-- Вы так думаете?-- спросил я.
-- Да, да,-- настаивала она.-- У вас ни к чему нет уважения. Вы все
сопьетесь...
-- Разве механик был пьян?
-- Конечно, нет.
-- А меня вы когда-нибудь видели пьяным?
-- Нет, но ваши друзья -- пьяницы.
-- Мне случалось напиваться,-- сказал я.-- Но к вам я никогда не
приходил пьяным.
-- Конечно, нет. Я этого и не говорила.
-- Наверняка хозяин вашего механика в одиннадцать утра был уже пьян,--
сказал я.-- Потому-то он и изрекал такие чудесные афоризмы.
-- Не спорьте со мной, Хемингуэй. Это ни к чему не приведет. Хозяин
гаража прав: вы все -- потерянное поколение.
Позже, когда я написал свой первый роман, я пытался как-то сопоставить
фразу, услышанную мисс Стайн в гараже, со словами Екклезиаста. Но в тот
вечер, возвращаясь домой, я думал об этом юноше из гаража и о том, что,
возможно, его везли в таком же вот "форде", переоборудованном в санитарную
машину. Я помню, как у них горели тормоза, когда они, набитые ранеными,
спускались по горным дорогам на первой скорости, а иногда приходилось
включать и заднюю передачу, и как последние машины порожняком пускали под
откос, поскольку их заменили огромными "фиатами" с надежной коробкой передач
и тормозами. Я думал о мисс Стайн, о Шервуде Андерсоне, и об эготизме, и о
том, что лучше -- духовная лень или дисциплина. Интересно, подумал я, кто же
из нас потерянное поколение? Тут я подошел к "Клозери-де-Лила": свет падал
на моего старого друга -- статую маршала Нея, и тень деревьев ложилась на
бронзу его обнаженной сабли,-- стоит совсем один, и за ним никого! И я
подумал, что все поколения в какой-то степени потерянные, так было и так
будет,-- и зашел в "Лила", чтобы ему не было так одиноко, и прежде, чем
пойти домой, в комнату над лесопилкой, выпил холодного пива. И, сидя за
пивом, я смотрел на статую и вспоминал, сколько дней Ней дрался в
арьергарде, отступая от Москвы, из которой Наполеон уехал в карете с
Коленкуром; я думал о том, каким хорошим и заботливым другом была мисс Стайн
и как прекрасно она говорила о Гийоме Аполлинере и о его смерти в день
перемирия в 1918 году, когда толпа кричала: "A bas Guillaume!" (5), а
метавшемуся в бреду Аполлинеру казалось, что эти крики относятся к нему, и я
подумал, что сделаю все возможное, чтобы помочь ей, и постараюсь, чтобы ей
воздали должное за все содеянное ею добро, свидетель бог и Майк Ней. Но к
черту ее разговоры о потерянном поколении и все эти грязные, дешевые ярлыки.
Когда я добрался домой, и вошел во двор, и поднялся по лестнице, и увидел
пылающий камин, и свою жену, и сына, и его кота Ф. Киса, счастливых и
довольных, я сказал жене:
-- Знаешь, все-таки Гертруда очень милая женщина.
-- Конечно, Тэти.
-- Но иногда она несет вздор.
-- Я же не слышу, что она говорит,-- сказала моя жена.-- Ведь я жена.
Со мной разговаривает ее подруга.
(1) Потерянное поколение (франц.).
(2) "Шлюз No 1" и "Дом на канале" (франц.).
(3) "Весенние ручьи".-- Прим. автора.
(4) Серьезен (франц.).
(5) Долой Вильгельма! (франц.).
"Шекспир и компания"
В те дни у меня не было денег на покупку книг. Я брал книги на улице
Одеон, 12, в книжной лавке Сильвии Бич "Шекспир и компания", которая
одновременно была и библиотекой. После улицы, где гулял холодный ветер, эта
библиотека с большой печкой) столами и книжными полками, с новыми книгами в
витрине и фотографиями известных писателей, живых и умерших, казалась
особенно теплой и уютной. Все фотографии были похожи на любительские, и даже
умершие писатели выглядели так, словно еще жили. У Сильвии было подвижное, с
четкими чертами лицо, карие глаза, быстрые, как у маленького зверька, и
веселые, как у юной девушки, и волнистые каштановые волосы, отброшенные
назад с чистого лба и подстриженные ниже ушей, на уровне воротника ее
коричневого бархатного жакета. У нее были красивые ноги, она была
добросердечна, весела, любознательна и любила шутить и болтать. И лучше нее
ко мне никто никогда не относился.
Когда я впервые пришел в ее лавку, я держался очень робко -- у меня не
хватало денег, чтобы записаться в библиотеку, -- Сильвия сказала, что я могу
внести залог позже, когда мне будет удобнее, завела на меня карточку и
предложила взять столько книг, сколько я захочу.
У нее не было никаких оснований доверять мне. Она меня не знала, адрес
же, который я ей назвал,-- улица Кардинала Лемуана, 74,-- говорил только о
бедности. И все-таки Сильвия была мила, обаятельна и приветлива, а за ее
спиной поднимались к потолку и тянулись в соседнюю комнату, выходившую
окнами во двор, бесчисленные книжные полки со всем богатством ее библиотеки.
Я начал с Тургенева и взял два тома "Записок охотника" и, если не
ошибаюсь, один из ранних романов Д. Г. Лоуренса "Сыновья и любовники", но
Сильвия предложила мне взять еще несколько книг. Я выбрал "Войну и мир" в
переводе Констанс Гарнетт и Достоевского "Игрок" и другие рассказы.
-- Если вы собираетесь прочитать все это, то не скоро зайдете снова,--
сказала Сильвия.
-- Я приду заплатить,-- ответил я.-- У меня дома есть деньги.
-- Я не это имела в виду,-- сказала она.-- Заплатите, когда вам будет
удобно.
-- Когда у вас бывает Джойс?-- спросил я.
-- Как правило, в конце дня,-- ответила она.-- Разве вы его никогда не
видели?
-- Мы видели, как он с семьей обедал у Мишо,-- сказал я.-- Но смотреть
на людей, когда они едят, невежливо, и это дорогой ресторан.
-- Вы обедаете дома?
-- Чаще всего,-- ответил я.-- У нас хорошая кухарка.
-- По соседству с вашим домом, кажется, нет никаких ресторанов?
-- Нет. Откуда вы знаете?
-- Там жил Ларбо,-- сказала она.-- В остальном ему там все нравилось.
-- Ближайший к нам недорогой ресторанчик находится возле Пантеона.
-- Я не знаю вашего района. Мы обедаем дома. Приходите к нам как-нибудь
с женой.
-- Подождите приглашать, ведь я еще не заплатил вам. Во всяком случае,
большое спасибо.
-- Читайте не торопясь,-- сказала она.
Нашим домом на улице Кардинала Лемуана была двухкомнатная квартирка без
горячей воды и канализации, которую заменял бак, что не было таким уж
неудобством для тех, кто привык к мичиганским уборным во дворе. Зато из окна
открывался чудесный вид. На полу лежал хороший пружинный матрац, служивший
удобной постелью, на стенах висели картины, которые нам нравились, и
квартира казалась нам светлой и уютной.
Вернувшись домой с книгами, я рассказал жене, какое замечательное место
я нашел.
-- Но, Тэти, ты должен сегодня же пойти туда и отдать деньги,-- сказала
она.
-- Ну, конечно,-- сказал я.-- Мы пойдем вместе. А потом мы спустимся к
реке и погуляем по набережным.
-- Давай пойдем по улице Сены и будем заходить во все лавки торговцев
картинами и рассматривать витрины магазинов.
-- Обязательно. Мы пойдем, куда захотим, а потом зайдем в какое-нибудь
новое кафе, где мы никого не знаем и где нас никто не знает, и выпьем по
рюмочке.
-- Можно и по две.
-- Потом мы где-нибудь поужинаем.
-- Вот уж нет. Не забывай, что нам нужно заплатить в библиотеку.
-- Тогда мы вернемся ужинать домой и закатим настоящий пир и выпьем
бона из магазина напротив -- видишь на витрине бутылку бона, там и цена
указана. А потом мы почитаем и ляжем в постель и будем любить друг друга.
-- И мы всегда будем любить только друг друга и больше
никого.
-- Да. Всегда.
-- Какой чудесный вечер. А сейчас неплохо было бы пообедать.
-- Ужасно хочется есть,-- сказал я.-- Я работал в кафе на одном
cafй-crиme (1).
-- Как шла работа, Тэти?
-- По-моему, хорошо. Так мне кажется. Что у нас на обед?
-- Молодая редиска и отличная foie de veau (2) с картофельным пюре,
салат и яблочный пирог.
-- И теперь у нас будут книги, какие мы только захотим, и мы станем
брать их с собой, когда куда-нибудь поедем.
-- А это честно?
-- Конечно.
-- Как хорошо!-- сказала она.-- Нам повезло, что ты отыскал это место.
-- Нам всегда везет,-- сказал я и, как дурак, не постучал по дереву,
чтобы не сглазить. А ведь в той квартире всюду было дерево, по которому
можно было постучать.
(1) Кофе со сливками (франц.).
(2) Телячья печенка (франц.).
Люди Сены
С дальнего конца улицы Кардинала Лемуана к реке можно спуститься
разными путями. Самый ближний -- прямо вниз по улице, но она очень крута, и
когда вы добирались до ровного места и пересекали начало бульвара Сен-Жермен
с его оживленным движением, она выводила вас на унылый, продуваемый ветрами
участок набережной слева от Винного рынка. Этот рынок не похож на другие
парижские рынки, а скорее на таможенный пакгауз, куда привозят вино и платят
за него пошлину, и своим безрадостным видом напоминает не то казарму, не то
тюремный барак.
По ту сторону рукава Сены лежит остров Сен-Луи с узенькими улочками,
старинными высокими красивыми домами, и можно пойти туда или повернуть
налево и идти по набережной, пока остров Сен-Луи не останется позади и вы не
окажетесь напротив Нотр-Дам и острова Ситэ.
У книготорговцев на набережной иногда можно было почти даром купить
только что вышедшие дешевые американские книги. Над рестораном "Серебряная
башня" в те времена сдавалось несколько комнат, и те, кто их снимал,
получали в ресторане скидку; а если они оставляли какие-нибудь книги, valet
de chambre (1) сбывал их букинистке на набережной, и вы могли купить их у
нее за несколько франков. Она не питала доверия к книгам на английском
языке, платила за них гроши и старалась поскорее их продать с любой даже
самой небольшой прибылью.
-- А есть среди них хорошие? -- как-то спросила она меня, когда мы
подружились.
-- Иногда попадаются.
-- А как это узнать?
-- Я узнаю, когда читаю.
-- Все-таки это дело рискованное. Да и так ли уж много людей читает
по-английски?
-- Ну, тогда откладывайте их и показывайте мне.
-- Нет, откладывать их я не могу. Вы ведь не каждый день ходите этим
путем. Иногда вас подолгу не видно. Нет, я должна продавать их, как только
представится случай. Ведь они все-таки чего-то стоят. Если бы они ничего не
стоили, мне б ни за что их не продать.
-- А как вы определяете ценную французскую . книгу?
-- Ну, прежде всего проверяю, есть ли в ней иллюстрации. Затем смотрю
на качество иллюстраций. Большое значение имеет и переплет. Если книга
хорошая, владелец обязательно переплетет ее как следует. Английские книги
тоже в переплетах, но в плохих. О таких книгах очень трудно судить.
От этого лотка около "Серебряной башни" и до набережной Великих
Августинцев букинисты не торговали английскими и американскими книгами. Зато
дальше, включая набережную Вольтера, было несколько букинистов, торговавших
книгами, купленными у служащих отелей с левого берега Сены, в частности,
отеля "Воль-тер", где, как правило, останавливались богатые люди. Как-то я
спросил у другой букинистки -- тоже моей хорошей приятельницы,-- случалось
ли ей покупать книги у самих владельцев?
-- Нет,-- ответила она.-- Это все брошенные книги. Потому-то они ничего
и не стоят.
-- Их царят друзьям, чтобы они не скучали на пароходе.
-- Возможно,-- сказала она.-- Наверно, их немало остается на пароходах.
-- Да,-- сказал я.-- Команда их не выбрасывает, книги отдают в переплет
и составляют из них судовые библиотечки.
-- Это очень разумно,-- ответила она.-- Во всяком случае, это книги в
хороших переплетах. А такая книга уже имеет ценность.
