решиться в медовый месяц реакции открыто, в Париже обнаружить свою связь с
ним. Поэтому Баррас отправляет его в качестве представителя правительства
прежде всего в Италию, где находится армия, а затем в Батавскую республику,
то есть в Голландию, для ведения секретных переговоров, Баррас уже имел
возможность убедиться, что Фуше отличный мастер закулисных интриг: скоро ему
придется еще основательнее испытать это на самом себе.
Итак, в 1798 году Фуше - посол Французской республики: он снова в
седле. Он развивает такую же холодную энергию при исполнении своей нынешней
дипломатической миссии, как некогда при исполнении миссии кровавой. Особенно
стремительных успехов добивается он в Голландии. Умудренный трагическим
опытом, созревший в бурях времени, с гибкостью, выкованной в суровом горниле
нищеты, Фуше проявляет прежнюю энергию, сочетая ее с новой осторожностью.
Скоро новые властители - там, наверху,- начинают понимать, что это полезный
человек, который всегда держит нос по ветру и за деньги готов на все.
Угодливый с высшими, беспощадный к низшим, этот искусный и ловкий
мореплаватель как бы создан для бурь. И так как корабль правительства все
более зловеще накреняется и его неуверенный курс каждый миг грозит
крушением, Директория принимает 3 термидора 1799 года неожиданное решение:
Жозеф Фуше, посланный с секретным поручением в Голландию, внезапно
назначается министром полиции Французской республики.
Жозеф Фуше - министр! Париж вздрогнул как от пушечного выстрела.
Неужели снова начинается террор, раз они спускают с цепи этого кровожадного
пса. Mitrailleur de Lyon, осквернителя святынь, грабителя церквей, друга
анархиста Бабефа? Неужели - упаси бог! - вернут с малярийной Гвианы Колло
д'Эрбуа и Билльо и снова на площади Республики поставят гильотину? Неужели
снова начнут печь "хлеб равенства", введут филантропические комитеты,
вымогающие деньги у богачей? Париж, давно успокоенный, со своими полутора
тысячами танцевальных зал и ослепительными магазинами, со своей jeunesse
doree, приходит в ужас - богачи и буржуа трепещут, как в 1792 году. Довольны
лишь якобинцы-последние республиканцы. Наконец, после ужасных преследований
один из их рядов снова у власти - самый смелый, самый радикальный, самый
непреклонный; теперь наконец-то приструнят реакцию, республика будет очищена
от роялистов и заговорщиков.
Но странно, и те и другие спрашивают себя через несколько дней: в самом
ли деле этого министра полиции зовут Жозеф Фуше? Снова оправдалось мудрое
высказывание Мирабо (и в наши дни применимое к социалистам), что якобинцы в
должности министра уже не якобинские министры: ибо уста, прежде требовавшие
крови, теперь источают примирительный елей. Порядок, спокойствие,
безопасность - эти слова беспрерывно повторяются в полицейских объявлениях
бывшего террориста, и его первый девиз - борьба с анархией. Свобода печати
должна быть ограничена, с мятежными речами необходимо покончить. Порядок,
порядок, спокойствие, безопасность. Ни Меттерних, ни Сельдницкий, ни один из
ультрареакционеров Австрийской империи не издавал более консервативных
декретов, чем Жозеф Фуше.
Буржуа облегченно вздыхают: Савл превратился в Павла! Но подлинные
республиканцы неистовствуют от гнева на своих собраниях. Они мало чему
научились в эти годы,- они все еще произносят яростные речи, речи и речи,
они грозят Директории, министрам и конституции цитатами из Плутарха. Они
буйствуют, словно еще живы Дантон и Марат, словно набат, как прежде, может
созвать стотысячную толпу из предместий. Но все-таки их назойливая болтовня
в конце концов вызывает в Директории беспокойство. Как быть, что
предпринять? - осаждают новоиспеченного министра полиции его коллеги.
"Закрыть клуб",- отвечает он невозмутимо. Недоверчиво смотрят на него
министры и спрашивают, когда он думает осyществить эту дерзкую меру.
"Завтра",- спокойно отвечает Фуше.
И в самом деле, на другой день Фуше, бывший президент якобинцев,
отправляется вечером в радикальный клуб на улице Бак. Здесь все эти годы
продолжало биться сердце революции. Здесь те же люди, перед которыми
выступали Робеспьер, Дантон и Марат, перед которыми он сам выступал со
страстными речами; теперь, после падения Робеспьера, после поражения Бабефа,
только в "клубе Манежа" живет еще воспоминание о бурных днях революции.
Но сентиментальность не свойственна Фуше; он может, при желании, с
потрясающей быстротой забыть о прошлом. Бывший учитель математики в
монастыре ораторианцев принимает во внимание только параллелограмм реальных
сил. Он считает, что с идеей республики покончено, ее лучшие вожди и деятели
в могиле, следовательно клубы давно уже превратились в сборище болтунов, где
один перепевает другого. В 1799 году курс цитат из Плутарха и патриотических
слов упал не меньше, чем курс ассигнаций: сказано слишком много фраз и
напечатано слишком много бумажных денег. Франция (кто осведомлен об этом
лучше министра полиции, контролирующего общественное мнение!) устала от
ораторов, адвокатов и реформаторов, устала от законов и декретов, она жаждет
лишь покоя, порядка, мира и ясности финансового положения; как после
нескольких лет войны, так и после нескольких лет революции, после каждого
порыва общественного воодушевления, предъявляет свои права неудержимый
эгоизм отдельной личности и семьи.
Как раз в тот момент, когда один из давно отживших свой век
республиканцев произносит пламенную речь, открывается дверь и входит Фуше в
форме министра, сопровождаемый жандармами. Он удивленно обводит холодным
взором вскочивших со своих мест членов клуба: какие жалкие противники! Давно
перевелись люди дела, вдохновители революции, ее герои и смельчаки, остались
лишь болтуны, а чтобы справиться с болтунами, достаточно уверенного жеста.
Не колеблясь, он поднимается на трибуну; впервые после шести лет слышат
якобинцы его ледяной, трезвый голос, но теперь в нем не звучат, как прежде,
призывы к свободе и ненависть к тирану, теперь этот тощий человек спокойно,
коротко и просто объявляет клуб закрытым. Собравшиеся так ошеломлены, что
никто не оказывает сопротивления. Они не приходят в ярость, не устремляются,
как без конца клялись, с кинжалами на губителя свободы. Они лишь что-то
бормочут, тихо отступая, и в смятении покидают помещение. Фуше рассчитал
правильно: с мужчинами надо бороться, болтунов усмиряют одним жестом.
Зал пуст; он спокойно направляется к двери, запирает ее и прячет ключ в
карман. И этим поворотом ключа, собственно говоря, положен конец французской
революции.
Всякое учреждение становится тем, что из него делает тот таи иной
человек. Принимая министерство полиции, Жозеф Фуше в сущности получает
второстепенную роль, что-то вроде подотдела министерства внутренних дел. Он
обязан наблюдать и информировать, как тачечник он должен подвозить
материалы, чтобы потом господа из Директории, словно короли, возводили
здание внутренней и внешней политики. Но прошло едва три месяца, как Фуше
пробрался к власти, и его изумленные покровители с ужасом замечают, что он
следит не только за низами, но и за верхами, что министр полиции
контролирует остальных министров Директории, генералов, всю политику. Его
сеть охватывает все учреждения и все должности, в его руки стекаются все
известия, он делает политику рядом с политикой, ведет войну рядом с войной;
во всех направлениях расширяет он пределы своей власти, пока, наконец,
возмущенный Талейран не определяет по-новому обязанности министра полиции:
"Министр полиции - это человек, который сначала заботится о делах, которые
его касаются, а затем обо всех тех делах, что его совсем не касаются".
Превосходно построена эта сложная машина, этот универсальный аппарат,
контролирующий целую страну. Тысячи известий стекаются ежедневно в дом на
набережной Вольтера, ибо за несколько месяцев этот мастер интриги наводнил
всю страну шпионами, тайными агентами и доносчиками. Но его сыщики не только
обычные неуклюжие, мелкие детективы, которые подслушивают у дворников, в
кабачках, публичных домах и церквах повседневные сплетни: агенты Фуше носят
украшенные золотыми галунами мундиры и дипломатические фраки или легкие
кружевные платья, они мило болтают в салонах предместья Сен-Жермен и,
прикинувшись патриотами, пробираются на тайные совещания якобинцев. В списке
его наемников есть маркизы и герцогини, носители самых громких имен Франции;
да, он может похвастать (фантастический факт!) тем, что у него состоит на
службе самая высокопоставленная женщина страны - Жозефина Бонапарт, будущая
императрица. Он оплачивает секретаря своего будущего повелителя и
императора; в Хартуэлл, в Англии, он подкупил повара короля Людовика XVIII.
О каждой сплетне ему доносят, каждое письмо вскрывается. В армии, среди
купечества, у депутатов, в кабачках и на собраниях незримо присутствует
министр полиции; тысячи известий стекаются ежедневно к его письменному
столу; там рассматриваются, фильтруются и сравниваются эти отчасти правдивые
и важные, отчасти пустые доносы, пока из тысячи шифров не будут извлечены
точные сведения.
Ибо сведения - это главное; на войне так же, как в мирное время, в
политике так же, как в финансовых делах. Уже не террор, а осведомленность
олицетворяет власть во Франции 1799 года. Сведения о каждом из этих жалких
термидорианцев: сколько денег он получает, кто ему дает взятки, за сколько
его можно купить, чтобы держать под вечной угрозой и обратить начальника в
подчиненного; сведения о заговорах отчасти, чтобы их подавлять, отчасти,
чтобы поддерживать с тем, чтобы всегда уметь вовремя повернуть в
политических делах в нужную сторону; своевременно полученные сведения о
военных действиях или мирных переговорах, дающие возможность заключать на
бирже сделки с услужливыми финансистами и наживаться самому. Таким образом,
эта осведомительная машина в руках Фуше беспрерывно доставляет ему деньги, и
в свою очередь деньги являются маслом, позволяющим ей двигаться бесшумно.
Игорные и публичные дома так же, как банки, тайно выплачивают ему миллионную
дань, превращающуюся в его руках во взятки, а взятки - снова в информацию;
так, никогда не останавливаясь, безотказно работает этот огромный, сложный
полицейский механизм, созданный за несколько месяцев только одним человеком,
гениальным психологом, обладавшим огромной работоспособностью.
Но самое гениальное в этом бесподобном сооружении Фуше то, что оно
подчиняется управлению только одной определенной руки. Где-то в нем укреплен
винт: если его удалить - машина тотчас же остановится. Фуше с первого же
мгновения принимает меры предосторожности на случай немилости. Он знает:
если ему придется покинуть свой пост, достаточно одного поворота, чтобы
вывести из строя созданную им машину. Ибо не для государства, не для
Директории, не для Наполеона создает этот могучий человек свое произведение,
но только лишь для самого себя. Он и не собирается вовсе добросовестно
передавать своему начальству продукты химической перегонки сведений, которая
производится в его лаборатории; с беззастенчивым эгоизмом он переправляет
туда лишь то, что считает нужным: зачем учить разуму болванов из Директории
и открывать им свои карты? Только то, что ему выгодно, что безусловно
принесет выгоду лично ему, выпускает он из своей лаборатории, все прочие
стрелы и яды он тщательно бережет в своем частном арсенале для личной мести
и политических убийств. Фуше всегда осведомлен лучше, чем предполагает
