шею.
И когда Дженни прыснула, представив себе такую возможность, он
добавил печально:
- В точности как мой отец.
- Твой отец не придумал ничего лучшего, чем влезть на лошадь в
стельку пьяным, - сказала она. - Интересно, что бы он сделал с нашим юным
героем?
Джон рассмеялась в темноте.
- Съел бы его за завтраком!
Семнадцать лет, десять из которых были связаны с Дженни, примирили
его окончательно с человеком, ненавидимым им с детства. Он притянул ее
поближе, поцеловал волосы.
- Я должен это сделать, Джен. Много времени это не займет.
Особенно яростный порыв ветра сотряс древние кости башни, и Дженни
укрыла голые плечи лоскутным одеялом. "Месяц, может быть, - - прикинула
она. - Может быть, даже немножко больше". Это бы дало ей шанс снова
заняться заброшенной медитацией, возобновить учебу, которой она слишком
часто в последнее время пренебрегала, чтобы почаще бывать в Холде - с ним
и с сыновьями.
"Чтобы быть магом, нужно быть магом, - говаривал Каэрдин. -
Единственный ключ к магии - сама магия". Она знала, что так и не достигла
его уровня, даже тогдашнего, когда он был восьмидесятилетним стариком, а
сама она - жалкой некрасивой худышкой четырнадцати лет. Часто она
удивлялось, почему все так вышло: то ли потому, что Каэрдин был уже на
излете, взяв ее последним своим учеником, или же потому, что сама она
никуда не годилась. Лежа без сна в темноте, прислушиваясь к ветру или к
пугающе огромному молчанию вересковых пустошей (что было гораздо хуже),
Дженни иногда разрешала себе признаться: все, отдаваемое Джону и
мальчишкам, что спят сейчас, свернувшись калачиком, в спальне наверху, она
отнимала у колдовской власти.
Так ей и не удалось поделить свое время между магией и любовью. Через
несколько лет ей будет сорок. Десять лет растратила она, разбрасывая дни
широко, как крестьянин разбрасывает семена в летнем зное, вместо того,
чтобы умножать и копить свою силу... Она положила голову на плечо Джона, и
рука, обнявшая ее, была тепла. Утрать она все это - достигла бы она уровня
старого Каэрдина? Иногда ей казалось, что достигла бы...
За время отсутствия Джона надо наверстать упущенное, заняться как
следует, не отвлекаясь. Снега уже будут глубоки, когда вернется Джон.
Если он вернется.
Тень Дракона Вира, казалось, снова накрыла ее, испестрив небо, - и
подобно ястребу устремилась на околицу Большого Тоби. Болезненно сжалось
сердце при воспоминании, как Джон кинулся вперед, под эту нисходящую с
небес тень, пытаясь достичь оцепеневшей в ужасе ребятни. Металлическая
вонь изверженного огня, казалось, снова обжигает ей ноздри, визг эхом
отдается в ушах...
Двадцать семь футов... Это значит, от плеча дракона до земли такая же
высота, как от плеча взрослого мужчины, и столько же с четвертью от земли
до крестца.
А тут еще не к добру вспомнился ей уклончивый взгляд Гарета.
После долгого молчания она сказала:
- Джон...
- Да, милая?
- Когда ты отправишься на юг, я хочу идти с тобой.
Она почувствовала, как отвердели его мышцы. Прошла почти минута,
прежде чем он ответил ей, и она услышала в его голосе борьбу между тем,
чего ему хотелось, и тем, что он считал разумным.
- Ты же сама говоришь, что зима будет суровая... Думаю, одному из нас
надо остаться.
Джон был прав, и она это знала. Даже шерсть у ее котов была особенно
густа этой осенью. Месяц назад она с беспокойством наблюдала, как птицы
поспешно и неслыханно рано готовятся к перелету. Все предвещало голод и
снег с дождем и, как следствие, вторжение варваров через скованный льдом
океан.
"И все же... - подумала она. - И все же..."
Непонятно, была ли это просто слабость женщины, не желающей
расставаться с любимым, или же здесь таилось что-то более серьезное.
Каэрдин, помнится, говаривал, что любовь затуманивает инстинкты мага.
- Думаю, мне надо идти с тобой.
- Полагаешь, что я один с драконом не управлюсь? - Его голос был
полон насмешливого возмущения.
- Да, - прямо сказала Дженни и почувствовала, как ребра Джона
трясутся у нее под рукой от беззвучного хохота. - Я не знаю, при каких
обстоятельствах ты с ним встретишься, - добавила она. - И еще одно...
Джон уже не смеялся. Голос его был задумчив, но удивления в нем не
слышалось.
- Значит, ты тоже обратила внимание...
Было в Джоне нечто такое, чего люди, как правило, не замечали. Под
личиной дружелюбного варвара, за рассуждениями о смышлености свиней,
старушечьими побасенками и разрушительными попытками понять устройство
часов скрывались подвижный ум и почти женская чувствительность к оттенкам
ситуаций и отношений. Редко случалось, чтобы он ошибался.
- Наш герой говорил о предателях и мятежниках на юге, - сказала она.
- Раз пришел дракон, значит, погибнет урожай, подпрыгнут цены на хлеб,
начнутся смуты... Думаю, тебе необходим верный человек.
- Я тоже так думаю, - ответил он мягко. - А теперь скажи, почему я
должен сомневаться в Гарете. Честно говоря, мне не верится, чтобы он
предал меня из-за того только, что я не похож на витязя из баллады.
Дженни приподнялась на локте, черные волосы ливнем упали на голую
грудь.
- Мне тоже, - медленно проговорила она, пытаясь понять, что же,
собственно, беспокоит ее в этом странном мальчугане, которого она спасла в
руинах старого города. - Положись на мое чутье, доверять ему можно. Но он
в чем-то лжет, не знаю, в чем... Нет, мне нужно идти с тобой на юг.
Джон улыбнулся и потянул ее вниз.
- Я сожалею, что в прошлый раз не поверил твоему чутью, - утешил он.
- Но, думаю, ты права. Я не понимаю, почему король, вместо того чтобы
послать надежного воина, доверил свое слово и свою печать мальчишке,
который, судя по всему, только и может, что собирать песенки. Но если
король ручается в помощи, то я буду дурак, упустив такую возможность. Даже
то, что мы с тобой, Джен, ни на кого больше не можем положиться, - даже
это говорит о том, насколько плохи наши дела. Кроме того, - добавил он с
внезапным беспокойством, - тебе так или иначе пришлось бы ехать.
Безымянное грозное предчувствие шевельнулось в груди, и Дженни быстро
повернула голову.
- Почему?
- Кто-то же должен уметь готовить...
Молниеносным кошачьим броском она оказалась на нем, пытаясь придушить
подушкой, но от смеха не смогла ее удержать. Они боролись, сдавленно
хохоча, затем борьба их перешла в любовь, и уже позже, когда оба плыли в
волнах теплой усталости, Дженни пробормотала:
- Ты заставляешь меня смеяться в самый неподходящий момент...
Он поцеловал ее и уснул, но Дженни так и не смогла преодолеть
беспокойной границы между сном и явью. Она снова обнаружила себя стоящей
на краю расселины; жар опалял лицо, яд опалял легкие. В восходящем паре
огромный силуэт еще вздымал лоскутные крылья, еще когтил воздух
искалеченной задней лапой, пытаясь достать маленькую фигурку, медленно,
как истощенный лесоруб, машущую топором. Джон двигался механически,
полузадохнувшийся в испарениях, шатающийся от потери крови, клейко сиявшей
на его броне. Маленький ручей в овраге был густ и красен, камни были черны
от драконова огня. Дракон поднимал слабеющую голову, ища Джона, и даже в
полудреме Дженни чувствовала, что воздух отяжелен странным пением,
дрожащей музыкой по ту сторону слуха и разума.
Пение становилось все громче по мере того, как она глубже
соскальзывала в сон. Дженни видела ночное небо, белый диск полной луны
(знак ее магической власти), а перед ним - серебряный шелковый всплеск
перепончатых крыльев.
Она проснулась глубокой ночью. Дождь гремел по стеклам Холда, ворчали
невидимые ручьи. Рядом спал Джон, и она увидела в темноте то, что заметила
этим утром при солнечном свете: в свои тридцать четыре года он уже имел
прядку-другую серебра во взъерошенных каштановых волосах.
Потом пришла мысль. Дженни торопливо отринула ее, но та очень скоро
вернулась. Это была не дневная мысль, но подталкивающий шепот, что
приходит только в темноте после тревожного сна. "Не будь дурой, - сказала
себе Дженни. - Ведь станешь потом жалеть..."
Но искушение не уходило.
В конце концов Дженни встала, стараясь не разбудить спящего рядом
мужчину. Она завернулась в изношенную стеганую рубаху Джона и неслышно
вышла из спальни; истертый пол был как гладкий лед под ее маленькими
босыми ногами.
В рабочем кабинете было еще темнее, чем в спальне, в камине тлела в
золе розовая полоска жара. Тень Дженни скользнула, как рука призрака, по
дремлющей арфе и погасила на секунду отраженное красное свечение вдоль
краешка жестяной свистульки. В дальнем углу кабинета Дженни откинула
тяжелую портьеру и прошла в крохотную комнатку, которая была чуть пошире
окна. Днем здесь было светло и холодно, но теперь тяжелые стекла были
чернильно черны и ведьмин огонь, вызванный ею, замерцал на струящихся
снаружи дождевых потоках.
Фосфорическое сияние очертило узкий стол и три маленькие полки. Здесь
стояли вещи, принадлежавшие холодноглазой Ледяной Ведьме, матери Джона,
или Каэрдину - простые вещи: несколько чаш, странной формы корень,
несколько кристаллов, похожих на осколки сломанных звезд. Завернувшись
поплотнее в рубаху Джона, Дженни взяла простую глиняную чашу, столь
старую, что рисунок на ее внешней поверхности давно стерся от
прикосновений магов. Она зачерпнула в нее воды из каменного сосуда в углу
и, поставив на стол, пододвинула высокий, с веретенообразными ножками
стул.
Какое-то время она просто сидела, глядя в воду. Отражения бледного
огня танцевали на черной поверхности. Дженни замедлила дыхание, услышала
все звуки - от ревущих порывов ветра, бросающих дождь на стены замка, до
последней капли, упавшей с карниза. Истертая столешница напоминала
холодное стекло под кончиками ее пальцев. Некоторое время Дженни вникала в
маленькие потеки глянца на внутренней поверхности чаши, затем последовало
более глубокое проникновение, вглядывание в оттенки, которые, казалось,
вращались в бесконечных глубинах. Ей уже чудилось, что она движется вниз,
в абсолютную черноту, и вода была как чернила - непрозрачная, недвижная.
Серый туман крутился в безднах, затем прояснился, словно разогнанный
ветром, и она увидела темноту огромного пространства, исколотую язычками
свечей. Площадь из черного камня лежала перед ней, гладкая, как
маслянистая вода, а вокруг был лес, но не из деревьев, а из каменных
колонн. Одни колонны были тонкие, как шелковая нить, другие толще самых
древних дубов, и по ним колыхались тени танцующих. Хотя картина была
беззвучной, Дженни чувствовала ритм, в котором они двигались (она уже
видела, что это гномы); когда они сгибались, их длинные руки мели пол;
огромные бледные облака грив пропускали уколы света, как тяжелый дым.
Гномы кружили вокруг бесформенного каменного алтаря в медленном, зловещем,
чуждом людскому роду танце.
Видение изменилось. Дженни видела обугленные руины под темной,
покрытой лесом горой. Ночное небо выгибалось над ними, очищенное ветром и
пронзительно прекрасное. Свет убывающей луны трогал белыми пальцами
сломанную мостовую пустой площади под склоном холма, на котором стояла
Дженни, и очерчивал кости, гниющие в лужах слабо дымящейся слизи. Что-то
вспыхнуло в мягкой тени горы, и Дженни увидела дракона. Звездный свет
блестел, как масло, на его точеном саблевидном боку, крылья вскинулись,
словно руки скелета, пытающегося обнять луну. Музыка, казалось, плывет в
