянусь тебе, что я очень рад этой лошади, и я не понимаю,
почему кто-то должен быть в плохом настроении, я не знаю, почему моя жена
не желает ни о чем говорить со мной, за исключением, пожалуй, капусты.
- Я этого не знаю, - сказал совершенно подавленный Саша. - Петр, я...
- ...прошу прощенья - я знаю что ты скажешь именно это. Но за что?
Ради Бога, что здесь есть такого, о чем кто-то должен беспокоиться и
