вершине холма.
Саша и Ууламетс. Он смог различить их прямо со своего места, сквозь
ветки, под серым в коротких отблесках небом. Он видел, как они оба
направлялись прямо к дому, то ли по своей воле, то ли по чужой.
- Теперь ты узнаешь, - сказал Гвиур, наваливаясь нижней челюстью
Петру на плечо, и тот почувствовал, как в лицо ему пахнуло речной гнилью.
- Боже мой! - Петр едва не свалился под тяжестью змеи. - Пошел прочь
от меня! Саша, черт побери, спасайся, ради Бога!
- Петр? - Слабый сашин голос тем не менее долетел до него на таком
расстоянии, и показался ему слабым и испуганным. Он видел, как мальчик
бросился со всех ног.
К нему.
Я приношу одни несчастья, подумал Петр, проклиная самого себя...
В поединке между колдунами каждый игрок, кроме него самого, мог
мешать кости...
Сын игрока понимал все хитрости игры, когда видел ее.
- Он сейчас в доме! - закричал Петр, и в тот же момент, быстрее, чем
он смог отбежать в сторону, кольца водяного плотно обвились вокруг него. -
Черневог в доме: хватайте его!
Саша словно застыл, глядя на дом, а Петр чувствовал, как начинают
трещать его ребра, а швы на одежде уже лопнули, когда он пытался
отделаться от змеи.
Неожиданно, что-то небольшое, крылатое и черное появилось в узком
пространстве между лицом Петра и головой Гвиура, устремив свой клюв в
глаза водяного.
Яркая вспышка света, от которой стыла кровь и останавливалось сердце,
разорвала двор, а за ней последовали раскаты грома.
Саша, растянувшись в грязи, старался добраться до Ууламетса, в то
время как горящие остатки бани летели вокруг них.
А в это время он думал, что Ууламетс хочет, чтобы молния ударила мимо
Черневога. Вспышки прорывались над их головами, от чего даже поднимались
их волосы, а по коже бегали мурашки.
Ууламетс хотел, чтобы молнии обратились к дому, но Саша в последний
момент уклонился от этого, проявляя несогласие и идя на компромисс во
всем, что касалось имущества Черневога...
Он даже припомнил голоса своих родителей, раздававшиеся из горевшего
дома...
- Саша! - Это кричал Петр, в то самое время, когда молнии вновь
целились в них, и старик во второй раз пожелал, чтобы они ударили в дом...
Теперь Саша был вместе с ним, объединяя свое желание с желанием
старика, неожиданно проникнувшись опасностью, которая угрожала Петру.
Небо раскололось над ними, будто раскололся мир, прорезанный яркой
вспышкой. Восточная часть дома, поднимавшаяся вверх словно башня, стала
ослепительно белой, а потом в воздух взлетели тучи горящих деревянных
обломков.
Огонь охватил обломки башни и прилегающую часть крыши, и, подгоняемый
ветром, что входило в намерения Ууламетса, рвался внутрь дома.
- Молнии всегда предпочитают все самое высокое, - пробормотал
Ууламетс, а Саша в это время страстно хотел, чтобы завывающий ветер и
искры от начинавшегося пожара ринулись в сторону водяного, он желал, тем
самым, чтобы Петр был свободен. И он и старик должны были сконцентрировать
свое внимание, чтобы очередные молнии летели в направлении Черневога как
можно чаще.
Молнии же летели попеременно, то на них, ударяя в грязь, покрывавшую
двор, то опять в сторону дома. Саша обхватил себя руками, чтобы хоть
как-то защититься от сыплющихся с неба ударов, и при очередной вспышке
упал на спину. А когда он встал на колени, а потом поднялся на ноги, он
уже ничего не смог разглядеть: ни дерева, ни Петра. Перед его глазами
стоял лишь рвущийся на части под ослепительными вспышками окружающий мир,
а все звуки в его ушах были поглощены оглушительным ревом. Он стоял
ослепший, оглушенный и беспомощный, не понимая что происходит.
- Петр! - закричал он тогда, и Ууламетс, проклиная его за глупость,
указал ему на дом, в котором где-то был все еще живой Черневог, и,
следовательно, еще не покончивший с ними...
Тем временем, Гвиур корчился от боли, нанося во все стороны удары
упругими кольцами, а Петр старался встать из грязи, чувствуя боль в каждой
части тела. Он пытался, стоя на коленях, убраться как можно дальше от
мерзкого существа, помогая себе одной рукой, в то время как вторая без
движений болталась где-то под ним: скорее всего, была сломана, как считал
он сам. Он старался лишь двигаться как можно скорее, почти ослепший и
оглохший от боли и раскатов грома.
Внезапно здоровой рукой он нащупал что-то твердое, втоптанное в
жидкую грязь. Это был промокший тряпичный ком, перевязанный тонкой
веревкой: и он узнал, что подложило ему под руку вовремя посланное удачное
желание колдуна, в тот самый момент, когда водяной, шипя как раскаленный
кусок железа, нанося во все стороны тяжелые удары, вслепую ринулся к нему.
Петр сжал промокший мешочек в руке, перевернулся и сел, поджидая,
когда змей приблизится к нему. Он ухватил веревку зубами и торопливо
ослабил ее.
Мешочек был развязан, когда Гвиур все еще приближался к Петру, и
наконец его холодное дыханье ударило его в лицо.
Тогда он с силой бросил соль, целясь прямо в водяного.
Гвиур завизжал, попятился назад, и Саша уже понял, что случилось, и
Ууламетс сам видел это. Он протянул руку, обнял его и пожелал, чтобы и
слух и зрение вновь вернулись к нему...
- Малый! - сказал старик в тот момент, когда свет, слепивший глаза,
приобрел красный оттенок, а потом стал черным, превращаясь в мглистую
дымку. - Он собирается выходить, малый. Сам Черневог собирается выходить,
так что забудь о водяном, и будь внимателен!
Саша моргнул, протер слезящиеся глаза и, взглянув в сторону дома,
увидел как на крыльце появился светловолосый молодой человек и направился
прямо к ним, держа в руках книгу.
- Петр! - позвал Саша, подчиняясь естественному желанию, чтобы Петр
был вместе с ними. Но совершенно неожиданно он почувствовал мучительный
страх от того, что теряет Петра из вида. Кроме того, ему казалось, что
молнии обрели прежнюю силу, а между ними вновь замелькали случайные
призраки, холодные и пронзительно кричащие. Теперь молнии были направлены
в то место, где находился Петр... Одна из них ударила прямо в дерево, с
оглушительным грохотом, так что земля задрожала у них под ногами.
- Черневог! - закричал Ууламетс, несмотря на сильный ветер, пытаясь
привлечь внимание своего врага и Саши. - Вспомни свое ученье, вспомни,
молодой дурак, то, что я говорил тебе о безрассудстве...
Худенький светловолосый мальчик подошел к дому на берегу реки, его
замкнутость говорила о том, что у него было гораздо больше силы, чем
достаточно для любого молодого колдуна, столь же высокомерного, как и
он...
Он очень опасен, подумал Саша. Этот мальчик был глуп, но имел
определенный дар...
Ууламетс говорил громко, стараясь перекричать ветер:
- Я преподам тебе еще один урок, парень! Есть способ уничтожить
прошлое!
- Сдается мне, что ты потерял остатки ума, старик!
- Но ведь это же так просто, Кави. Разве тебе не хотелось бы узнать
конечные результаты? И свести их на нет!
- Так тебе понадобилось прошлое, старик? Я тебе покажу его!
Мысли Черневога метнулись далеко назад, но в них появился не
Ууламетс, сидящий с книгой около очага, а Драга. Затем вновь молодой
Черневог, в десять-двенадцать лет. А затем уже в шестнадцать, в постели у
Драги...
- Любовник Драги! - громко сказал Ууламетс и рассмеялся с сарказмом,
от которого Сашу бросило в дрожь. - Бог ты мой, женщина сбегает из моей
постели, чтобы соблазнять красивых мальчиков, ни больше, ни меньше! Я
должен был бы знать, что вы были очень осторожны. Так значит, это все
Драга. Она подбивала тебя к воровству, малый?
В этот момент в завываниях призраков появились паузы.
- Этого не было, - сказал Черневог, - это все Драга.
- Спроси себя самого.
Еще одна пауза.
- Бедный малый, - сказал Ууламетс.
- Бедный малый, - воскликнул Черневог, и Саша пожелал, чтобы внимание
Черневога было обращено на них обоих, чтобы он понял, что они оба знали
все о Драге, и не только о ней.
- Я убил ее, - сказал Черневог. От скопления молний у всех троих
поднимались волосы, и ветер трепал их во все стороны. Черневог выглядел
как сумасшедший. - Я убил ее, когда она зашла со мной очень далеко,
старик... Я спал с твоей женой, неужели тебя это не заботит?
- Не более, чем ее, - сказал Ууламетс. - Ведь это она использовала
тебя, малый. Она же съела тебя живым.
Молнии продолжали бить, продолжали бить то ли в них, то ли в
Черневога. Саша чувствовал, как у него шевелятся волосы, а между пальцами
рук пляшут искры-молнии...
И он желал, чтобы молнии били по-прежнему в баню, в то место и по
тому направлению, которому никто не сопротивлялся, и которого никто не
ожидал. Земля вздрагивала от ударов, призраки кричали.
Неожиданно, сквозь клубящийся дым, сзади Черневога появился Петр.
Саша увидел его, выдавая его присутствие своей невольной мыслью, и
неожиданно решил, что Петр представляет опасность для них, отвлекая его
внимание от Ууламетса, ослабляя их собственную защиту, в то время как все
больше и больше молний сверкало в воздухе.
Ууламетс, напрягая свою волю, желал сам, когда неожиданно...
Черневог, ослепленный последней яркой вспышкой, повернулся... и тут
же получил удар, единственный удар камнем по голове, который нанес ему
Петр в тот самый момент, когда Ууламетс сам упал около Саши. Саша,
обезумевший, все еще тщетно пытался поднять старика, когда тот скользнул
из его рук на землю.
Черневог упал, еще раньше упал Ууламетс, призраки с криками канули в
тишину, а Саша стоял на коленях перед Петром, отделенный от него
Ууламетсом и Черневогом, все еще ощущая внутри себя память Ууламетса, но
уже не ощущая самого источника воспоминаний. В том месте, где до этого
постоянно чувствовалось присутствие, теперь была лишь переполнявшая его
тишина.
- Что с дедушкой? - спросил Петр, под шум и треск горевшего дома.
- Я думаю, что он умер, - сказал Саша, не двинувшись с места, и
увидел что Петр, подняв камень, собирался снести голову Черневогу раз и
навсегда.
Может быть, именно сашино желание остановило его, а может быть, это
было собственное желание Петра, когда рука его медленно опустилась вниз, и
на лице застыли поблескивающие капельки пота.
- Ради Бога, скажите мне, что нам с ним делать?
Память подсказывала, что. Напоминание было таким настойчивым и
сильным, что Саша даже вздрогнул: "Желай только добра".
Память же протянула его руку, точно так же, как не раз проделывал с
ним Ууламетс, и он осторожно коснулся пальцами лица Черневога, как раз над
самыми бровями, и пожелал ему долгого сна без всяких сновидений.
- Петр! - закричала Ивешка откуда-то со стороны дома, где еще полыхал
огонь. Саша смог разглядеть ее, когда она уже была на крыльце и торопливо
спускалась, держась за перила. Ее лицо и изношенное голубое платье были
покрыты копотью и сажей. Петр рванулся было в ее сторону, и споткнулся, с
трудом удержавшись на ногах, а Ивешка уже со всех ног бежала к нему, прямо
в его объятья, приговаривая: - Саша? Папа?
Память вновь подсказала ему ясно и отчетливо, так что Саша
почувствовал, будто Ууламетс еще раз пережил свою смерть: "Сделай, это,
малый. Позаботься о моей дочери..."
Память напомнила ему: "Воскрешение всегда стоит чьей-то жизни".
И Саша вновь подумал о том, что старик был намерен убить Петра или
его самого: ему было безразлично, как именно это произойдет, он не
