ствол, служивший лешему телом. Это и на самом деле было правдой: Мисай
пышно расцвел и благоухал, словно старое дерево, в самом сердце которого
вдруг проросла молодая зелень, словно это дикое дерево неожиданно получило
прилив новых сил, и все из того самого сада, что расположился рядом с
лесом.
- Березы, - продолжал Мисай. - Это место как нельзя лучше подходит
для берез.
- Вдоль всего ручья. - Саша указал рукой на ручей, думая о том, во
что мог превратиться этот ручей через много лет. Сейчас здесь были лишь
одни мертвые деревья, и течение ручья свободно размывало землю между их
корнями, которую они были не в силах удержать. Но тяжелый труд постепенно
обновлял лес, возникала делянка за делянкой, и они разрастались от центра
в разные стороны. Недавно посаженные высокие саженцы уже появились и на
самом берегу, надежно защищая его от воды.
- Корни, корни будут держать землю, - продолжал грохотать Мисай. -
Береза и сосна. Корни и ветки... именно так, молодой колдун.
- Кругом все в порядке, Мисай?
- Корни и ветки. Наше обещание в силе. Все в полной сохранности.
Но временами возникало беспокойство. Иногда, особенно по ночам, когда
сомненья особенно сильны и естественны, мысли не раз возвращались к роще и
к камню, окруженному колючим терновником, и к спящему на этом камне
молодому колдуну...
Временами, когда лешие так неожиданно появлялись здесь среди дня,
возникало определенное беспокойство о том месте и о безопасности всех
остальных.
Но и на этот раз было ясно, что Мисай пришел без всякой причины, не
имея в виду ничего, кроме дружеских чувств и любопытства. Мисай быстро
отделился от дерева, так быстро, почти в одно мгновенье, что глаз едва мог
заметить это движение, а уже в следующий момент он двигался медленно,
будто парил над молодыми саженцами, наклоняясь поближе к ним, чтобы
получше рассмотреть их.
Было истинной правдой, что ноги у леших вывернуты задом наперед.
- Добрые посадки, добрые, - проговорил он о молодых березах. А затем
неожиданно добавил: - С ним... все хорошо. Он спит. Спит.
Саша отряхнул пыль и грязь с рук и сунул большие пальцы за пояс,
ощущая неприятную судорогу в плечах и мучаясь от давно удерживаемого
вопроса, который он до сих пор так и не задал Мисаю. Но теперь, думая о
дожде, о зимнем снеге, о прошедших годах, он негромко, почти шепотом,
все-таки задал его:
- Он страдает? Он чувствует всю непогоду, весь окружающий холод?
Мисай затрещал своими многочисленными пальцами, издавая звук, похожий
на то, как ветер шевелит кусты, и Саша тут же увидел, словно во сне,
молодое спящее лицо и снежинки, опускающиеся на темные ресницы, мягко
падающие на бесцветные щеки, на нос и на губы, и медленно тающие.
Вглядываясь в это виденье, нельзя было заметить никаких признаков к
перемене состояния спящего.
Разумеется, можно было пожелать перемен, можно было пожелать, чтобы
там остались лишь одни белые, отмытые дождем кости, и таким образом
добиться того, чтобы любая опасность навсегда миновала. От такой
возможности Саша почувствовал даже некоторую вину. Более того, он не
только не хотел этого, но и никак не мог пожелать спящему даже малейших
страданий, и безрассудно старался уменьшить их.
Но как жалость, так и любопытство были слишком опасны.
- Тревога, - проговорил Мисай. - Почему?
- Постоянно вижу его, - сказал Саша. - Думаю о нем... Мисай, почему
ты пришел?
- Меня привлек запах березы, - ответил леший, что вероятнее всего и
было правдой: Мисай, не больше не меньше, имел лишь намерение увидеть, что
с его соседями с тех пор, как растаял снег, было все в порядке. Мисай
часто навещал этот лес, а наступившая весна и молодые березы были очень
важным моментом в жизни старого лешего, чей лес почти весь погиб. Мисай
беспокоился за каждый лист.
И наконец прозвучало:
- До свиданья. - Мисай сказал это совершенно неожиданно, осмотрев
все, что хотел увидеть. Затем он до безрассудного быстро, почти вслепую,
начал подниматься вверх по мертвому стволу и исчез, производя точно такое
же смятение, как и при своем появлении.
Мисай был все-таки чуть-чуть сумасшедшим, это нельзя забывать.
- До свиданья, - сказал вслед ему Саша, размахивая шапкой. Возможно,
леший и услышал его.
Затем Саша подхватил свою корзину и крепкую палку, которой рыхлил
землю, и двинулся вдоль ручья, чтобы продолжать сажать очередные
молоденькие деревья.
- Сегодня я видел Мисая, - сказал он своим друзьям, когда вечером
вернулся в дом у реки. И рассказал им, как прекрасно выглядел леший.
Но тем виденьем, которое послал ему Мисай, он с ними не поделился.
Жизнь в лесу налаживалась даже в снежную зиму. В ту пору там
появились даже зайцы, первые с того времени, как погиб лес. Петр даже
выследил охотящуюся лису, а Ивешка подкармливала полузамерзшую полевую
мышь, которой она устроила гнездо из старого тряпья около печки.
Совершенно удивительно было то, что дрова и растопка рядом со старым
домом перевозчика всегда были в изобилии. Все поленья были подобраны по
размеру, как раз такому, чтобы умещались в печь. Все это приносили лешие,
собирая их в мертвом лесу: по ночам можно было видеть их за работой. При
лунном свете, сами высокие, как деревья, они вполне и очень легко могли
обмануть взгляд любого, кто не привык наблюдать за этими лесными
созданьями и за их проделками.
- Мы могли бы построить и баню, - сказал как-то Петр, с шумом
поднимаясь на крыльцо. Его лицо горело от мороза, а красивые волосы,
выбивавшиеся из-под шапки, были тронуты инеем и выглядели словно кайма из
серебряной бахромы. - Нам просто необходима баня. Здесь полно дерева для
кровельной дранки...
Туман повис над рекой и над тропинкой, идущей мимо старой переправы,
в том самом месте, где, словно призраки, стояли деревья.
Она слышала, как отец звал ее назад, и она понимала, что стоит ей
пренебречь его предостережением, как она тут же умрет. Но во сне, который
она видела на этот раз, она продолжала идти к берегу, где был человек,
укрытый в просторные одежды.
"Почему ты преследуешь меня?" - всякий раз спрашивал он.
И она отвечала, заранее зная, что собиралась сказать:
"Я хочу попросить тебя вернуться..."
Ивешка, вздрогнув, проснулась и продолжала лежать рядом с Петром под
горой стеганых одеял, все еще вздрагивая.
- С тобой все в порядке? - спросил тот, поглаживая ее плечо.
- Это всего лишь сон, - сказала она. И дрожала до тех пор, пока он не
приласкал ее.
А в соседней комнате находилась книга. Теперь она принадлежала Саше.
Саша читал ее, а Ивешке хотелось, чтобы он не делал этого.
Она хотела, чтобы книга сгорела. Но ее нельзя было уничтожить с
помощью одного лишь желания.
"Мы должны как можно больше узнать, что именно он хотел, не правда
ли?" Так обычно говорил Саша, пытаясь рассеять ее страхи. Здравым умом она
понимала, что он абсолютно прав.
Но сегодня ночью она продолжала думать о человеке в тумане, и о
молодом человеке, спящем на холодном камне, в окружении заледенелых веток,
и белых хлопьях, просеивающихся через сплетенный в кольцо колючий
кустарник...
Но вот снег растаял и все зазеленело. Полевая мышь обрела свободу,
березовые саженцы покрылись листвой, а трехлетние молодые деревца высоко
поднялись прямо поперек старой заброшенной дороги. Они крепко стояли,
возвышаясь над берегами, заросшими папоротником и мхом. Старых деревьев,
которые когда-то затеняли лес, по сравнению с прошлым годом почти не
осталось... Они падали под ветром, но никогда не задевали молодые саженцы,
их разбивала молния, но при этом никогда не возникало пожаров, и они почти
никогда подолгу не оставались без употребления, если не считать тех
случаев, когда они служили убежищем для зайцев или молодых лисиц.
Это были, как говаривали старухи в Воджводе, волшебные леса, где
лешие, с вывернутыми ногами, заманивали неосторожных людей, вовлекали их в
беду, а то и вызывали преждевременную смерть. Об этих самых страшных лесах
с таким же успехом могли судачить и старухи в Киеве. В этих лесах жили
колдуны, против которых не отважился выступить даже сам царь со всем своим
войском.
Девушка, дочь колдуна, утонула в реке, которая протекала через этот
лес, и после такого несчастного конца проводила время под ивой,
превратившись в бессердечную русалку, которая выпивала до последней капли
все жизненные соки из того, кто оказывался поблизости от этих мест. Она
охотилась на заросших лесом берегах... эта девушка, с длинными светлыми
волосами...
Вероятно, подобные слухи могли распространиться и еще южнее
(поскольку и вокруг таких городов, как Киев, жило достаточно старух с их
собственными источниками сплетен и пересудов), и из них следовало, что
старый лес за последнее время ожил, что место Ууламетса на берегу реки
занял новый колдун, который и разрушил злые чары, висевшие над русалкой.
Но был ли то злой или добрый колдун, слухи не сообщали.
Действительно, Саша и сам частенько задумывался над тем, кем же он
был в свои восемнадцать лет, склоняясь, по настоянию своего доброго друга
Петра, к размышлениям об ответственности...
Его друг Петр был обычным, не лишенным мирских удовольствий
человеком, и был в свои двадцать шесть лет, так уж случилось, женатым, по
слухам, на русалке: было столько всяких небылиц об их доме, что даже
старухи не помнили их все, за исключением рассказов о домовых и банниках.
Например, что Ивешка, та самая дочь Ууламетса, теперь больше не
русалка и до сих пор жива, а тот чуть шальной и загадочный лодочник,
который торгует с крестьянами от имени нового колдуна, был не кто иной,
как тот самый негодяй Петр, которого большинство жителей Воджвода с
большой радостью хотели бы видеть повешенным.
Но больше всего весь Воджвод был бы поражен переменами, которые
произошли с бывшим конюшим из Петушка: по крайней мере, следовало бы
обратить внимание на его изрядный рост и ширину плеч, чему немало помогло
его участие в работах по перестройке дома, чем он занимался всегда вместе
с Петром... чьи руки, Бог не даст соврать, до этих дней были более знакомы
с игральными костями, нежели с молотком и пилой.
И вот, вопреки всему, за последние несколько лет старый дом
перевозчика увеличился почти в два раза, стал удобнее и красивее, был
покрыт кровельной щепой, а сзади к нему был пристроен добротный, хоть и
чуть-чуть перекошенный, сарай, рядом была построена баня (возможно, она
несколько отличалась от обычной бани своей заостренной крышей), а слева и
прямо перед ней был разбит сад, зеленевший свежими ростками, среди которых
нельзя было отыскать ни единой сорной травинки. Этот сад был полностью
заслугой Ивешки, ее главной заботой, в то время как все плотничные работы
возлагались на Сашу и Петра, которые доказывали, как любил говаривать
Петр, что не только с помощью колдовства можно сделать прочно стоящие
угловые столбы.
И до сих пор все, что они построили было крепким и удобным,
выдерживало и зимний холод и летнюю жару. Снаружи дом был выветрен и
покрыт лишайниками, приросшими к серым потрескавшимся бревнам, напоминая
внешне обычную грубую деревенскую избу...
Зато внутри...
Внутри были гладкие и чистые деревянные полы, индийские ковры и до
блеска обработанная мебель. Было много золотых кубков и оловянной посуды,
были шелковые занавеси, бронзовые светильники и чудесный самовар, а кроме
